Стеклянный ангел

Сидикова Зухра

По тому, как еле уловимо пахло сырой землистой свежестью, он понял, что наступило утро.

Сильно болело горло, казалось, оно распухло изнутри, и осталась только тонкая воспаленная щель для воздуха, и каждый вздох отдавался болью.

Он с трудом поднял руку, коснулся шеи. Веревки не было… Значит, забрала с собой… Как всегда.. И ангела не оставила… Конечно, не оставила. Она ведь его не убила… Пока, пока не убила… Она хотела, чтобы он понял: она не убила его в этот раз, но убьет в следующий. Если Миша не перестанет совать нос не в свои дела. Это было ясно, как божий день.

И о чем он думал? Как он мог подвергнуть

свою жизнь опасности? Реальной опасности? Эта женщина могла убить его. Что было бы с мамой, если с ним что-нибудь бы случилось? Разве она смогла бы это пережить?

Надо уходить, немедленно уходить. Улететь первым же самолетом. К черту страх, лучше разбиться, чем быть задушенным. Теперь он это точно знал. Быстрей, быстрей отсюда!

Опираясь о железную раму койки, он встал, чувствуя, как дрожат колени. Постоял, стараясь усмирить дрожь, и пошел прочь, прочь от этого места. На пороге, правда, не удержался: трясущимися руками поднял фотоаппарат, навел объектив. Сдержанно взвизгнула вспышка, на миг осветив темные стены, грязный пол и осколки стекла, блеснувшие, словно рассыпанные убегающей Золушкой бриллианты.

На автомате добрался до какого-то перекрестка, долго стоял под качающимся фонарем, гоняющим по мокрому асфальту дрожащий овал света. Зубы стучали, то ли от холода, то ли от пережитого страха. Он привалился к какому-то забору. Забрехала потревоженная собака.

Внезапно его ослепил свет фар, он закрыл ладонью глаза, и вытянул руку, машина резко затормозила, едва не раздавив колесом выставленную вперед, дрожащую в колене, ногу.

Вероятно, на какое-то время Миша выпал из времени, и пространства, потому что в следующее мгновенье обнаружил себя уже в машине, крепко перетянутым ремнем безопасности.

Попытался что-то сказать, но из воспаленного горла вырвался лишь писк.

– Очнулся, браток?
– спросил водитель, молодой парень.
– Что, совсем плохо? Куда тебя? В больницу, что ли?

– Н-н-нет-т-т, – с трудом выдавил из себя Миша, - мне на вокзал… пожалуйста… заплачу…

Когда приехали на вокзал, Миша не смог самостоятельно выйти из машины, ноги совершенно не слушались, дико кружилась голова.

Парнишка по его просьбе сбегал в кассу, купил ему билет в плацкартный вагон. О том, чтобы ехать в купе, не могло быть и речи, - Мише было страшно, так страшно, как никогда в жизни. Ему казалось, что в купе с ним может случиться то же самое, что случилось в заброшенном доме. Вдруг она проберется к нему в купе и задушит его ночью. В плацкартном много людей, она не посмеет.

Он понимал: с головой что-то не так, но ничего не мог с собой поделать, мысли путались…

Парень довел его до вокзального кафе, заказал ему кофе и бутерброд, посидел рядом, пока Миша медленно приходил в себя. Шея все еще болела, но крепкий кофе сделал свое дело, мысли постепенно прояснялись.

Парнишка положил перед ним билет и сдачу:

– Спрячь хорошенько. Смотри, чтобы не выпали.

– Спасибо тебе, – пролепетал Миша, - сколько я тебе должен? Вот возьми, друг, не знаю, чтобы бы я без тебя делал…

– Не надо, брат, - серьезно сказал парнишка. – Я тебе помог, ты кому-нибудь другому поможешь. Я пойду, мне на работу. Бывай. Твой поезд через час, не пропусти.

Он пожал Мише руку и ушел.

Миша посмотрел ему вслед и неожиданно для себя заплакал,

наклонив голову. Отхлебнул остывающий кофе. Пожилая женщина за соседним столиком посмотрела на него с осуждением. Наверное, подумала, что пьяный.

Все двадцать три часа, пока он ехал в поезде, – остаток ночи и весь день, - он не спал. Боялся, что Надя Ермилова подкрадется к нему во сне и задушит его жесткой, как проволока, жгучей, как крапивный хлыст, веревкой.

Глава девятнадцатая

Страх не оставил его даже тогда, когда он уже шел по знакомому перрону родного города. Такси взять побоялся, вдруг пришло в голову, что она может спрятаться на заднем сиденье и накинуть ему веревку на шею. Несмотря на то, что он ясно понимал всю абсурдность этого опасения, пошел на автобусную остановку, все время оборачиваясь.

В автобусе было тепло, он согрелся и немного успокоился. Облокотился на стекло, замер, наслаждаясь покоем. За окном медленно проплывал вечерний город, переливающийся неоновыми огнями. Мерцающий фарами поток машин, подвижный, словно ртутный ручеек, плавно перетекал по изгибам улиц в широкий желоб главного проспекта, словно вбирающего в себя всю энергию затихающего к ночи города.

Хорошо, что он успел позвонить маме днем. Сейчас волновалась бы, что телефон не отвечает. Оказалось, что зарядку Миша в спешке оставил дома, и теперь телефон мертво лежал в боковом кармане джинсов. Но маму он предупредил, и сейчас она спокойно ждала сына в маленькой квартирке на окраине, готовила ужин, слушала радио…

Радость от возвращения домой охватила Мишу, ненадолго вытеснив этот липкий тошнотворный страх. Ему хотелось верить, что здесь в родном городе с ним ничего плохого не случится.

Но, как только он вышел из автобуса, страх вернулся.

Чтобы попасть домой, нужно было пройти квартал. Дальше начинался темный узкий проулок, с одной стороны ограниченный глухой стеной длинного жилого дома, именуемого в народе «китайским», с другой - забором заброшенной стройки, нависающей над кварталом уродливыми бетонными горбылями.

Миша осторожно ступил в этот узкий темный коридор, лишь слегка освещенный фонарем-доходягой, который неистово скрипел под порывами гуляющего здесь сквозняка где-то в самом конце переулка, там, где притулился к забору ночной ларек. Вокруг не было ни души. Он пошел, сутулясь, подняв плечи, стараясь как можно быстрее пройти этот сырой, воняющий мочой, тоннель. И вдруг, словно в ответ на свой липкий потный страх, услышал шаги за спиной. И тут же - бешеный, отдающий в голову, стук собственного сердца. За ним кто-то шел! Выпавший недавно снег скрадывал звук, но он отчетливо уловил его. Это был звук шагов… женских шагов… Слишком частый, почти дробь. Словно кто-то бежал на каблуках.

Он прижался спиной к забору, застыл в оцепенении, чувствуя, что ноги снова отказывают. В голове все перемешалось: от бесполезного призыва быть мужчиной, не бояться, вмазать этой суке!
– до панического вопля: Беги, беги, придурок! Не стой! Но он уже не пытался разобраться в этом хаосе мыслей и чувств. И ничего не мог с собой поделать. Панический страх парализовал тело.

Усилием воли он заставил себя выставить перед собой сумку и приготовиться обороняться.

– Добрый вечер, Михаил! А я за вами от самой остановки иду, – сказала преследовавшая его женщина, подойдя к нему вплотную.