Шрифт:
Ирвин Шоу
Ставка на мертвого жокея
Когда зазвонил телефон, Ллойд Барбер лежал на кровати и читал "Франс суар". Было уже два часа дня, но из-за дождя, который шел пятые сутки кряду, Барберу не хотелось выходить на улицу. Он просматривал таблицу чемпионата страны по регби. Сам он никогда не ходил на регби, и его не интересовало, какое место в этой таблице занимает Лилль, По или Бордо, но все остальное он уже прочитал. В темной комнатке было холодно, потому что с десяти утра до шести вечера отопление отключали, и он лежал на продавленной двуспальной кровати в носках,
Он поднял телефонную трубку, и портье сказал:
– Мистер Барбер, вас внизу ожидает дама.
Барбер глянул на свое отражение в зеркале, висевшем над комодом наискосок от кровати, и пожалел, что выглядит так скверно.
– Она назвалась?
– Нет. Может, мне спросить?
– Не стоит, я иду.
Он положил трубку и, спустив ноги с кровати, нащупал ими туфли. Он всегда начинал с левого ботинка, на счастье. Потом застегнул ворот рубашки, поправил галстук, отмечая про себя потертость на узле. Надев пиджак, он похлопал по карманам, проверяя, есть ли у него сигареты. Сигарет не было. Он пожал плечами и вышел из номера, оставив свет гореть назло управляющему, который был с ним нелюбезен.
Морин Ричардсон сидела в небольшой прихожей, в одном из тех выцветших плюшевых кресел, которыми обставляются третьеразрядные парижские отели, чтобы клиенты тут не засиживались. Ни одна лампа не горела, и тусклый, мертвенно-зеленый свет просачивался с дождливой улицы сквозь пыльные шторы. Морин была молоденькой хорошенькой девушкой с большими доверчивыми голубыми глазами, когда Барбер познакомился с ней во время войны, незадолго перед тем, как она вышла за Джимми Ричардсона. Но с тех пор она родила двоих детей, дела у Ричардсона шли неважно, и теперь на ней было насквозь промокшее поношенное пальтишко, румянец пропал, и при зеленоватом свете лицо приняло цвет слоновой кости, а глаза поблекли.
– Привет, Красотка, - сказал Барбер. Ричардсон всегда звал ее так. И хотя это вызывало смех его друзей по эскадрилье, оставался верен себе, и в конце концов так ее стали звать все.
Морин резко обернулась, словно испугавшись.
– Ллойд, - сказала она, - как я рада, что застала тебя.
Они пожали друг другу руку, и Барбер спросил, не хочет ли она пойти куда-нибудь и выпить кофе.
– Пожалуй, нет, - ответила Морин.
– Я оставила детей пообедать у подруги и обещала забрать в два тридцать, так что времени у меня в обрез.
– Ну, что ж, - сказал Барбер.
– Как Джимми?
– Послушай, Ллойд...
Морин подергала себя за пальцы, и Барбер заметил, что руки у нее погрубели, а ногти обломались.
– ...ты не видел его?
– Что?
– Барбер озадаченно посмотрел на нее сквозь тусклый свет.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты не видел его?
– переспросила Морин испуганным голоском.
– С месяц назад, - сказал Барбер.
– А что?
Он задал вопрос, почти зная ответ.
– Он исчез, Ллойд, - ответила Морин.
– Тридцать два дня назад. И я не знаю, что мне делать.
– Он куда-нибудь уехал?
– спросил Барбер.
– Не знаю.
– Морин достала пачку сигарет и закурила.
– Он мне не сказал.
– Она жадно курила.
– Я страшно беспокоюсь и подумала, может, он что-нибудь сказал тебе или ты виделся с ним.
– Нет, - осторожно ответил Барбер.
– Он ничего не говорил.
– Удивительное дело. Мы женаты больше десяти лет, и он еще никогда так не поступал, - сказала Морин, пытаясь совладать с голосом.
– Однажды вечером он пришел домой и сказал, что его отпустили с работы на месяц и он вернется дней через тридцать. Обещал рассказать мне все по возвращении и умолял не задавать вопросов.
– И ты не задавала вопросов?
– Он вел себя так странно, - сказала Морин.
– Я еще не видела его таким. Нервный. Возбужденный. Можно сказать, счастливый, но всю ночь он ходил смотреть на детей. Он никогда не давал мне повода беспокоиться из-за девочек, - гордо сказала Морин.
– Совсем не как другие мужья - за примерами далеко ходить не надо. У него была одна отличительная черта ему можно было доверять. Так что я без лишних вопросов помогла ему собраться.
– И что он взял с собой?
– Только дорожную сумку с легкой одеждой. Словно собирался в летний отпуск. Даже прихватил теннисную ракетку.
– Теннисную ракетку, - утвердительно кивнул Барбер, как будто это вполне естественно, если муж берет с собой теннисную ракетку, перед тем как исчезнуть из дому.
– Ты получила от него хоть какое-нибудь известие?
– Нет, - ответила Морин.
– Он сказал, что писать не будет. Слышал ты что-либо подобное?
Даже при всей своей тревоге она позволяла себе говорить тоном обиженной жены.
– Я всегда знала, что нам нечего было ехать в Европу. Ты - дело другое. Ты не женат и всегда вел бесшабашный образ жизни, не то что Джимми...
– Ты звонила ему на работу?
– прервал ее Барбер. Ему не хотелось слушать, что думают люди о его бесшабашной холостяцкой жизни.
– Я просила позвонить одного знакомого, - ответила Морин.
– Было бы слишком подозрительно, если бы звонила жена и спрашивала, где ее муж.
– И что ему ответили?
– Что они ждали его возвращения еще два дня назад, но он так и не объявился.
Барбер взял сигарету из пачки Морин и закурил. Это была первая сигарета с самого утра, и она показалась ему необычайно приятной. Он даже эгоистически проникся благодарностью к Морин за то, что она пришла к нему в отель.
– Ты что-нибудь знаешь, Ллойд?
– спросила Морин, такая несчастная и заморенная в своем промокшем пальтишке при этом тусклом свете.
Барбер заколебался.
– Нет, - ответил он.
– Но я сделаю несколько звонков и завтра перезвоню тебе.
Они встали. Морин натянула перчатки на покрасневшие руки. Перчатки были поношенные. Глядя на них, Барбер вдруг вспомнил, какой изящной и сияющей она была, когда они впервые встретились в Луизиане, несколько лет назад, и какими подтянутыми, в хорошо пригнанной форме, с новыми нашивками на груди были он, Джимми, и другие лейтенанты.