Старый дом
Шрифт:
– Семьдесят седьмого… – официант даже по струнке вытянулся.
– Годится… – кивнул Прохоров.
Получилось вполне солидно: человек тонкий, понимающий, попробовал вино, уточнил год, согласился.
Когда официант исчез, наш герой полез в карман, достал заветную коробочку от Фаберже, но выкладывать ее на стол не стал, почему-то вдруг застеснялся, держал в зажатом кулаке.
Недавно он читал одну умную книжку, и там ему попалось такое выражение «Лучшее украшение девушки это скромность и прозрачное платьице». Высказывание сие
А приводим мы его здесь для того, чтобы показать противоречивость женского характера.
Да и мужского тоже…
Потому что, прожив свои шестьдесят лет, Слава хорошо усвоил одну истину: женщины любят, когда с ними обращаются по-мужски. И анекдот о поручике Ржевском, который, бывало, и по морде получал, но чаще – нет, имеет под собой основание. Потому что «Нахал» – вовсе не означает «Перестаньте».
Усвоить-то он усвоил и на практике, бывало, применял, причем всегда успешно, но вот сейчас не шло.
И непонятно было, что тому виной (или причиной) – то ли время не его, то ли обстановка сковывает, то ли к этой женщине относился он так, что не вписывалось это его отношение в привычные стереотипы.
Однако надо было сдвинуться с места.
Надо было…
Причем немедленно…
Чем дольше Прохоров молчал, тем больше понимал, что решимость уходит…
Он взял себя в руки:
– Надежда Михайловна, а это – вам…
Она удивленно взглянула на своего спутника, отставила бокал с вином, взяла коробочку, открыла.
На бархатной подложке лежала крохотная серебряная бабочка с тонким золотым ободком. Ажурные крылья ее были сложены, а с другой стороны, к нижней части была приделана тонкая золотая булавка с замочком, что делало бабочку изящной маленькой брошкой.
Надежда подняла на него глаза, словно пытаясь понять (нет, скорее уточнить), что может значить такой подарок.
Потом отодвинула коробочку.
– А если я не приму?
– Тогда я расстроюсь… – честно признался он. – Но я вам сейчас кое-что покажу, что, возможно, подтолкнет вас к правильному решению…
Он осторожно достал бабочку, нажал на невидимую крохотную кнопку возле булавки, и брошка… раскрылась…
– Ой… – выдохнула Надежда.
А бабочка так и осталась бабочкой, только теперь крылья ее были расправлены, сделаны из золота и несли по маленькому камешку – изумруду и бриллианту на каждом крыле.
– Откуда вы знали, как сделать это чудо? – спросила Надежда. – Ведь никто в магазине вам этого не объяснял, а самому догадаться невозможно… – она подняла на него глаза…
… в которых он вдруг уловил… ревность…
– Вы ее встречали там, в вашем мире… – догадалась она.
До этого он мучительно ломал голову, говорить ей или не говорить.
Теперь вдруг понял: если соврет, ничего не будет…
Никогда…
Появился официант, поставил на стол что-то вкусно пахнущее, начал говорить, объясняя, но, взглянув на их лица, исчез.
… он сам себе не позволит лгать этой женщине…
… или не позволит себе любить ее, если солжет…
– Там, в моем мире, – начал он, мучительно подбирая слова, – я много лет назад подарил эту бабочку, ну, или такую же, хотя сильно сомневаюсь, что это поточное изделие, одной женщине. Потом она стала моей женой, мы прожили много – пятнадцать лет, пятнадцать лет мучений. Развелись три года назад, потому что я понял – не выживу. Или попаду в больницу, или в тюрьму, или в желтый дом. В лучшем случае – на кладбище… Теперь этой брошки у нее нет и она ничего о ней не знает…
– Она вам изменяла? – тихо спросила женщина.
– Она была из тех дам, которые ничего не знают о существовании на свете каких-то других людей, кроме них… – так же тихо ответил он.
Надежда подняла бокал, кивнула ему и, пригубив вино, пристегнула брошку к своему платью.
А он отвернулся в сторону, чтобы она ничего не заметила.
На улице, что хорошо было видно через окно, стоял итальянский мафиози и читал газету.
38
Здесь автор в очередной раз остановился в недоумении.
В планах был большой рассказ об этом обеде: что ели, как веселились, о чем говорили…
Но вдруг подумалось, что делать этого не надо.
Ну, в самом деле, если описывать обед, то надо упомянуть несколько блюд, иначе это будет описанием не обеда, а свидания.
Что тоже неплохо, но исходим мы из задачи дать картину трапезы, а это много французских слов, в большинстве своем непонятных современному читателю.
Что это такое:
Ерундопель?
Галантир?
Серизовый?
А ведь это все присутствовало на столе, и названное только малая часть (не думайте, что Надин с Прохоровым такие уж проглоты – всего было много разного, но по чуть-чуть), а остальное наш герой и не запомнил. Да он и это-то не запомнил, просто автор подслушал и записал.
Так для чего рассказывать о том, что было когда-то и никогда не будет больше и никому, ни при каких условиях все эти галантиры попробовать не удастся.
Настоящие, я имею в виду, а не то, чем кормят сейчас, выдавая химию за кулинарию. Натуральные, чистые коровы, выращенные на луговых травах – давно вымерли…
Точно так же есть сомнения в том, чтобы передавать разговоры наших героев. Ну о чем могут разговаривать влюбленные, которые только что друг другу признались, хотя впрямую ни одного слова произнесено не было?
Да о чем угодно, причем чаще всего слова, произносимые, к тем, которые они слышат, отношения не имеют.
Ну, попробовали они продолжить игру «А у вас» только уже с положительной стороны.
– А у нас на Благовещенье, – сказала, улыбаясь, Надин, – не только птиц отпускают на волю…