Стая
Шрифт:
Она сделала в какое-то малозаметное в темноте движение. Граев подобрался, готовый ко всему, откинул полу пиджака, положил руку на пистолет…
А потом наружу прорвались сдерживаемые звуки рыданий, и он понял, что непонятным движением были всего лишь конвульсивные содрогания плеч…
Людмила рыдала. Граев стоял, все еще опасаясь приблизиться, и на самом деле чувствовал себя старым дураком.
2
Сначала говорил Граев:
— Началось всё с той стрельбы на Греческом. Никак не мог я притащить снайпера на хвосте, ему просто времени бы не хватило выбрать
Он помолчал… Поднявшийся ветерок разогнал и комаров, и облака. Луна сияла в небе, и отражалась на колеблющейся поверхности воды размытым, мерцающим пятном. «Р-романтика, — подумал Граев. — Самое подходящее место и время, чтобы читать барышне стихи, выбирая момент, когда созреет для поцелуев…»
Поэзию он не любил, стихов не знал. И надеялся, что сидящая рядом на валуне барышня созреет не для поцелуев, а для некоторых признаний…
Искоса взглянул на Людмилу, продолжил:
— И получается, что наверняка я знаю лишь одно: когда-то тебя действительно звали Людой Храмцовой, и ты действительно занималась биатлоном. Все остальное сейчас не проверить, начиная с фамилии Полякова и визитной карточки директора фирмы «Электро-Лайн». Не ясно даже, есть ли у тебя дочь, или лицедейством у вокзала занималась посторонняя девочка.
Последние его слова стали чистой воды провокацией — как раз про дочь Граеву было почти все понятно…
— У меня есть дочь, — глухо сказала Людмила. — «Электро-Лайн» тоже не блеф, пять лет назад умер дед Лары с отцовской стороны… Предприниматель, богатый… Оставил внучке дом, счета в банках с правом распоряжаться после совершеннолетия. А мне — фирму… Я к тому времени устала зарабатывать на жизнь стрельбой и рукопашными, устала месяцами не видеть дочь, устала жить под чужим именем… Ты не представляешь, Граев, как я устала… Думала…
Она замолчала, безвольно глядя на освещенную лунным светом воду.
— Представляю, отчего же, — сказал Граев. — Когда к тебе пришли?
— Месяц назад, Лара как раз готовилась к экзаменам…
— И на чем сломали?
— Была одна операция… Левая, Рому подписали на нее какие-то люди со стороны, сулили большие деньги… Нас вели с самого начала, и кое-что запечатлели на пленку. А самое главное — я там увидела то, что не должна была видеть… Увидев такое, больше не живут. И мне объяснили: ничто ничего не забыл — или я покупаю жизнь себе и дочери, или…
Она не закончила фразу, замолчала.
— Лариса у них? — спросил Граев. — Как залог хорошего поведения?
— Да.
— А Рома — это кто?
— Майор Лисовский, служил в…
— Лис? — перебил Граев.
— Да… Доводилось встречаться?
— Не доводилось… Общие знакомые. Сейчас он тоже в игре?
— Он
— Сдается мне, что ты на той операции видела примерно то же, что и я раскопал шесть лет назад…
Прямой вопрос не прозвучал, но Надежда ответила:
— Звери. Огромные, искусственно выведенные. Живучие, почти не убить.
— Знаешь, как их выводят?
— Нет.
— Тогда лучше и не знай…
Теперь замолчал уже Граев. У него появилось нехорошее подозрение — кому и зачем понадобились похищать детей.
Спросил он о другом:
— Как в игру оказался замешан Джазмен? Кому и чем помешал?
— Не знаю… Меня посвятили лишь в отдельные детали операции. Инсценировать похищение — чтобы никто не удивляла богатая мамаша, мечущаяся в компании частных сыщиков по Ямбургу и району, дергающая ментов и других силовиков… Затем встретить тебя — чтобы ты не развернулся и не уехал, не найдя Макса…
— Кто пытался изрешетить нас на Греческом?
— Понятия не имею. Нашу встречу действительно прикрывали, но подобного исхода не планировалось… Я почти ничего не изображала, действительно была в шоке.
— Любопытно…
— Это могла быть случайность? Например, тебя узнал кто-то из знакомых, имеющих давние счеты? И не стал тянуть, решил свести их сразу?
Граев задумался. Внешность он поменял не так уж кардинально, привык как-то к своему лицу, знаете ли… Хирурги подправили форму носа и разрез глаз, да еще Граев отпустил усы и стал носить очки-хамелеоны без диоптрий. Тех, кто видел его лишь на снимках, такая маскировка должна была обмануть. А вот те, кто знал лично и близко… Рост, фигура, пластика движений остались прежними. Могли, вполне могли опознать.
Он восстановил в памяти лицо убитого на Греческом проспекте человека. Нет, никаких ассоциаций…
— Может и случайность… — подвел он вслух итог своим размышлениям. — А теперь главный вопрос: когда появится седой и мудрый генерал, и объяснит нам: зачем, черт побери, для какой-такой надобности он нас собрал?!
— Завтра утром… Только он не седой. И не генерал. И, наверное, не мудрый. Просто хитрый.
— Тогда пошли спать. Надо отдохнуть хорошенько.
— Черствый ты, Граев… — сказала Людмила, когда они поднимались по береговому склону. — Не романтичный. Такая ночь…
— Извини. Что-то все стихи из головы вылетели.
…Крапивин лежал на полу, заложив руки за голову. Макс сидел на стуле, в руке пистолет с глушителем. При появлении Граева встал, доложил:
— Вот, хотел мне по затылку шандарахнуть, — и за вами следом. Пришлось его маленько… Чтобы тет-на-тет людям не ломал. Будем сейчас допрашивать или в подпол до утра?
— Да что тут допрашивать, и так все ясно… — сказал Граев. — Вставай, Степаныч, и на Макса не обижайся. Не любит он, когда по затылку бьют, такой уж у него характер.
Крапивин поднялся, побагровевший и злой.
— Дети? — спросил Граев, глядя ему в глаза.
Капитан кивнул после недолгого колебания.
— Рассказывай. Не мнись, мы все четверо сейчас в одной лодке.
— Что рассказывать… К Валентине, к сестре их отправил, под Выборг, подальше от всей свистопляски. Два часа назад Валька звонит, сама не своя: как с утра гулять ушли, так и не вернулись…
— И ты решил выменять детей на нее? — кивнул Граев на Людмилу.
— Ну… вроде…