Стеклянный ангел
Шрифт:
Миша ничего не ответил. Ему хотелось засмеяться, но почему-то снова очень сильно заболело горло.
– А я вашей маме заходила. Она сказала, что вы будете в девять. Вот я и ждала на остановке. А телефон у вас не отвечает.
– Оля, - наконец выдохнул он, - какого черта вы по ночам шляетесь?
– А вы что, испугались?
– Ничего я не испугался, - Миша, наконец, опустил сумку.
– Чего мне бояться?
– Просто у вас такое лицо…
– Обычное лицо, - буркнул Миша.
– Я вам адрес принесла.
– Какой еще адрес?
– Адрес Людмилы.
Мишу передернуло от одного этого слова: «задушили». Почему-то затошнило и сильно заболел живот. Он согнулся пополам. Черт, этого еще не хватало! Неужели отравился? Так ведь не ел ничего почти сутки… Ох, как больно!..
– Что с вами?
– Ольга кинулась к нему, - вам плохо?
– Нет, нет, все нормально, - сказал Миша и выпрямился. Уф, вроде отпустило. Поскорее бы домой, к маме.
– Где вы взяли адрес этой Людмилы?
– Я ее случайно на улице встретила и проследила за ней. Шла до самого дома.
– Господи, Оля, что у вас за странные наклонности? Почему вы за всеми следите?
– Вовсе не за всеми, - обиделась она, - я думала: вам нужно. Если не нужно, я порву…
– Нет, нет, подождите. Мне очень нужно. Спасибо, я перед вами в долгу. Даже не знаю, как вас благодарить? Может, я заплачу вам за проделанную работу?
– Вот еще, - хмыкнула Ольга, - не надо мне ничего. Просто хотела вам помочь.
– Спасибо огромное. Уже поздно, хотите я такси вам вызову? Или у нас останетесь. Я на кухне лягу, а вы…
– Нет, спасибо. Автобусы еще ходят. Я пойду.
– Но ведь уже поздно. Вы не боитесь?
– Не боюсь, - она махнула рукой и быстро пошла вдоль забора, отбрасывающего черную тень на узкую полосу подсвеченной фонарем заснеженной тропинки, словно мокрая вата поглотившей ее шаги.
– Я вам позвоню!
– крикнул он вслед, взглянул в темноту, отделяющую его от дома, и пожалел, что не уговорил ее пройти вместе с ним остаток пути. Оставшиеся несколько метров вдоль черного забора, безлюдный неосвещенный двор, три лестничных пролета - интересно, не вывернули ли снова лампочку?
– ему предстояло пройти одному.
Он глубоко вдохнул, и быстро, стараясь не оборачиваться, пошел вперед.
* * *
Мама набрала ему пенную ванну, и, пока он отмокал и приходил в себя, через дверь рассказывала ему последние новости. Миша слушал ее голос, особо не вдаваясь в смысл, взгляд его расслабленно блуждал и останавливался на всех подробностях маленькой ванной комнаты, знакомых ему с детства и досконально изученных, - трещина на плитке, подтек на потолке, отколотый уголок ванны, и чувствовал, как постепенно затуманивается, словно отходит на задний план все, что случилось с ним в далеком городке, в старом заброшенном доме. Будто это не с ним произошло, а с кем-то другим, а он был всего лишь свидетелем, сторонним наблюдателем. Он представлял все происшедшее в виде фотоснимков: щелк, и он на полу, щелк, и цепкие руки на шее, щелк, и он один в холодном доме, щелк, и лицо парнишки-водителя крупным планом.
Он крикнул, чтобы мама принесла ему шарф.
Миша ее успокоил, болит, мол, совсем чуть-чуть.
Он просто хотел спрятать шею. В зеркале он видел темный след от веревки.
Старый шарф, - из настоящей английское шерсти, о чем с гордостью каждый раз сообщала мама, непременный атрибут лечения ангины еще с детства, - надежно прикрыл все это дело от маминых глаз.
Миша сидел на кухне, ел картофельное пюре с меленькими тефтелями и чувствовал, как притуплялся, становился не таким острым этот тошнотворный унизительный страх – страх быть убитым, задушенным, страх умереть отвратительной, гадкой смертью. Как будто смерть может быть другой…
Глава двадцатая
Он проспал до двенадцати часов дня, мама ушла на работу, и он сам заварил себе крепкого чая. Теперь на выспавшуюся, и наконец, здраво соображающую голову, при свете дня, он мог поразмыслить над тем, что с ним произошло и что теперь делать.
Итак, первое - на него было совершенно покушение. Видимо, с целью запугать его. Второе - до собеседования оставался один день, и сейчас он должен был решить – продолжать, или послать все к черту. Сдаться, отказаться от мечты или идти напролом.
И еще, он боялся думать о том, о чем думал с того момента, как увидел на стене в комнате Джульетты Николаевны обрывки сорванной со стены афишы… Эта девушка со стеклянными ангелами, безжалостная и хитрая преступница… Это кто-то из его окружения, кто-то, кого он знает в лицо. В этом уже нет сомнения. Поэтому исчезли фотографии из детского дома. Она не хотела, чтобы он узнал ее.
В итог после получасового обдумывания он принял решение: он будет продолжать, чего бы это ему ни стоило.
Ехать нужно было за город, по жуткому гололеду. Машину то и дело заносило. Миша чертыхался. Но плохая дорога и необходимость контролировать машину спасали от страха, который снова и снова подступал и холодил сердце.
Вероятно невроз, успокаивал себя Миша, просто нервишки не выдержали. Ничего все кончится, все наладится, все будет окей.
И все же, когда он поднимался по лестнице, этот страх заставлял его поминутно оборачиваться. В памяти то и дело всплывало это пакостное ощущение жгучего прикосновения веревки.
Заранее приготовив липовое удостоверение, протянул руку к звонку. На месте звонка торчали два провода. Он негромко, но настойчиво постучал в дверь.
– Кто там? – раздалось глухо из-за двери.
– Откройте, пожалуйста, - сказал Миша, - я из прокуратуры.
За дверью немного помедлили, видимо, разглядывали его в глазок, потом дверь приоткрылась, и Миша увидел молодую женщину.
– Здравствуйте, я из прокуратуры, – повторил Миша, - вот мое удостоверение.
Она даже не взглянула, и лицо ее не выразило никакого волнения.
– Из прокуратуры? – переспросила она.
– Что-то я не понимаю.
– Я по поводу вашего мужа, - как можно более уверенно сказал Миша.
– Моего мужа убили год назад.