Статьи из журнала «Искусство кино»
Шрифт:
Наконец, пара слов о том, с кем «Искусству кино» приходилось конкурировать: питерский «Сеанс», скорее всего, действительно был главным синефильским журналом 90-х. И на издания типа «Весов» он походит даже больше — огромный, глянцевый, роскошно иллюстрированный. Но в том и отличие «ИК», что здесь интересовались общественной жизнью едва ли не больше, чем собственно кинематографом. С добрых перестроечных времен осталась тут одна значимая традиция: искусство было только поводом — пусть и чрезвычайно весомым — для постановки социальных и экзистенциальных проблем. В случае с питерскими все наоборот: для них жизнь — только тема искусства и существует в их сознании лишь в той степени, в какой этим искусством запечатлена. По
А вообще главным событием в истории «Искусства кино» 90-х для меня стал тот факт, что меня начали там печатать. После чего неприязнь моя к изданию испарилась, а в материалах замелькали слова «дискурс», «медиакратия» и «имманентный». Впрочем, в эпоху сегодняшнего упрощения всего и вся я перестал сердиться на этот трогательный рудиментарный снобизм. Он даже стал меня умилять. С грустной улыбкой вспоминаю я первое свое знакомство с одним прекрасным русским кинокритиком, постоянным автором «ИК». В литературном собрании, где выпивал и он, мы с подругой заспорили — существует будущее или нет? Только в очень пьяном и очень русском застолье возможна такая полемика с девушкой в четвертом часу утра. Разбудили кинокритика (он спал в салате).
— Как по-твоему, — спросил я в упор, — будущее есть или нет?
— В онтологическом смысле или в гносеологическом? — пробормотал он.
Так держать!
№ 1, январь 2001 года
Будет жить
«Второстепенные люди»
Автор сценария С.Четвертков при участии К.Муратовой, Е.Голубенко.
Режиссер К.Муратова.
Оператор Г.Карюк.
Художник Е.Голубенко.
Звукооператор Е.Турецкий.
В ролях: Н.Бузько, Жан Даниель, С.Четвертков, Н.Седнев, Уте Кильтер, Ф.Панов, С.Попов, В.Новак и другие.
НАФТО при участии Министерства культуры и искусств Украины, Одесской киностудии, Комитета по культуре Одесской области.
Украина.
2001.
1. Путешествие с мертвецом
Почти одновременно вышли к зрителю две комедии — «Номер 13» во МХАТе, в смешной и ни на что более не претендующей постановке Владимира Машкова, и «Второстепенные люди» Киры Муратовой, по-своему ничуть не менее забавные. История в обоих случаях рассказывается очень старая: дураки прячут труп.
Собственно, «путешествие с мертвецом», как и все великие сюжеты, сначала трактовалось как трагедия (скажем, в «Старухе» Хармса) и уж только потом как фарс (в гомерически смешном и столь же идиотском фильме Клода Лотнера «Никаких проблем», в начале 70-х попавшем в советский прокат). В российском кино последнего десятилетия, которое сейчас представляется мне в виде одной бесконечной ленты по сценарию Ренаты Литвиновой в постановке Ивана Охлобыстина с Качалиной и Сухановым в главных ролях и с саундтреком «Брата-2», в этом самом российском кино трупов вообще было больше, чем живых, и мертвого больше, чем живого. Штамп всегда мертв, и уж тем более мертв постмодерн — попытка воспроизвести тот же штамп с огромными понтами, в твердой уверенности, что только он и имеет право
С трупом надо что-то делать, его надо куда-то деть, он не вызывает уже никаких сакральных чувств, не говоря уж об элементарной жалости, он просто мешает. В общем, ситуация трагикомическая. Абсолютно живой фильм Муратовой и не менее живой, хотя и аляповатый спектакль Машкова — как раз об этой ситуации: оба интуитивно, не сговариваясь, фиксируют главное настроение нового времени. Все выглядит тем оптимистичнее, что труп в конце концов оказывается живым.
Вот это меня, собственно, и занимает: что за труп прятали и почему он ожил?
Первая и самая дешевая версия заключается в том, что все это время мы все как с писаной торбой носились с трупом нашей прежней жизни и нашей прежней Родины. Все это надо было куда-то приткнуть, все это висло на нас мертвым грузом, и именно попыткой как-нибудь разобраться с покойником выглядело скучное русское кино 90-х. Мертвеца трахали, раздевали, потрошили, умащали благовониями, закапывали, сажали на трон, укладывали в мавзолей, то есть подвергали примерно тем же взаимоисключающим манипуляциям, что и в спектакле, и в фильме. Но он никуда не девался, и жизнь наша в его присутствии была невозможной, даже когда его запирали в шкаф.
И тут вдруг труп оказался жив и даже не так ужасен, как мы предполагали. То есть когда он воскрес и смог самостоятельно передвигаться, и отпала ужасная необходимость его все время прятать, и рассосалась угроза возмездия за убийство (в которым никто не был виноват — он же сам перекинулся!), мы на радостях так его полюбили, что вполне готовы были воспринять это возвращение как подарок судьбы. И пусть он нас потом будет мучить, как мучил Веру (Наталья Бузько) — героиню «Второстепенных людей», ладно, главное, что живой. И лучше пахнуть перегаром, нежели…Живая собака лучше мертвого льва.
Я вовсе не хочу сказать, что у такого самоощущения, зафиксированного двумя умными и веселыми художниками, сугубо социологические причины. Скорее уж сама наша социальная жизнь, так называемая политика является грубым и приблизительным выражением тех сложных и не вполне осознанных воздушных течений, которые улавливаются только очень чуткими провидцами. Но дорогой покойник воскрес, а как его зовут, уже не столь принципиально. Может, это «совок», а может, просто нормальная жизнь, а может, наоборот, казарменная скука, а может, вообще нечто столь неопределенное, как русский дух. Но именно с этим воскресением в кино начали возвращаться те самые «второстепенные люди», которые были его главными героями в советские годы: экзотические персонажи вроде вампиров, киллеров и коррупционеров давно перекусали, перестреляли и продали друг друга.
Вспомним и о том, кто умирает и кто воскресает в муратовской картине. Умирает — сам по себе какой-то загадочный «новый русский», бывший физрук, которого никак не решался застрелить другой «новый русский» в никаком, автопортретном исполнении Жана Даниеля. Воскресает — и тоже сам собой, не благодаря, а даже вопреки усилиям прочих персонажей — типичный ordinary man, алкаш, буян и люмпен, чрезвычайно жовиальный, активный и неукротимый малый. Мертвое умерло, живое ожило, и то и другое получилось само. В общем, что-то тягомотное, однообразное и смешное кончилось. Началось что-то другое, еще не совсем понятно что именно. Но даже это смутное начало все-таки лучше, чем выродившийся в самопародию ужас без конца.