Ставка больше, чем мир
Шрифт:
Но ведь во всем должны быть и свои светлые стороны. В конце концов, даже Вадик сумел здесь прижиться. В таком положении вещей есть и свои плюсы. Какой смысл мне рефлексировать? Главное, что сам Зубатов и собранные им мужики производят вполне положительное впечатление. Короче, нужно просто старательно их искать, эти светлые стороны. А не одни только приключения на собственную задницу…»
Верунчик повисла у него на шее, даже не дав Василию скинуть шинель.
– Васенька, милый мой… счастье мое, как же я тебя люблю!.. Я тут без тебя вся извелась и раза три чуть душу Богу не отдала! – оторвавшись наконец
– Что случилось, счастье мое? Кто-то посмел тебя напугать?
– Собственная жадность, наверное, – звонко рассмеялась Вера. – Я, когда проводила любезного Александра Федоровича, еще разок решила все тут осмотреть… Вася… но ведь это не флигелек, как ты мне говорил. Это же дворец! А ты хоть представляешь, кто у нас здесь в соседях? Вась, это ведь не сказка? И когда мы завтра проснемся, золотая карета не превратится в тыкву?
– Не превратится, любимая. Честное слово. А завтра… завтра ты у меня рано не проснешься. Сергей Васильевич ждет только после обеда.
– Не обманываешь? Честно-честно?
– Верок. Я так по тебе соскучился…
– Тс-с-с… я тоже. Очень-очень. Но сначала – ужинать. Извини, сама не готовила, до сих пор от такого шока коленки и пальцы дрожат. Сегодня у нас все ресторанное.
– Ха! Молодчинка, толково решаешь проблемки. Сама заказывала?
– Бабушкин с супружницей своей сходил. Я им записку и денежку дала.
– Значит, начинают осваиваться в столице. Это хорошо.
– Слушай! Но если у тебя завтра утро свободное, то, может быть, съездим вместе к бедняжке Катеньке Десницкой, Вась?
– Как она? Ты узнавала?
– Хоть и говорят, что кризис окончательно миновал и жизни ничего не угрожает, но я обязательно должна ее проведать.
– Хорошо. Конечно, съездим. Подруга у тебя отчаянная девочка.
– Вот и славно, счастьице мое, – Верочка быстро чмокнула его в щеку. – А теперь – пошли ужинать.
– Побежали! Я оголодал, как волк. Бурноса с Бабушкиным позовем?
– «Двое из ларца» уже перекусили вообще-то. Такие могучие организмы ждать тебя до десяти физически не могли, им натурально угрожала голодная смерть, – Вера тихонько рассмеялась. – Но что-то мне подсказывает, – они и во второй раз не прочь будут. Сейчас Катюше скажу, она кликнет. Раздевайся пока.
– Хорошо. Как тебе Ванюшина супружница, кстати?
– Умничка. И не робкого десятка тетенька, я тебе скажу.
– Надо думать. Ты бы рискнула за такую глыбу замуж пойти? Девять пудов живого веса ведь…
– На комплимент набиваешься, Васька?
– На поцелуй, радость моя…
– Васенька… милый мой. Ну, подожди-и… дай хоть я покормлю тебя сначала.
– Боишься, что съем?
– Боюс-сь…
И это «боюс-сь» с низким, грудным придыханием… От которого сносит крышу…
«Удивительно! Совсем такой же взгляд…» – только и успела подумать Катя до того момента, как события вокруг вновь понеслись с той же невообразимой, фантастической быстротой, как и тогда, под Ляояном, когда в глазах очнувшегося, замотанного кровавыми бинтами японского офицера она внезапно прочла, что считать себя раненым и пленным самурай наотрез отказывается…
Позже, вручая девушке Георгия, генерал Келлер, в задумчивости пошевелив своими легендарными усами, вежливо осведомился:
– Милая, да как же вы не напугались-то?
– Не знаю… не успела, наверное… – честно призналась она тогда.
Да и как было успеть испугаться в ту одну-единственную секунду? Ведь не выбей она из руки фанатика уже взведенную бомбочку, их бы разнесло на клочья всех: и японца, и пятерых наших раненых пехотных, и ее с возницей, и лошадей их санитарной двуколки. А так – только одной кобылке и досталось, бедняжке…
«Как тогда говорил адмирал Руднев на владивостокской пристани: ”Война закончена для обывателей, но она не завершена для военных и дипломатов”? Нет, не прав был уважаемый Всеволод Федорович. Ибо забыл он раненых и искалеченных, забыл про нас – врачей и медсестер. Тех, для кого боль и страдания, борьба со смертью и против смерти продолжаются до сих пор…
Но какая же все-таки сучка! Как там, сказали, ее фамилия? Рагозинникова? И ведь говорят, что девушка из хорошей, порядочной семьи. И сама – учится в консерватории. Но не сумасшедшая. Нет. У сумасшедших совсем другие глаза… вот, дрянь…»
Екатерина снова проваливалась в сон. Тягучий и ватный сон морфийного дурмана. Трехчасовая операция прошла успешно. Обе пули были извлечены, кровотечение в легком остановлено. Хирурги могли гордиться своей работой. А принц и великий князь – силой и искренностью своих молитв. Как буддистских, так и православных. Катя будет жить…
Они познакомились в салоне графини Храповицкой. Причем графини, как по мужу, крупному владимирскому землевладельцу, так и по отцу, поскольку Елизавета Ивановна была урожденной графиней Головиной. Хозяйка обожала собирать у себя в особняке на Моховой шумливые молодежные компании, с музыкой и пением, шутками, весельем, настольными играми и безобидным сводничеством.
Но не профессиональным, конечно, а так, исключительно лишь для души. Общество бойких столичных курсисток и институток, а также их воздыхателей, в большинстве своем юных гвардейских офицеров, и неизбежно сопутствующая такому обществу атмосфера перманентной влюбленности, доставляли сорокавосьмилетней, не по годам стройной и миловидной даме подлинное удовольствие…
Екатерину буквально затащила на один из званых вечеров к Храповицкой ее подружка, Зиночка, дальняя родственница хозяйки. В это время она как раз крутила роман с «экзотическим» гусарским корнетом, адъютантом и другом сиамского принца, тоже гвардейского гусара, который и сам до этого пару раз бывал у графини. В этот раз вроде бы он также обещался быть. Посмотреть своими глазами на диковину, светскую личность с Востока, Катюше было интересно.
Мода на все «оттуда» появилась в России еще со времен Большого путешествия наследника, ныне ставшего императором, и замечательного литературного описания этого вояжа князем Эспером Ухтомским. Не обошла она и двух отпрысков почившего в бозе луцкого дворянина, отставного ротмистра Десницкого. Дочь Екатерину со старшим братом Михаилом, после смерти матери – главой семейства. Со времени их переезда в столицу он прилежно и целеустремленно учился на восточном факультете университета, где, постигая китайский, японский и тайский языки, готовился к карьере дипломата.