Стая. Волки и гончие
Шрифт:
Марк замолчал, перебирая чувства в своей взбодрившейся душе и подбирая к ним слова. Вера пытливо смотрела на него и терпеливо ждала откровения. Она все понимала сама, но хотела услышать это из уст прозревшего друга. И юноша произнес именно то, что она жаждала услышать вот уже несколько лет:
– Сегодня мы поняли, что в этой клетке еще опаснее, чем вне ее. Что наша дружба, о которой мы забыли, сильнее самого могущественного покровителя. Что она дороже всего, что у нас сейчас есть. Костя разомкнул этот порочный круг и снова соединил нас. Мы ведь только сегодня вспомнили, как боимся
– Я видела, – шепнула девушка, не поднимая глаз. – Бедные вы мои.
Она была могущественным спасителем, но только для Макса. Все это время ее любви, сил, света хватало только на него – на его поддержку, утешение. А в это время друзья «атамана» мерзли поодиночке, потому что Арго забыл о них, а Вера просто не могла дотянуться. И сегодня тихонько плакала от счастья, видя, как один за другим в их доме вновь появляются друзья Макса – ее любимые мальчишки. Вернувшиеся в свою единственную семью – семью лучшего друга. Отвыкшие от женской заботы, которой снова были окружены весь сегодняшний день. И вновь обнимавшиеся полчаса назад так крепко, словно и не было этого периода одиночества.
– Вера, ты что, плачешь? – удивился Марк и, ласково взяв в ладони пальцы девушки, зашептал, улыбаясь: – Не плачь, душа света. Скоро все будет, как раньше – хорошо. Видишь, мы возвращаемся.
– Серый брат, ты чего там?.. – донесся из соседней комнаты сонный голос Арго. – Ложись спать…
– Все нормально, атаман. Я скоро, – с улыбкой пообещал парнишка, появившись на пороге. И, увидев, как Арго снова провалился с сон, вернулся к Вере.
– «Серый брат»… – Вера, осуждающе вздохнув, покачала головой. – Зачем вы называете себя волками?
Марк беспечно улыбнулся:
– Ну, волки – это символ романтики и верности. Вот и у нас так же. Ты же помнишь, мы с детства – искатели приключений, преданные друг другу. Как волчья стая. Не можем друг без друга, только вместе. Знаешь, волки – они же как люди. Они даже улыбаться умеют.
– Марк, символ верности – лебеди, – продолжая хмуриться, возразила Вера. – Символ романтики – белые голуби. А волки – это жестокие, кровожадные хищники. Они и в сказках всегда были злыми…
– Да? А как же верный Серый Волк Ивана-Царевича? – перебил Марк, лукаво прищурившись. – Гордый и отважный Акела? Белый клык? Герой Аляски Болто – полуволк, полупес? Ну, или даже тот волк, который нянчился с бычком в старом советском мультике?
И с теплой, неуловимо-грустной улыбкой Марк наблюдал, как возмущенная возлюбленная «атамана» растерянно пытается вспомнить имя хоть одного волчьего злодея. Главное: нельзя было подавать виду, что он отчасти согласен с ней. Нельзя, чтобы эта светлая девушка поняла, до какой степени они стали волками. Насколько близки стали им жизнь в сумерках и готовность обороняться клыками до первой или последней крови. Романтику и верность им давно заменила безостановочная охота и словно неутолимая жажда, которая уже не поддавалась контролю разума. Не поддавалась до сегодняшнего дня.
«Символ верности – лебеди», – эти слова Веры напомнили Марку старую, порядком подзабытую уже песню:
– Послушай, было как-то в юности со мной:
Подрался в небе лебеденок молодой.
Силен был ястреб, ну а ты, глупыш, тогда
За пазухою укрылся у меня.
Мой лебеденок, ты меня прости,
За то, что я тебя не отпустил…
– пробормотал Марк и оборвал сам себя на самых страшных строчках, удивляясь жутковатому совпадению сюжета песни с судьбой их Клифа. «Но то запретная черта, туда нельзя»…
– Что? – переспросила Вера, тут же забыв о недавнем споре.
– Я вдруг вспомнил, как мы познакомились с Костей. – Марк смотрел куда-то в пространство, пряча под густыми ресницами печальное тепло. – Мы тогда еще совсем мелкими пацанами были, но зато мы были вместе и ничего не боялись. Поэтому когда увидели, что местная шпана пытается поколотить какого-то хлипкого малолетку, мы просто не могли не вмешаться: это ведь нечестно – пятеро на одного!
– Малолеткой был Костя, – без труда догадалась Вера.
– Да. Он был такой маленький, несчастный, напуганный, при этом не пытался убежать, а все старался донести до хулиганов какую-то светлую мысль о том, что все во всем мире должно быть справедливо. Ну, наши кулаки оказались для шпаны доходчивее слов… Я до сих пор помню, как Костя размазывает по лицу кровь со слезами и ликующе повторяет нам: я же, мол, говорил, что все в мире справедливо устроено, поэтому вы и появились и пришли мне на помощь… Он потом долго втихомолку преследовал нас и все наблюдал издалека, короче, был нами совершенно очарован. А мы были очарованы им – таким трогательным и забавным, будто не от мира сего. Поэтому, хотя он и был хлюпиком и иногда даже плаксой, мы приняли его в свою команду. Макс принял, он же атаман. Укрыл его… у себя за пазухой, как того лебеденка… А он, и правда, оказался самым верным.
Губы Марка дрогнули, он замолчал и, помолчав, неожиданно добавил:
– Тогда было жаркое лето.
– А теперь лето такое холодное, как настоящая осень, – тихо и грустно произнесла девушка, просто чтобы не позволять тоскливой тишине окружить их.
– Теперь – осень, – согласился Марк. Прислушался к шелесту дождя, стучащегося в окно, и тихонько пропел:
– Это снег идет из мохнатой тьмы.
Я не знал, что так далёко до весны…
– Ваши любимые «Любэ»? – догадалась Вера.
– Да. – Парнишка тепло улыбнулся своим воспоминаниям. – Их песни когда-то сдружили нас.
Он как сейчас помнил тот теплый май, когда Макс – тогда еще незнакомый мальчик-новосел – выбежал в ночной двор на звуки его, Марка, гитары и их с Димкой пение. Как привел знакомить со своими друзьями-беспризорниками своего соседа по парте – Олега, романтика с бунтарской душой. Просто потому что он так классно поет «Там, за туманами». Мальчишки и сами не заметили, как наступил тот самый момент, когда они начали собираться вместе не из-за песен «Любэ», а потому что больше не могли друг без друга.