Старуха по пятам

Ермакова Мария Александровна

...И забываю обо всём, Когда я в нежности твоей, Как в терпком розовом вине, Топлю тревоги и печали. Когда стрелой своих ресниц, Зрачков звериных злым огнем, Ты в кровь пронзаешь сердце мне - Я забываю обо всём...

Он помнил лишь отрывок, да и тот был не верен в отношении Мары - ну какая там нежность? Как вдруг подумал - а откуда ей взяться в её движениях и голосе? Кто и когда был нежен с ней? И сам себе ответил - никто и никогда. Стоя на той поляне с завязанными глазами, он слышал голоса её спутников и того, главного, которого прекрасно себе представлял. Разве таким людям были знакомы лёгкие прикосновения губ и рук, тихий голос, декламирующий волшебные строфы великого поэта, обволакивающая музыка, которая делала мир лучше? Они вершили свой путь в грязи и крови, в поту и нечистотах - как физических, так и моральных, нравственных. Развернись Мара сейчас и всади ему, Карсу, сталь своего кийта под рёбра - он бы даже не удивился!

Юноша наклонился к её уху и, почти касаясь губами, шёпотом повторил строчки Мойяра, которые только что вспомнил. Крылом птицы ударили по глазам чёрные пряди. Мара затрясла головой, словно желала избавиться от наваждения. Резко осадив Амока, соскочила с седла. Развернулась к юноше, скрючив пальцы - разъяренная кошка! Только что не шипела. Карс смотрел на неё, усмехаясь. Он не хамил - просто, не знал, как себя вести.

– Зачем ты сказал мне эти слова?
– резкий оклик хлестнул пощечиной.
– Или мы не заключали хаг?

Он перекинул ногу через спину коня и спрыгнул на землю.

– Я дал слово - я его сдержу!
– сказал примирительно.
– Это просто стихи, поверь. Я... только что вспомнил. Ты вообще знаешь, что такое стихи?
– последние слова он почти прокричал, разозлившись. О, Прекрасная Всадница, скорей бы закончить гонку, расстаться с этой сумасшедшей и вновь очутиться на знакомых широких улицах столицы!

– Не ори на меня!
– неожиданно спокойно ответила она.
– Стихи, так стихи. Пора сделать привал.

Взяв под уздцы коня, Мара повела его к небольшой полянке, прятавшейся в густых зарослях ежевики и дикой малины. Неподалеку журчал родничок, бутоном проталкивая из земли смешной прозрачный фонтанчик.

Судя по расчету скорости Амока и времени в пути, они преодолели два дня за половину. Если лесничий и нагонит - то позже, на побережье, а там найти их будет не так-то просто.

– У нас есть ночь!
– Мара разжигала костер, используя обычный трут и сухой мох.
– Но дежурим по очереди. Мало ли кто здесь ещё может бродить - в глуши.

Карс пожал плечами. Ему стало стыдно за самого себя. Нет рядом отца, чтобы попенять на 'открытое лицо', которое не должно показывать посторонним. Нет Данки - великолепного учителя управлять не только своей мимикой, но и эмоциями. Лишь призрачная тишина сумеречного леса, журчание родника, затихающее жужжание каких-то насекомых. И ощущение опасности, крадущейся по следу.

Карса передeрнуло. Нет, он не боялся смерти. Но неприятно, когда кто-то ступает след в след, дышит в спину, и дыхание явно не благоухает райскими

кущами. Только бы ему добраться до Маоры! Он нащупает и распутает ниточку клубка, что укатил его из Плесса аж к побережью!

От победоносных мыслей отвлекло голодное урчание в животе. Мара, сидящая на корточках у костра и выкладывающая что-то из своей сумки, подняла голову и усмехнулась.

– Еды у нас нет. Но здесь кругом - ягоды.

– Пожалуй!
– согласился Карс и полез в заросли. Но остановился.
– А ты?

Она ничего не ответила. Карс вернулся, нашёл в разложенных кругом на просушку вещах из сумки Мары миску, забрал с собой.

Когда он снова подошёл к костру, женщина убрала всё, кроме странного кожаного футляра - длинного, круглого в сечении.

Карс поставил рядом с ней миску, доверху наполненную крупной ежевикой - в Крире ягодники плодоносили круглогодично, сказывался мягкий климат, не дающий заморозков. Сел напротив, наблюдая. Она ощупывала пальцами футляр, видимо, ища застежку. Надавила на один из боков - крышка поднялась. Мара достала из сумки нечто, похожее на дудочку и опустила в футляр - тот пришёлся впору. Карс подался вперёд.

– Это трубка лесничего? Дай посмотреть!

Женщина протянула трубку вместе с футляром. Кожа, из которой он был пошит грубыми, но крепкими и ровными стежками, на ощупь казалась пупырчатой, хотя выглядела гладкой. Внутри располагалось два отделения - длинное, для трубки и короткое, в котором лежало что-то, завёрнутое в листья неизвестного Карсу растения.

– Не трогай!
– предупредила Мара, когда он потянулся к ним.
– Это отравленные стрелки.

Она ела ягоды, и сок уже испачкал губы и подбородок. Карс даже засмотрелся, представляя, как было бы здорово слизать его... но наткнулся на нехороший прищур зелёных глаз и снова занялся футляром.

Мара легко поднялась, обошла костёр, села рядом. Осторожно достала сверток, раскрыла на ладони - стрелки лесничих были маленькими, беленькими, обоюдоострыми.

– Не из дерева, - заметил Карс, удивляясь.
– Из чего они сделаны?

– Похоже на косточки какого-то мелкого зверька, - пожала плечами Мара.
– Как мне рассказывал мой... друг, лесничие берут стрелки только за середину. Вот так, - она показала.
– А так помещают в трубку и...
– она навела трубку на Карса, - ...стреляют.

Чёрное отверстие казалось нечеловеческим зрачком - выжидающим, холодным.

– Ну что же ты!
– мягко сказал Карс.
– Давай.

Она отвернулась и дунула в трубку. Стрелка вылетела споро, но пролетела не далеко, упав куда-то в заросли.

– Этому надо учиться, - недовольно сообщила Мара.
– Нужен глубокий вдох и резкий выдох. У меня не получается...

Карс протянул руку.

– Дай мне.

Покрутил духовую трубку в пальцах, приглядываясь. Мара доедала ягоды, не сводя с него глаз. Карс осторожно поместил стрелку в трубку, прицелился в темноту за кустами. Недолёт. Легкие надо освобождать, начиная от нижней доли, понял он - будто поршнем выдавливать белую острую смерть. Выпустил еще парочку, примериваясь. Последнюю сначала наметил в дальний ствол, но передумал, резко перевёл трубку и дунул, отправив в прямом смысле слова костлявую смерть в проём между деревьями.