Стая
Шрифт:
Виктор чувствовал: Карцев сейчас именно то звено, за которое надо и можно ухватиться. Он чувствовал каждой клеточкой своего возбужденного мозга: надвигаются какие-то события, решающие события. И Карцев должен ему помочь. Должен, черт побери!
Когда Толя вернулся домой, уже стемнело. Мать накрывала на стол: ждала к обеду отца. Увидев сына, Марина Васильевна обрадованно сказала:
— Ну вот. Наконец-то все вместе сядем за стол. Иди, мой руки.
И с привычной тревогой оглядела его. Как ни странно, но сын выглядел спокойным, почти веселым.
— Ты вечером опять уходишь?
Вопрос прозвучал робко, в нем было столько скрытой тревоги, что Карцев невольно улыбнулся, успокаивающе, чуть ли не нежно. «Ведь она все время волнуется».
— Никуда я не ухожу.— Он беспечно пожал плечами.— Почему это я должен обязательно уходить?
И отправился мыть руки.
Вскоре пришел отец, как всегда в последнее время, озабоченный и хмурый. Молча разделся и, потирая озябшие руки, по привычке сутулясь, направился к своему письменному столу, потом, спохватившись, принес из передней набитый бумагами портфель.
— Володя, не усаживайся! — крикнула ему из кухни Марина Васильевна.— Обедать.
За столом разговор вначале не клеился.
— Люди скоро ужинать будут, а мы только обедаем,— нарушила молчание Марина Васильевна.— А перед сном опять есть попросите. Не дам, имейте в виду.
Она говорила с напускной строгостью, внутренне радуясь, что наконец-то все сидят вместе за столом, все будут вместе и потом, весь вечер.
Отец рассеянно кивнул головой.
— Да, придется закусить,— сказал он.
— Сначала придется пообедать,— заметил Толя.
Все невольно рассмеялись. И сразу за столом стало
по-семейному уютно.
— Ты своими холодильными машинами даже нас замораживаешь,— сказала Марина Васильевна мужу.— Можешь ты о них забыть хоть на время?
— Да, да, конечно. Ну их к черту! — Владимир Семенович распрямился, улыбкой сгоняя с лица озабоченность, потом повернулся к сыну.— Итак, какие новости у молодежи?
— В райком вызывали,— сообщил Толя.
— Та-ак. Хорошо,— бодро откликнулся Владимир Семенович и вдруг удивленно посмотрел на сына.— В райком?..
И Марина Васильевна с тревогой переспросила:
— Ты говоришь, в райком?
В этот момент в передней зазвенел звонок.
— Сергей Иванович,—поспешно сказал отец, поднимаясь.— Встретил его сейчас в подъезде и попросил занести справочник.
Дом был ведомственный, и кругом жили сослуживцы.
Но через минуту из передней донесся раскатистый чужой голос:
— Сынок дома?
И растерянный голос отца:
— Дома... А в чем, собственно, дело?
— Сейчас узнаете в чем дело.
Толя выбежал в переднюю. За ним уже спешила Марина Васильевна.
В дверях они увидели массивную фигуру в милицейской форме. Медно-красное от ветра лицо вошедшего, хмурое и твердое, с воинственными усами, ничего хорошего не предвещало.
— Ваш участковый уполномоченный,— все так же раскатисто отрекомендовался вошедший.— Капитан милиции Федченко.— И в свою очередь, осведомился: —
— Да, это я...
Федченко перевел взгляд на Марину Васильевну.
— Гражданка Карцева, если не ошибаюсь?
— Да. Но в чем дело, боже мой?
— А это, выходит дело, сынок? — не отвечая ей, произнес Федченко, повернувшись к Толе.—Карцев Анатолий?'
— Вас, кажется, спрашивают, в чем дело? — с вызовом спросил тот.
— Вот ты-то мне, милый человек, и нужен,усмехнулся Федченко.— Для беседы.
Он все еще стоял в дверях, заполняя собой чуть ли не всю маленькую переднюю.
— Ну, если вам надо побеседовать с сыном — через силу произнес Владимир Семенович.— Пожалуйста, проходите...— И он неуверенно указал на дверь комнаты.— Я только не понимаю...
— Поймете, гражданин. Скоро все поймете,— мрачно проговорил Федченко.— Знакомая история. Сначала, значит, распускаете, а потом не понимаете.
— Позвольте,— вспыхнул Владимир Семенович.— На каком основании... эти намеки?
— Вы можете объяснить,— звенящим от волнения голосом произнесла Марина Васильевна,— что все это означает?
Федченко усмехнулся.
— Сперва он мне все объяснит. И не тут. Хотел было милиционера за ним послать.— Он кивнул на Толю.— А потом думаю: дай-ка обстановочку проверю. Родите-лев повидаю и тому подобное.— И, обращаясь к юноше, сурово добавил: —А ты собирайся на беседу пока что.
— То есть как это «пока что»? — взволнованно спросила Марина Васильевна, прижимая руки к груди.— И почему... Почему не здесь вам побеседовать?
— Обстановочка не та, гражданка. И попрошу спокойствия. Вот так.
— Я не могу спокойно!.. Я не могу, когда так, вдруг... на ночь глядя...
Голос ее дрожал все сильнее.
Владимир Семенович нервно провел ладонью по редким волосам и растерянно произнес:
— Я тоже полагаю...
Но тут вмешался Толя. До этого он все время молчал. Сначала он попросту испугался этого мундира, этого уверенного, грозного тона. В голове замелькали смятенные обрывки мыслей: «Арестовать пришел?.. Но за что?.. Панов сказал ведь... Узнали про все?.. Только что узнали?.. Но что же они узнали?.. Мама сейчас расплачется...» Его охватило одно желание: лишь бы этот человек ушел, любой ценой ушел, поскорее ушел из их дома. Мама не должна при нем плакать. А там — будь что будет.
Толя сорвал с вешалки пальто.
— Идемте,— резко бросил он Федченко и, обращаясь к матери, добавил мягко, почти просительно: — Мама, успокойся. Это... это недоразумение.
Последние слова беспомощно повисли в воздухе. Но Толя так порывисто и решительно распахнул дверь, так стремительно выскочил на лестничную площадку, что Федченко, видимо, решив, что парень может и убежать, торопливо последовал за ним, пробормотав:
— Ну, ну, ты потише, милый человек.
Но Карцев, боясь, что он задержится, что еще что-нибудь скажет, устремился вниз по лестнице. И Федченко не осталось ничего другого, как поспешить за ним.