Стеклянная Крепость
Шрифт:
Сразу за линией охраны собралось много клерков, помощников и курьеров, ожидавших возможности поговорить с Шариной. Их число росло подобно тому, как набухает озеро за запруженным ручьем. Лорд Тадаи держал гражданских лиц в своем департаменте под жестким контролем, но некоторые военнослужащие — особенно молодые дворяне — вскоре начнут повышать голос, требуя внимания.
— Лорд Тадаи, — сказала Шарина. — Я начну принимать просителей в своем номере, как только поднимусь туда. Пожалуйста, определите порядок аудиенции среди гражданских лиц по своему усмотрению. И кто из присутствующих здесь высокопоставленные военные офицеры?
Трое мужчин — двоюродный брат Лорда Уолдрона, командир полка, и заместитель квартирмейстера — заговорили одновременно, затем в замешательстве уставились друг на друга. — Очень хорошо, — продолжила Шарина, вмешиваясь прежде, чем военные успели разобраться в происходящем. — Лорд Тадаи, возьмите на себя ответственность за упорядочение всех просителей.
Она улыбнулась Теноктрис и сказала: — Позвольте мне подать вам руку. Я собираюсь быть регентом в течение следующего, я-не-знаю-сколь-долгого времени, поэтому я бы хотела побыть подругой Теноктрис — Шариной, пока мы не поднимемся на второй этаж.
Теноктрис смеялась, пока они шли в окружении Кровавых Орлов. Просители — во всяком случае, те, кто поумнее, — обратились к Лорду Тадаи, так что стражникам даже не пришлось проталкиваться сквозь толпу.
Шарина усмехнулась человеческой натуре: некоторые солдаты в черных доспехах, вероятно, сожалели, что у них не было возможности потолкать мирных жителей. Это не делало их плохими людьми, но королевству повезло, что они были достаточно умны, чтобы обеспечить обязанности, при которых внешняя дисциплина контролировала их агрессивность.
С этой стороны дворца широкая лестница вела в королевские апартаменты. Шарина помогла Теноктрис подняться по левому пролету в королевские покои и в зал искусств, затем прошла в апартаменты, которыми она пользовалась. Теноктрис взглянула на гобелен на затененной стене, прежде чем подойти к книжному шкафу. Ее шаги были такими же целеустремленными, как у малиновки, выслеживающей червей в траве.
Несколько помощников лорда Тадаи уже были в покоях королевы, расставляя столы и блокноты для просителей, которые должны были подниматься по внутренней лестнице. Они почтительно кивнули Шарине, но продолжили свою работу. Тадаи отправил их вперед со своей обычной деловитостью. Он и Уолдрон отличались друг от друга настолько, насколько могут отличаться два богатых аристократа мужского пола — за исключением их способностей и чувства чести.
— Мне закрыть ее, ваше высочество? — спросил офицер Кровавых Орлов у двери комнаты искусств.
Шарина открыла, было, рот, чтобы согласиться, затем услышала, как Чалкус и Мерота, войдя в комнату, окликают Илну. Недавняя кирпичная пристройка продолжала наружную лестницу на крышу. Во дворце не было сада на крыше, но Черворан, должно быть, счел выложенную плиткой поверхность полезной, возможно, для наблюдения за звездами.
— Оставь ее открытой, — сказала Шарина. — На случай, если мне нужно будет что-то сказать моим друзьям.
— Ваше высочество? — объявил Тадаи от двери в прихожую. — Если вы готовы?
— Да, — ответила Шарина, усаживаясь на табурет без спинки перед столом, устроенным как барьер между ней и энтузиазмом тех, кто чего-то хотел, нуждался в чем-то от регента. — Впускайте их.
Три клерка заняли места справа и немного позади нее, готовые записать или найти нужную информацию по мере необходимости. Все вместе они, вероятно, не были равны Лайане, но Лайана была нужнее в армии.
Шарина почувствовала внезапный приступ тоски. Она надеялась, что Кэшел тоже был там, где королевство больше всего нуждалось в нем, но ей отчаянно не хватало его надежного присутствия. — «Божья Матерь», — безмолвно молилась она, — «позволь моему Кэшелу служить королевству так, как он умеет, и позволь ему вернуться ко мне целым и невредимым».
Первой заявительницей была женщина средних лет, служащая в финансовом учреждении, возглавляемом Тадаи. У нее был ряд смет ущерба, нанесенного в ходе операции Лайаны по обжиганию извести. Цифра была поразительно высокой — плата за камень, транспорт и особенно за топливо, которое Лайана приказала собрать с минимальной задержкой. В некоторых случаях это означало снос зданий ради балок крыши и вырубку фруктовых садов, которым потребуется более десяти лет, чтобы снова вырасти до прибыльных размеров.
Шарина подозревала, что Тадаи хотел, чтобы она отменила некоторые из наиболее радикальных мер Лайаны. Вместо этого она подписалась за них. Цена была очень высока, но ценой неудачи стали бы жизни каждой души в королевстве. Лайана считала, что скорость имеет первостепенное значение, и ничто из того, что Шарина видела, не заставило ее с этим не согласиться.
— О, посмотри на это, Чалкус! — радостно крикнула Мерота. — Это единорог!
Ее голос был таким же высоким, как у Черворана, но Шарине он показался веселым, как пение птиц. Не было ничего удивительного в том, что тембр голоса не был причиной, по которой она находила волшебника — и его двойника — неприятными.
Второй заявитель, офицер с синим военно-морским гербом на шлеме, который он держал подмышкой, открыл рот, чтобы заговорить. В соседней комнате Мерота закричала: — Чалкус, я...
— Что ты... — закричал моряк. Его голос тоже оборвался.
Шарина вскочила на ноги и выскочила в смежную дверь, проскользнув мимо охранника, который обернулся на крики. Стол, о который она ударилась бедром, опрокинулся у нее за спиной.
Чалкус был мимолетным движением, потянувшимся за чем-то левой рукой и поднявшим кривой меч в правой. Она не видела Мероту, и когда Чалкус сделал выпад, его тело расплылось на гобелене на стене. Потом он тоже исчез.
— Илна! — закричала Шарина, подбегая к гобелену. — Илна, иди сюда!
***
Двойник стоял на парапете, распевая слова власти, повернувшись лицом к морю и раскинув в стороны пухлые руки. Он засунул за пояс нож-атаме из коллекции Черворана, почерневший от времени клинок, вырезанный из корня дерева, но не использовал его для заклинания.
Если это действительно было заклинание. Илна, стоявшая в стороне, как приказал ей Двойник, чувствовала себя, пожалуй, злее обычного. Она, конечно, не могла понять слов, которые использовал волшебник, но она понимала закономерности. Пение Двойника было таким же бесцельным, как у змеи, глотающей свой собственный хвост.