Старые девы в опасности
Шрифт:
Запах и убранство комнаты свидетельствовали о роскоши так же, как и все остальные помещения замка Серебряной Козы. Аллейн увидел приготовленное облачение — белую рясу, шелковые шорты и рубашку, а также пару белых сандалий — и быстро переоделся. На столе у кровати стояла серебряная коробка, пепельница, изящная зажигалка и казавшееся здесь неуместным большое, накрытое крышкой блюдо. Аллейн заглянул под крышку и обнаружил разнообразные аппетитные закуски и пряности. В ящике лежало три сигареты, длинные, тонкие, соломенного цвета. Он взял одну, понюхал, разломил и положил половинки в свой портсигар. Вторую сигарету он зажег от свечи и подождал, пока она не сгорела, то и дело поднося ее к пламени. Пепел он собрал в пепельницу.
«Три такие сигаретки, — подумал
В дверь едва слышно постучали. Она слегка приоткрылась.
— Мсье? — послышался шепот Терезы.
Аллейн впустил ее.
— Мсье, я только пришла сказать, что я выполнила ваше поручение. Я говорила с мистером Обероном. Сегодня он не такой, как всегда. Совершенно мной не интересовался, но все равно был возбужден. Словно пьяный, но, мсье, вином от него не пахло…
— Вы передали ему сообщение?
— Да, мсье. Он жадно слушал, а потом спросил: «Вы ее видели?», и я сочла за благо, поручив себя воле Божьей, ответить «да».
— Правильно, Тереза.
— Затем он спросил, хорошо ли себя чувствует мадемуазель Тейлор, и я сказала, что хорошо. Тогда он спросил, кажется ли она счастливой, и я ответила: «Да, она кажется счастливой и взволнованной», — потому что, мсье, так и должна себя чувствовать девушка накануне свидания. И я повторила, что мадемуазель хотела бы побыть в одиночестве, а он сказал: «Конечно, конечно. Это очень существенно», — словно сам с собой разговаривал. Он так странно смотрел, как будто не видел меня, и я вышла. И хотя, мсье, я была напутана, но уже больше не тревожилась, как раньше, потому что Рауль — мой сердечный друг, и я ему буду верна.
— На вашем месте я бы тоже держался Рауля. Вы хорошая девушка, Тереза, а сейчас поезжайте домой. Завтра мы пойдем выбирать для вас свадебный подарок.
— Ах, мсье! — воскликнула Тереза и, слегка обозначив взглядом неописуемые изумление и восторг, выскользнула за дверь.
Было восемь часов. Аллейн приготовился ждать. Он размышлял о бедной мисс Трубоди, об остальных четверых гостях и о мистере Обероне. Все они пребывали сейчас в одиночестве в своих комнатах и все, как предполагал Аллейн, испытывали мучительное, почти непереносимое ощущение надвигающегося катаклизма. Он думал о Робине Херрингтоне: последовал ли тот его совету, устроил ли поломку, а так же о том, удалось ли Трой развеять чары, опутавшие Джинни.
Он припоминал то, что читал когда-то об этом любопытном проявлении человеческой доверчивости, которое зовется магией. По долгу службы ему уже приходилось сталкиваться с эзотерическими сектами, и он был потрясен той неутомимостью, с которой люди преследовали химеру. В течение столетий тысячи и тысячи вполне разумных в иных отношениях людей с охотой заучивали и повторяли нудные бессмысленные тексты, участвовали в унизительных, отвратительных действах, навлекая на себя угрозу самых ужасных репрессий. Век за веком мужчины и женщины голодали, испытывали страх, доводили себя до изнеможения, шли на костер, на дыбу, на плаху, добровольно подвергали себя тому, что они понимали под вечным проклятием, но так и не добились хотя бы малейшего видимого успеха. И век за веком обероны и баради наживались на этой неистощимой доверчивости, чертили пентаграммы, бормотали невразумительные заклятья, устраивали изнурительные церемонии и собирали обильную жатву. В то же время обероны (и никогда баради) кончали тем, что попадались в собственные ловушки. Истерия, которую они вызывали в других, возвращалась к ним рикошетом. В чаду ритуальных курений они тоже начинали жаждать сверхчеловеческих даров.
Интересно, к какой категории принадлежал Оберон. Среди адептов эзотерики попадались разные типы. Бывали и такие деятели, которых, хоть они и основывались на заблуждении, все же нельзя было обвинить в шарлатанстве. И по сей день существуют люди, продолжающие бесплодные поиски талисмана удачи, философского камня, безграничной власти и легкой наживы.
Каждая эпоха накладывала свой отпечаток на магические
Если Оберон прочел все книги, собранные в его библиотеке, у него должно было сложиться довольно ясное представление об этих ритуалах. Несомненно, он также не прошел мимо индуизма, вуду и полинезийских мифов. Было из чего выбирать, для того чтобы состряпать церемонию на погибель Джинни Тейлор и ее предшественницам. Аллейн подозревал, что Оберон изрядно развил формы и суть эзотерических учений. Клятва молчания, которую он прочел в комнате Баради, была явно оригинальным произведением. «Если нам предстоит месса Любви, какой ее знали во времена мадам де Монтеспан, — подумал Аллейн, — то бедного Рауля освищут в самом начале представления». И он задумался о том, что он станет делать, когда поднимется переполох.
Аллейн не забывал угощаться деликатесами, разложенными на блюде явно для того, чтобы удовлетворить голод любителя марихуаны, и курил собственные сигареты. Он перебрал в уме все возможные рискованные моменты и нашел, что их очень много и все они ведут к катастрофе. «Как бы то ни было, — подумал он, — стоит попробовать. А если случится худшее, то и с худшим мы сумеем…»
Кто-то царапался в дверь.
Аллейн затушил сигарету, погасил свечу и уселся на пол спиной к двери и на манер Оберона сложив под рясой ноги. Перед ним находился туалетный столик с большим створчатым зеркалом. Царапанье повторилось и перешло в легчайшее постукивание пальцами. Аллейн сидел уставившись в темноту, туда, где должно было находиться зеркало. Он услышал тихую возню, затем шорох и понял, что это колыхнулось объявление на дверной ручке. В темноте возникла вертикальная полоска золотого света. Аллейн наблюдал в зеркале, как открылась дверь и на пороге появилась фигура в белом одеянии. Под капюшоном мелькнуло длинное лицо с крючковатым носом. Одетая в белую рясу, женщина казалась невероятно высокой, от фантастического облика не осталось и следа, тем не менее Аллейн узнал ее: ту же самую женщину он видел вчера на крыше в ярком шарфе и облегающем трико. Дверь закрылась, Аллейн опустил голову, наблюдая исподлобья за отражением посетительницы, которая приблизилась к нему так близко, что он чувствовал на затылке ее дыхание.
— Я знаю, это против правил, — прошептала она, — но мне необходимо поговорить с вами.
Аллейн не пошевелился.
— Не знаю, что они со мной сделают, если застукают здесь, но сейчас мне наплевать! — В зеркале Аллейн увидел, как она поставила свечу на стол. — Вы курили? Если так, то, видимо, все бесполезно. Я не курила. — Она тяжело опустилась на стул. — Так вот, — почти с домашней простотой прошептала женщина, — речь пойдет о Джинни. Вы ведь никогда не присутствовали на инициации? Я имею в виду такого сорта? Хотя бы кивните или покачайте головой.
Аллейн покачал головой.
— Я так и думала. Вы должны остановить ее. Вы ей нравитесь, уж поверьте. И если бы не он, она была бы влюблена в вас и вела бы себя как всякая нормальная хорошая девушка. И вам она тоже нравится. Я знаю. Я наблюдала за вами. Вы должны остановить ее. Она очень хорошая девушка, — наставительным шепотом продолжала посетительница, — а вы по-прежнему блестящий молодой человек. Запретите ей!
Аллейн высоко поднял плечи и опустил.
— О нет! — Возражая, женщина повысила голос. — Если б вы только знали, как давно я за вами наблюдаю. Если б только знали, чем я рискую. Ведь если вы донесете на меня, не знаю, что они со мной сделают. Могут и убить. Что ж, им не впервой. Или вы верите, что она покончила с собой? Я-то не верю.