Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Марк отнял руки и перекатился на спину.
– Да, я прост, безроден, - глухо сказал он.
Он долго глядел в потолок, подложив руки под голову; Феофано молча рассматривала любовника, сжав губы.
– Послушай, - сказала она наконец. – Тебе мало того, что ты, заронив в меня семя, овладел моей жизнью? Ты разве не видишь, как…
Грозовые перекаты в ее голосе заставили спартанца дрогнуть, как он не дрогнул бы ни перед каким врагом; Марк быстро повернулся к возлюбленной.
– Прости, - прошептал он.
Они долго
– Я помню, ты сама рассказывала, - проговорил он, - что амазонки, чтобы иметь детей, брали к себе мужчин, которых потом изгоняли или убивали…
Феофано фыркнула; потом рассмеялась, хотя ее любовнику было совсем невесело.
– Мой дорогой, мой любимый дикарь, - наконец сказала она с глубоким чувством. – Амазонки никогда не существовали, Александр грезил ими, пока еще не обошел целый свет и не разуверился в сказках!
– А раньше ты говорила иное – что они могли бы и быть, - возразил Марк. Лаконец помнил назубок все, что услышал от своей царицы.
Он вздохнул.
– И если раньше амазонок и не было, сейчас они есть! Сказка, в которую долго веришь, становится былью… я теперь знаю. Как стал богом на земле Александр. Как Христос пришел на землю и стал творить чудеса… хотя, может, Христос и жил совсем не так, как о нем рассказывают, и говорил не то, и делал совсем другое!
Лаконец повернул к ней голову. С губ Феофано сошла улыбка: она не ожидала от него таких слов.
– Ты же знаешь, что я твоя, - сказала она.
Марк вздохнул и улыбнулся. Он знал, что она лжет: но стало невыразимо хорошо оттого, что Феофано, сама Феофано, так лжет ради него!
– Иди сюда, - Феофано привлекла воина к себе, и он обвил ее руками, как они лежали, лицом к лицу. Конечно, он уже давно не мог ложиться на нее; и очень долго еще не сможет.
София со своим мужем и братом получила собственный дом, - в предместьях Рима, поближе к итальянской столице, - через полтора месяца после того, как Леонард с семьей переехал под Анцио. Этот домик был гораздо скромнее, и клочок земли, отошедший супругам, оказался куда меньше; но ведь и содержать им приходилось гораздо меньше людей, чем комесу.
Однако и скрыться, в случае нужды, они могли бы намного легче… сколько таких же хозяйств, похожих одно на другое, они насчитали в округе, когда ездили смотреть дом!
Сын Валента долго прощался со своим побратимом: обоим было очень трудно расставаться. Только сейчас они поняли, как трудно!
– Мы ведь останемся рядом, и сможем ездить в гости, - сказал Микитка. – Ты только пиши, не забывай!
– Еще бы я когда-нибудь забыл! – воскликнул Мардоний.
И он вдруг высказал странную и трогательную просьбу – захотел, чтобы Микитка отрезал ему на память локон своих русых волос, который Мардоний будет всегда носить при себе.
– А я тебе подарю свои, - горячо
Микитка хмыкнул.
– Ну просто с невестой прощаешься, - заметил он.
Земляно-смуглое лицо македонца залил румянец обиды; а Микитка спохватился. Сколько раз он давал себе слово, что не будет высмеивать обычаи греков! Даже те, которые запретило христианство, и которые противны природе и воспитанию русских людей!
Он отрезал у себя прядь волос и, перевязав ее синей лентой, которой стягивал волосы, подал Мардонию, стараясь не улыбнуться. Мардоний поцеловал русый вьющийся локон и прижал к сердцу.
– Теперь я счастлив! – воскликнул он.
Он спрятал локон на груди, между рубашкой и красной верхней туникой, с отрезными рукавами; потом бросился евнуху на шею и поцеловал его в губы. Микитка не уклонился.
Мардоний отрезал у себя угольно-черную прядь и проследил с жадностью, как Микитка прячет ее на груди, подобно ему самому.
Потом Мардоний еще раз заглянул Микитке в глаза… отцовскими чернущими глазами… и, сияя улыбкой, бросился прочь из комнаты. Ему, как всякому юноше, не терпелось увидеть новое и зажить новой жизнью, что бы он ни оставлял позади!
Микитка улыбался грустной и доброй улыбкой, прислушиваясь к топоту; потом подошел к двери, когда Мардоний уже сбегал по лестнице. Тот услышал и обернулся – и, остановившись, помахал другу рукой.
Микитка махнул в ответ - и, отступив назад в комнату, закрыл за собой дверь.
* Камка – старинная шелковая узорчатая ткань.
========== Глава 138 ==========
Еще до того, как они разделились с Аммониями, Феодора подошла к Евдокии Хрисанфовне.
– Матушка Евдокия Хрисанфовна, - сказала она. – Я за честь почту, если ты будешь носить мои ключи.
Евдокия Хрисанфовна долгим зорким взглядом посмотрела на госпожу; будто бы слегка удивилась, трудно было сказать, - но отвечать не торопилась.
– Будешь моей ключницей? Я не справляюсь одна, - сказала Феодора. Улыбнулась извиняющейся улыбкой.
Сколько бы Феодора ни училась, как бы ни возвысилась, она все равно чувствовала себя младшей перед этой женщиной.
– И ты мне счастье принесешь, если будешь хранить мои ключи, - прибавила хозяйка и слегка покраснела. – Ты ведь понимаешь по-итальянски?
– По-итальянски понимаю, как по-гречески, - и читаю, и пишу, - спокойно ответила Микиткина мать.
Некоторое время стояла тишина, которую Феодора не решалась прервать.
– А кормилец наш что говорит? – спросила Евдокия Хрисанфовна.
– Леонард сам просил… то есть сразу согласился, когда я предложила, - сказала Феодора и покраснела еще жарче.
Ключница бояр Ошаниных медленно кивнула.
– Что ж, буду служить, госпожа. Коли нужна тебе, рада постараться.
Феодора вдруг вспыхнула.