Стая
Шрифт:
Отмечал лишь, что у немцев кормили хуже, — добавки не допросишься. И никаких увольнительных — хоть до родных Ваниных мест было рукой подать, даже одним глазком не смог взглянуть, что дома творится.
Но, похоже, абвер готовил своих рекрутов все же тщательнее, чем Красная Армия в сумятице сорок первого…
По крайней мере, отучился в Яван Яфимович в разведшколе полтора с лишним года.
В шпионских науках вновь не блистал, но доучился, с большим трудом сдав экзамены. Он бы, может, и завалил их, с радостью оставшись на второй срок. Да вот только второгодников его педагоги не жаловали. Сильно неуспевающих грузили ночью в машину и увозили в неизвестном
А Явану Яфимовичу пришла пора отправляться в советский тыл и отрабатывать пайку хлеба, намазанного эрзац-мармеладом…
Но он давно уже прикидывал своим цепким крестьянским умом, как бы этой напасти избежать. О побеге, правда, не задумывался. Пара пойманных и принародно повешенных на аппель-плацу беглецов мысли такие искоренила напрочь.
Помог Ване его здоровый образ жизни — он не курил и не пил выдаваемое по воскресениям спиртное. Поклонившись трехлитровой флягой шнапса, сэкономленного за месяцы обучения, и несколькими блоками сигарет заместителю начальника школы, гауптману Крюге (большому любителю того и другого), Яван Яфимович остался после выпуска при школе… инструктором.
Понятно, стрельбе и рукопашному бою, парашютным прыжкам и минному делу обучить он никого не сумел бы. Его, с легкой руки Крюге, поставили работать с несколькими группами белоэмигрантов второго поколения, — ставить произношение. Те ребята говорили на русском образца 1913 года, да еще изрядно подпорченном наречиями тех стран, по которым их насобирали…
«Ня тяк говори, мяхще говори — п-я-я-яска…» — поучал заважничавший Ваня старательно конспектирующих белогвардейских сынков. «Пяской» говор его местности именовал ладонь.
Военно-исторической науке неизвестно, сколько его учеников засыпались, вызвав подозрения у сотрудников СМЕРШа своим странным диалектом, но невольный и косвенный вклад Явана Яфимовича в победу антигитлеровской коалиции не подлежит сомнению. Такой союзник, как он, похуже иного врага будет.
Но, как часто случается, конец беспечальной педагогической карьере пришел нежданно-негаданно. Благодетель Крюге погорел в конце 43-го года на каких-то махинациях не то с казенными харчами, не то с горючим, — и отправился командовать ротой на трещавший по швам Восточный фронт. А Иван отправился в тыл. В советский… Офицеру, сменившему Крюге, оказалось достаточно послушать всего одну филологическую лекцию…
Первое, что сделал Ваня, приземлившись с парашютом в тылу 2-го Белорусского фронта, — дезертировал из рядов абвера.
Дезертировал очень просто: не явился к месту сбора группы. А потом двинул в свои родные места. Как он добирался туда в течении семи месяцев, как разминулся с кишащими в белорусских лесах бандами, дезертирами и немцами-окруженцами, как не угодил в руки активно зачищавших прифронтовую полосу органов, — никто и никогда уже не узнает. По крайней мере, героических и кровопролитных историй в духе известного романа «Момент истины» Граев никогда от Явана Яфимовича не слышал.
«Добрыя люди помог(яли…» — вот и весь рассказ об этом периоде жизни. Но ранней весной сорок пятого он добрался до родной деревни. От деревни остались только печи, да высокие, в рост человека, фундаменты, на чухонский манер сложенные из дикого камня… Пришлось податься в соседнюю, частично уцелевшую, деревушку Переволок, где были у него и знакомые, и даже дальние родственники.
Последовав
Потянулись месяцы, затем годы подпольной жизни. Яван Яфимович все больше к ней привыкал, и все меньше соблюдал хоть какие-то правила конспирации. Местные жители тоже к нему привыкли и старались не замечать Ваню, пробирающегося вечерними сумерками в избу вдовицы. Изредка наведывавшийся участковый (тоже из местных) старательно смотрел в другую сторону, когда проходил мимо Явана Яфимовича, занимающегося какими-либо дворовыми работами.
Поскольку ни трудодней, ни продовольственных карточек Ване не полагалось, он соорудил легкую плоскодонку и занялся рыболовным промыслом, освоив это дело за три года в совершенстве. И даже спустя тридцать лет очень любил посидеть на берегу с выстроганной из орехового хлыста удочкой, зачастую вылавливая больше, чем приезжие рыболовы, оснащенные по последнему слову техники…
А потом в густых окрестных лесах очутилась банда эстонских националистов, переправившаяся с левого берега Наровы. Там их сильно допекли отряды НКГБ, и бандиты надеялись тихо отсидеться на русском берегу. Не вышло. В Ленинградской области, под боком города-героя, терпеть их никто не стал, — в лесах и деревнях провели войсковую операцию. И Яван Яфимович угодил в сети грандиозной облавы.
Надо сказать, что Родина-мать не забыла о своем блудном шпионе.
Папка с его делом лежала в соответствующем шкафу соответствующего учреждения, и ориентировки с Ваниными приметами рассылались куда положено. Казус был в том, что ловили его на западных границах и в Восточной Германии. Бывшие коллеги по абверовской разведшколе, попадая в руки СМЕРШа, пытались списать на кого угодно собственные теракты и диверсии. Канувший как в воду Яван Яфимович подходил для этого лучшим образом, — послужной как бы его список в упомянутой папке был длинен и весьма кровав. В описываемое время Ваня числился сдавшимся американцам и активно работающим в разведцентре ОСС-ЦРУ под Мюнхеном.
Личность шпиона установили быстро. И начали раскручивать по полной программе: «Имена? Агентурные псевдонимы? Пароли? Явки?»
Искренние ответы Вани, естественно, чекисты принимали за подготовленную американскими специалистами легенду…
Случись все это году в 44-м или в 45-м, надо думать, шпионская карьера Явана Яфимовича завершилась бы самым печальным образом. Разговор со шпионами тогда был короткий: допрос, трибунал, расстрел. Но на дворе стоял 1949 год, о котором стоит сказать чуть подробнее.
Сорок девятый год занимал особое место в подготовке гения всех времен и народов к победоносной третьей мировой войне. В сорок девятом у Сталина появилась бомба. А полеты через полюс Чкалова и других сталинских соколов доказали, что бомбить Америку, в принципе, можно. Причем самолетостроение за годы, прошедшие с середины тридцатых, не стояло на месте…
В сорок девятом году схватка с мировым империализмом, теоретически необходимая для выживания СССР, стала помалу приобретать конкретные черты. И уже в следующем году, в Корее, отец народов попробовал на зуб противника номер один.