Стая
Шрифт:
Но в грандиозных планах имелась одна загвоздка. При почти неисчерпаемых природных ресурсах страны, — людские ее резервы находились в критическом состоянии. Слишком большим числом погубленных миллионов было уплачено за победу…
Сталин осознал проблему и задумался о путях ее решения, когда только-только стал ясен исход второй мировой.
И уже в конце сорок четвертого года начался поход за увеличение рождаемости: появилось звание «Мать-героиня» и одноименный орден, заработала система льгот и поощрений многодетным семьям.
После войны грянул полный
Более того, в традиционно мусульманских регионах СССР началось, с указания столичного начальства, некоторое шевеление в области возрождения национальных традиций. И много лет спустя бывшие ответственные работники, ставшие персональными пенсионерами, на полном серьезе уверяли, что прорабатывался вопрос о возрождении… многоженства.
Все это, конечно, работало на достаточно отдаленную перспективу.
А людей остро не хватало сейчас. И Сталин отменил смертную казнь. Власовцы, бандеровцы, пособники и просто уголовники, валящие лес и добывающие золото, были гораздо полезнее для страны, чем поставленные к стенке. И в мемуарах политических сидельцев тех лет упоминается засилье в лагерях бывших пособников врага, ранее, в годы войны, без особых затей расстреливаемых…
Высшую меру шпион Ваня не получил.
Более того, миновал его даже «тяжеляк» (двадцать пять лет лагерей), заменивший расстрел для особо закоренелых врагов народа, — от части облыжных обвинений удалось отмазаться.
Яван Яфимович на пятнадцать лет поехал валить лес в республику Коми, в Печорлаг…
Одна из хрущевских амнистий — грянувшая к сорокалетнему юбилею революции — заменила ему последние пять лет лагеря на поселение. Изменения, впрочем, оказались минимальными — отвратный климат, тяжелая работа и скудная еда остались теми же.
Хотя многие из поселенцев, попривыкнув, и после окончания своих сроков оставались жить на севере. Но только не Яван Яфимович. Как перелетных птиц неведомый инстинкт ведет за тысячи километров к их гнездовьям, так и его неудержимо тянуло в родные леса и болота.
И он вернулся — одинокий, на исходе пятого десятка мужик, как-то незаметно растративший всю жизнь на шпионские игрища…
От крестьянского труда совсем отвык, работал продавцом и одновременно директором крохотного сельского магазинчика, занимающего половину стоявшей на берегу халупы, — другая половина служила Явану Яфимовичу казенным жильем. Позже, когда построили новую торговую точку, — кирпичную и более просторную, — хибара перешла в полное владение вышедшего на пенсию экс-шпиона…
Вот, собственно, и вся шпионская история.
Но случился у нее эпилог — спустя тридцать лет. Пятнадцатилетний Пашка Граев долго уговаривал старика показать логово диверсантов и шпионов абвера… И однажды уговорил-таки.
Плыли долго — длинная
Пашку ждало разочарование — ничего загадочного и любопытного от шпионского гнезда не уцелело. По словам Явана Яфимовича, немцы схитрили. Размещенные вокруг аппель-плаца бараки были пустышкой, декорацией — и несколько бомбовых ударов по ним не причинили особого вреда. Настоящий же разведцентр располагался под землей — была тут у шведов в давние времена небольшая каменоломня, брали камень для строительства крепости, чтобы не возить за тридевять земель… Немцы расширили и оборудовали катакомбы, проложили коммуникации — воду, электричество, канализацию.
Увы, Пашке Граеву не довелось пошастать в таинственных подземельях, где скелеты в эсэсовских мундирах сжимают в костяшках истлевших рук поржавевшие «шмайссеры». Ведущий под землю ход оказался перекрыт обвалом — не то естественным, не то вызванным взрывом… Пришлось удовлетвориться лишь рассказами старика.
Однако место Граев запомнил хорошо.
Глава тринадцатая
А в это время Бонапарт переходил границу…
Что нехорошо и против нравственности, так мне на это ровным счетом наплевать.
1
— Не передумал? — с тоскливой надеждой спросил капитан Орлов. — У меня все наготове: катер есть на воздушной подушке — зверь-машина, и всех разом заберет, и огнем с берега прикроет… Всего неделя, как получили, в деле не использовали — кураты о нем пока не знают. «Ибрис» в военном варианте. Не «Самум» и не «Зубр», конечно, — но два КПВТ стоят… Ребята надежные есть, пятеро, — хоть в огонь, хоть в воду, б-а-а-льшие счеты на той стороне имеют. Неужто тебе шесть штыков и огневая поддержка лишними будут?
Орлов очень хотел на тот берег. В последние дни, после страшной смерти племянника, он изменился: стал молчалив и угрюм, не слышно ни обычных шуточек-прибауточек, ни рыбацких баек о вот такенных лососях. Временами в разговоре замолкал, смотрел куда-то отсутствующим взором, сразу видно — не здесь человек. Граеву такие симптомчики были знакомы, и на месте пограничного начальства он бы встревожился и принял бы меры: Митя Чередниченко после смерти брата, под Урус-Мартаном на фугасе подорвавшегося, тоже такой вот, сам не свой, ходил, а потом тако-о-ое учудил…
— Нельзя, — отрезал Бомбер. — Ни самому нельзя, ни людям. Думаешь, на той стороне на тебя полное досье не лежит? Лежит, и во всех видах ты там, молодой да красивый. Так что ты мне тут международный конфликт не провоцируй. Как говорится: один солдат — уже знамя, уже армия.
— Ну а катер-то хоть? — не сдавался пограничник. — Всяко ведь по-мирному уйти не получится. Начнут с берега по лодкам садить — охота тебе, дело сделав, в последний момент загибаться?
— Нельзя. Пусть лучше все там ляжем, чем катер твой на мелководье подобьют. Ты свою задачу знаешь, и давай без самодеятельности.