Ставка больше, чем мир
Шрифт:
В приемном покое с великокняжеской четой почтительно поздоровались адъютанты Михаила, которые до этого о чем-то оживленно толковали вполголоса. Старшая сестра отделения, по лицу которой можно было прочесть, что после появления в больничных коридорах Обуховки брата императора удивить ее может лишь прибытие Папы Римского на ковре-самолете, отвела оставивших свою верхнюю одежду в вестибюле Сергея и Эллу в палату к «выздоравливающей девице Десницкой».
Катюша выглядела уже довольно сносно, на щеках у нее даже играл легкий румянец. Хотя и не было ясно, что больше способствовало его появлению – крепкий организм молодой девушки, способный довольно быстро перебороть последствия даже серьезных ранений, или смущение от внимания и участия столь высокопоставленных особ.
В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати на стуле сидел принц Чакрабон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз. И было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое молодых мужчин. Один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП и третий, возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, государь регент, великий
Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в адрес Эллы и Сергея поставил возле изголовья выздоравливающей еще один стул, жестом пригласив великую княгиню присесть и присоединиться к разговору с Екатериной.
«Умно, ловко и галантно, – отметил про себя великий князь, покосившись на свою недееспособную руку, покоящуюся на перевязи. – Видимо, это и есть тот самый Василий Александрович Балк. Вот уж, как говорится, где бы было встретиться…»
Глава 6
Альянс с видом на Финский залив
Териоки [20] . Апрель 1905 года
– Здравствуйте, любезный Сергей Васильевич! Примите глубочайшую благодарность за то, что откликнулись на мою просьбу. И тотчас решили приехать, не взглянув, что на дворе суббота. Да еще в этакую даль, – Петр Николаевич Дурново крепко пожал руку Зубатову, едва тот выбрался из своего экипажа, и с учтивой улыбкой осведомился: – Я не слишком отвлек вас от домашних дел? Вечерних планов не разрушаю?
20
Дачный поселок под Санкт-Петербургом. Ныне – Зеленогорск.
– Здравствовать и вам, Петр Николаевич. Спасибо, что вытащили подышать свежим воздухом и на такую замечательную красоту полюбоваться. В Териоках я года три не был. Да и какие у меня могут быть домашние дела? Я же пока из Владимира никого сюда не перевозил. Некогда. Спать и то пока больше на службе приходится. Дел иного свойства, не семейных отнюдь, – просто невпроворот. Может статься, что только к середине лета мои в Питер переберутся.
– Значит, холостякуем пока? – начальник департамента полиции МВД с хитринкой подмигнул своему собеседнику. – Но тяжко, поди, приходится без домашнего-то супца-борщика? Как поживает ваша супруга, остальное семейство?
– Спасибо. У моих, слава богу, все в порядке. А ваши как?
– Тоже не болеют. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Кстати, а как там Владимир дышит? Я ведь, страшно подумать, четверть века, почитай, как уехал оттуда.
– Стоит Владимир-град. Все как обычно: грязь и пыль летом, сугробы да мороз-трескун зимой. Клязьма течет. Колокола звонят. Вишенка моя наверняка уже начинает цвести. Сейчас самая пора. Я ведь, грешным делом, как в 1903-м от господина фон Плеве полный афронт со службы получил, садоводством баловаться стал. И вы не поверите, но несуетное это занятие здорово увлекает. Вот, задумал и здесь кое-что посадить, опасаюсь только, что климат для хороших вишен и слив сыроват.
– Да, Сергей Васильевич, погоды здешние своеобразны. Вишенка, говорите… Но вы, мой дорогой, – романтик, как я погляжу. Дел-то у нас тут действительно – невпроворот. Нам сейчас с вами по большей части предстоит сажать не столько вишни да яблоньки-грушки, сколько фруктов-ягодок совершенно иного свойства. В Шлиссельбург да в Петропавловку в том числе. Думаю, что местные условия им скорее – в радость. Все приятнее, чем сибирские морозы.
– А вы шутник-с, однако, Петр Николаевич.
– Э, какие уж тут шутки. Развелось вокруг всякого… – Дурново тяжело вздохнул, в сердцах пристукнув по бордюрному булыжнику тросточкой. Вскинул голову, как бы освобождаясь от неожиданно догнавших тяжелых мыслей, и, улыбнувшись, с чуть заметным аристократическим полупоклоном предложил гостю первым войти в заведение. – Вот мы и на месте. Чувствуйте себя как дома. Это мой любимый ресторанчик. Его хозяина я знаю лет пятнадцать. Вид на залив, полагаю, вы уже оценили вполне. Я решил угостить вас домашней чухонской кухней. Горшочки по-карельски и тушеный окорок тут – пальчики оближете! И поговорить дадут вполне спокойно. Хоть до утра. Ни мои служаки нам досаждать не будут, ни ваши. А то ведь ни разу не удавалось нам по душам поговорить, с самого вашего возвращения. Кстати, хотите, покажу вам свой скромный уголок? В августе не удержался я, знаете ли, прикупил небольшую дачку. Спасибо государю, поддержал меня денежкой, после того, как мне именьице спалили. Это здесь, неподалеку. Пешком минут пятнадцать, не более. Там уж нам точно никто не помешает.
– Спасибо за приглашение, Петр Николаевич. Но тут уж – вам решать. Сегодня вы принимающая сторона, мое дело простое: кушать, да нахваливать. Да еще дивными видами любоваться… – рассмеялся Зубатов. – Думаю, что, глядя на вас, придется и мне здесь домик подыскивать. Ну, а пока – главное, утром в понедельник на службу не опоздать…
Петр Николаевич Дурново родился 24 марта 1844 года в многодетной семье Олонецкого вице-губернатора Н. С. Дурново и племянницы адмирала Лазарева. В 1860-м он блестяще окончил Морской кадетский корпус, через два года был произведен в мичманы и около восьми лет провёл в дальних плаваниях, в том числе у берегов Китая и Японии, Северной и Южной Америки. В 1863 году, в ходе одной из экспедиций, в честь Петра Николаевича был назван островов в Японском море. Безусловно, в его лице русский флот получил блестящего, перспективного офицера. Но подвело здоровье, на карьере морехода пришлось ставить крест.
В 1870-м Петр Николаевич выдержал выпускной экзамен в Александровской военно-юридической академии и был назначен помощником прокурора при Кронштадтском военно-морском суде. В 1872-м он оставил службу по Адмиралтейству «с награждением чином коллежского асессора для определения к статским делам» и перешёл в Министерство юстиции. За двенадцать лет пройдя ряд ступеней на прокурорской и судебной службе, в 1884 году, в неполные сорок лет, Петр Николаевич получил назначение на должность директора департамента полиции МВД, в которой прослужил девять лет.
Именно в эти годы, благодаря тесному сотрудничеству с Жандармским корпусом, Департаменту полиции удалось локализовать и разгромить террористическую организацию «Народная воля». Однако очевидные заслуги перед Россией и Романовыми не спасли Дурново от монаршего гнева из-за «аморалки».
Петр Николаевич, как и многие выдающиеся личности, имел свою слабость. А конкретно – любил женщин. И многое сходило ему с рук, пока в фокусе очередного скандала не оказалась его любовница, одновременно являвшаяся таковой и у посланника Бразилии. Одурманенный ревностью, Петр Николаевич приказал выкрасть интимную переписку пассии с дипломатом прямо из посольства. Огласка этого факта взбесила Александра III, и Дурново был отправлен заседать в Сенат без перспектив на серьезную службу.
И только при Николае II, с назначением ценившего Дурново-профессионала
Но, как это случается в России, о подлинном потенциале Петра Николаевича вспомнили только тогда, когда по-настоящему припекло. Вершиной государственного служения Дурново (в нашей истории) стала его деятельность на посту министра внутренних дел с октября 1905-го по апрель 1906 года. Именно на его плечи лег главный груз ответственности за разгром первой русской смуты двадцатого столетия. Не отдельных актов террора, а массовой, организованной смуты, от которой оставалась буквально пара шагов до падения власти. Петру Дурново хватило для подавления революции семи месяцев…
В то время, когда почти все растерялись, он напротив воспрял духом и принялся работать с раннего утра до поздней ночи. Он прекратил почтово-телеграфную забастовку, добился ареста Петербургского совета рабочих депутатов, ввел в большинстве областей Империи исключительное положение, уволил ряд нерешительных губернаторов, расширил полномочия полиции и местной администрации. Он рассылал карательные отряды, требовал немедленного введения военно-полевых судов, а на всех правительственных совещаниях твердо отстаивал сохранение всей полноты власти за Самодержцем, решительно выступая против конституционных поползновений отдельных сановников. Личной привязанности к Николаю II он не имел, но считал монархию единственной альтернативой либеральной или социалистической анархии.
В одной из телеграмм губернаторам П. Н. Дурново настоятельно требовал: «Примите самые энергичные меры борьбы с революцией, не останавливайтесь ни перед чем. Помните! Всю ответственность я беру на себя». Обращаясь к командиру Семеновского полка Г. А. Мину, в чью задачу входило подавление мятежа в Москве, Дурново так инструктировал полковника: «Никаких подкреплений вам не нужно. Нужна только решительность. Не допускайте, чтобы на улице собирались группы даже в три-пять человек. Если отказываются разойтись – немедленно стреляйте. Не останавливайтесь перед применением артиллерии. Пушками громите баррикады, дома, фабрики, занятые революционерами». «Эти инструкции, – вспоминал позже жандармский генерал А. В. Герасимов, – произвели нужное впечатление, ободрив Мина. Он стал действовать решительно, и скоро мы узнали о начавшемся переломе в Первопрестольной».
«…Маленький, сухонький человек с ясным умом, сильной волей и решимостью вернуть растерявшуюся власть на место, – писал о нем начальник Московского охранного отделения А. П. Мартынов. – Несколько ясных и твердых распоряжений – и сонное царство ожило. Все заработало, машина пошла в ход. Начались аресты, изъяли вожаков, и все стало приходить в норму».
Дурново, по словам В. И. Гурко, «выявил ту последовательность, даже беспощадность, которые должны были внушить народу уверенность, что власть не играет словами и осуществляет принятые ею решению до конца». В итоге «сильная власть главного руководителя сразу почувствовалась ее исполнителями, как столичными, так и провинциальными, и каким-то магнетическим током передалась им».
Решимость Дурново, по его собственному признанию, усиливало то, что в отличие от многих прочих сановников он не заботился о том, как к нему отнесется общественное мнение. После громкого скандала с бразильским дипломатом, превратившего Дурново в объект насмешек и издевательств, ему уже не было дела до того, что напишет о нем пресса. Говоря о революции, он признавался в частном разговоре: «Все власть имущие хотели ее ударить, но не решались; все они с графом Витте во главе опасаются пуще всего общественного мнения, прессы; боятся – вдруг лишат их облика просвещенных государственных деятелей, а мне же – по…, в сущности, мне терять совершенно нечего у прессы. И я фигуру революции ударил прямо в рожу. И другим приказал: бей! Ответственность – на мою голову».
Но, как это у нас обычно водится, когда кризис отступил, пропала надобность и в «боевом» министре. Вновь – Сенат, членство в Госсовете. Почетная отставка. Лидерство у консерваторов. И наконец, нетленная вершина государственной мысли поистине великого человека и гражданина: Меморандум (записка) царю о пагубности войны с Германией. За полгода до ее начала.
Основные тезисы меморандума видны из названия разделов: 1) будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав; 2) трудно уловить какие-либо выгоды для России в результате ее сотрудничества с Англией; 3) жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются; 4) в области экономических интересов русские польза и нужды не противоречат германским; 5) даже победа над Германией сулит России неблагоприятные перспективы; 6) борьба между Россией и Германией пагубна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархического начала; 7) мирному сожительству наций более всего угрожает стремление Англии удержать ускользающее от нее господство над морями.
Иначе говоря, в этом документе предсказано всё, что случилось в последующие годы. Предсказаны война и конфигурация держав: с одной стороны, Германия, Австрия, Турция, Болгария, с другой – страны Антанты: Англия, Россия, Франция, Италия, США, Япония. Совершенно точно предсказан ход войны и ее влияние на внутреннее положение в России. А закончится всё это, по убеждению Петра Николаевича, очень плохо: революциями в России и в Германии, причём русская неизбежно примет характер социалистической. Дума, либеральные партии будут сметены, и начнётся анархия, результат которой предугадать невозможно.
Вместо пагубной для России Антанты Дурново предлагал более устойчивую геополитическую модель мировой безопасности. Будущее, по его утверждению, принадлежало более тесному сближению России, Германии и Франции. По сути, он предлагал реализовать континентальную геополитическую модель. Царь предпочел другой путь. Итог известен. Слава богу, Петр Николаевич его не увидел. Он умер в 1915 году.
– Получается, что государь ведет нас к окончательному распределению дел. Весь сыск уголовный и поддержание местного правопорядка, как в городах, так и в деревне, – мои. Порядок на транспорте и силовая работа в случае бунтов – жандармы. А весь сыск политический и политическая же разведка за границей, как и контрразведка, – отныне ваша епархия, Сергей Васильевич. Не так ли? – промокнув белоснежной салфеткой губы и кончики своих аккуратно подстриженных, «моржиных» усов, Дурново отложил вилку и, откинувшись на спинку кресла, скрестил руки на груди.
Цепкий, изучающий взгляд его темно-серых глаз и вопросительный изгиб правой брови говорили о том, что пришло время серьезного разговора по душам.
– Также наша обязанность – охрана границ Империи. И персональная – государя, его семьи и ряда лиц, чья безопасность требует пристального внимания.
– Да, конечно, я помню. И как вам, Сергей Васильевич, в первое время страшно не стало? Что такую махину ответственности на плечи принимаете?
– О, еще как стало, любезный Петр Николаевич. Еще как! Ночи две без сна провел. Хотя уже после того, как согласился… – Зубатов негромко рассмеялся и, проведя рукой по шевелюре, подытожил: – Седых волос в те дни поприбавилось раза в два. Ну, а потом – бояться уже некогда было. Навалилось все, и… поспевай поворачиваться. Вы на меня не в обиде, Петр Николаевич, что многих ваших кадров к себе в контору перетащил?