Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
“Хорошо будет, когда Мардоний уедет, - невольно подумал сын ключницы. – Никто меня больше не будет в господа тащить и с господами сажать! Леонард все понимает, а Мардоний никак не хочет!”
Но пока он только улыбнулся и поблагодарил. Феодора ушла; и друзья спустились через небольшое время.
Трапезная походила на обеденный зал в доме Гавросов – была полностью обставлена, как и другие комнаты; даже камчатные* скатерти и дорогую посуду хозяева оставили им. Новые хозяева знали, что предыдущие господа, родовитая итальянская семья,
И даже некоторые слуги остались – вместе с людьми, которых привезли с собой Леонард и его семья, составится приличная обслуга.
Конечно, все понимали, что это может выйти им боком – дурная слава, висящая над домом; как и слава семейства Гавросов. “Тут уж или сиди тихо и соси лапу – или живи как князь, но тогда уж по-княжески и выставляйся, и пируй широко, и дерись!” - подумал Микитка.
Интересно, сколько знают слуги дома о прежних своих хозяевах? И сколько они скажут, если их спросить?
Он посмотрел на Леонарда Флатанелоса, который смеялся, поднимая золотой кубок, как самый счастливый на свете человек. “Вот человек, у которого царствие Божие внутри”, - подумал евнух.
Из своей семьи он был за столом, вместе со старшими, один – конечно, Леонард и Феодора понимали, как Микитке это неловко; но ему придется потерпеть, пока здесь Мардоний Аммоний со своим упрямством. Комес сидел рядом с женой, по левую руку от него – Феофано; и София была тут, рядом с братом. Муж ее не появлялся. Артемидор такой человек, который унижения не потерпит.
Он не даст Софии вытащить себя в господа, потому что понимает, кто он такой… но и жену за собой вниз не утянет.
У них так и будет разлад всю жизнь, как у Мелетия с Констанцией, подумал Микитка.
После ужина все быстро разошлись, будто стеснялись друг друга, - или торопились делать семейные дела, которые не могли вершить под кровом Гавросов. Феодора осваивалась в доме, как полная и законная его госпожа: ходила по комнатам, посетила погреб и кухню; смотрела кладовые, проверяла ключи, беседовала со слугами… здешние слуги говорили только по-итальянски, в отличие от понимавших по-гречески людей Гавросов. Может, конечно, оно и к лучшему.
Потом она навестила детей, которые уже спали: Магдалина дремала сидя, привалившись к стене около кроватки Александра. Феодоре вдруг стало стыдно, что она могла когда-нибудь в чем-нибудь подозревать эту женщину.
Когда она поднялась к мужу, была уже глубокая ночь.
Леонард спал, на нем была одна белая рубашка, ворот которой завязывался на груди. Сейчас ворот был распахнут… креста на Леонарде не было. Неизвестно почему, Феодору это болезненно укололо. Она не знала, сохранился ли еще у Леонарда крест, и не спрашивала об этом; в последний раз крест его она видела на Крите, в день их венчания.
Когда жена прилегла рядом, Леонард пошевельнулся и открыл глаза; он улыбнулся, потом
– Как же я тебя ждал, - прошептал он.
Феодора пошарила по своему телу и сорвала рубашку; Леонард стал ласкать ртом ее грудь, живот, спустился ниже. Феодора вцепилась в льняные простыни; потом, изнемогая, чуть не схватила мужа за волосы, чтобы прервать мучительное блаженство. Он поднялся и лег на нее; повинуясь ее рукам, тоже сорвал рубашку. Он владел ею; но и сам принадлежал ей, нагой в ее объятиях, могучий и беззащитный.
Потом они легли лицом к лицу, улыбаясь друг другу; спустя некоторое время все же прикрылись, одновременно пожелав этого целомудрия.
“Как же мы похожи… Леонард мой мужской двойник, как Феофано двойник женский!
– почти в испуге подумала Феодора. – Но ведь мужчина так недолговечен!”
– Я так и не побывала в библиотеке, - прошептала она, подложив локоть под голову.
Леонард погладил ее по волосам.
– У тебя на это сколько угодно времени. Хотя не думаю, что эта библиотека так богата, как была ваша в Морее, - улыбаясь, сказал он. – Наверняка там были только хозяйские счета, бумаги… Библия и сочинения христианских учителей… и все это увезено.
– Ну, может, есть еще стихи, новеллы… или переложения греческих сказок, - улыбаясь, прибавила жена.
Потом она отвернулась от Леонарда.
– Что-то же заставило хозяев уехать, - пробормотала московитка.
Леонард привлек ее к себе.
– Ну почему обязательно инквизиция? – прошептал он. – Могло быть что угодно…
Феодора молча закрыла глаза.
Леонард продолжал гладить ее по голове, по плечу; их руки встретились, пальцы переплелись, но они долго не спали и не произносили ни слова.
– А ты знаешь, я ведь отняла Александра от груди еще у Гавросов… потому, что молоко перестало, - вдруг сказала Феодора. – Хотя так бывало и раньше, потом приходило снова…
Леонард сжал ее руку.
– Что?..
Конечно, он понимал, что это может значить: Леонард, хотя и не каждую ночь проводил с ней, знал все, что составляло сокровенную жизнь его подруги.
Феодора обернулась к нему и кивнула.
– И ничего не было с тех пор.
Леонард не улыбнулся, не был охвачен никаким порывом… только теснее привлек ее к себе, и глаза, глядящие на нее, стали глубокими, как море. Они закрыли глаза и поцеловались долгим поцелуем.
В это время и Феофано лежала в объятиях своего любовника. Она лежала к нему спиной, и Марк гладил ее живот, который начал округляться, целовал шею.
– А какую фамилию ты ему дашь? У него ведь будет фамилия? – вдруг спросил спартанец: ему впервые пришло это на ум.
Феофано обернулась к Марку с такой улыбкой, точно его слова ее позабавили.
– Какая же фамилия у него может быть, кроме моей, Калокир? – ответила она. – У тебя ведь нет никакого имени, кроме собственного!