Стеклянный ангел
Шрифт:
Он налил себе полный бокал вина. Выпил. Налил еще. Снова выпил. Сразу стало легче.
– Во! – засмеялась Юлька, - наш человек! Иди сюда!
Она похлопала по дивану, указывая на место рядом с собой.
Миша снял куртку, лег рядом. Закинув руки под голову, уставился в потолок.
Юлька наклонилась над ним. От нее пахло вином и духами. Она стала целовать его, расстегнула на нем рубашку, стала гладить его грудь, прижимаясь все телом, и при этом шептала ему на ухо. Миша с трудом различал слова, но догадывался: что-то неприличное.
Вино
В общем, он сдался, не стал сопротивляться, позволил Юльке делать с ним все, что она захочет. Он просто закрыл глаза и подумал: «Ну и пусть!»
Юлька стащила с него всю одежду, разделась сама. Он чувствовал ее умелые руки, ненасытные губы. Тело его под воздействием вина и, наверное, усталости было расслаблено до такой степени, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Правда под умелым Юлькиным руководством чувствовал, что вся сила и мощь его тела сосредотачивается в одном месте.
И вот наступили последние секунды перед тем моментом, когда эти мощь и силы должны были вырваться наружу. И в эти самые последние секунды Миша вдруг почувствовал, что на его шею мягко легло что-то легкое и гладкое. В следующее же мгновение он ощутил, что это легкое и гладкое стало затягиваться все туже и туже, и вот он уже не может вздохнуть, он задыхается!
В панике он открыл глаза. Юлька сидела на нем и затягивала на его шее что-то белое - то ли шарф, то ли веревку.
Он почувствовал, что теряет сознание.
Глава двадцать вторая
Она сидела одна на этом забытом богом вокзале, в этой покинутой богом дыре, в которой, после того как она сядет в поезд, несчастный раздавленный горем Ромка останется совсем один. Ромка, прогнавший ее, отвернувшийся от нее.
Мимо сновали люди, снаружи гудели уходившие в неизвестность поезда, а она все сидела, уставившись в грязный с разводами пол.
«Вернусь, чтобы убить… - сказал Ромка.
– Вернусь, чтобы убить…»
Ромке не придется никого убивать… не придется…
Дело уже сделано…
Она вспомнила внезапно лицо того человека, в тот момент когда она… Это было несложно, хватило и нескольких секунд…Она посмотрела на свои руки. Руки не подвели, они у нее очень сильные и не подвели. Одного ангелочка пришлось оставить ему… Чтобы он покаялся, пусть даже после смерти… Никогда не поздно покаяться…
Ясю все равно не вернешь… и Ромка больше не хочет ее видеть. Как ей теперь жить? Как ей жить теперь?
– Скучаешь? – молодой мужчина присел рядом. – Одна, что ли?
Надя взглянула на него и отвернулась.
– И я один, – продолжал мужчина, которого, похоже, совсем не смутило молчание девушки. – Освободился вот и еду. Домишко
Надя молчала.
– Тебя как зовут? – не сдавался мужчина.
Надя повернулась к нему, равнодушно назвала имя. Не свое, чужое имя. Зачем она назвалась чужим именем, она не знала. Тогда еще не знала.
– Ну что ж, - сказал он, - хорошее имя, красивое. Очень приятно, а я - Виктор, будем знакомы, - он протянул руку.
Надя помедлила, потом нехотя вынула из кармана руку, протянула ему.
Он пожал некрепко, рука у него была сильная, мужская.
Она взглянула ему в лицо. Чем-то на Ромку похож. Лицо скуластое, улыбчивое. Только немного постарше Ромки. Ромочка, - застучало в виске, и слезы сами собой побежали по щекам.
– Ты чего плачешь? Случилось чего?
Надя не сдержалась, уткнулась ему в плечо, заплакала.
– Случилось чего? Не плачь, не плачь! Обидел кто? Ты скажи, я ему морду набью.
Она вздохнула, вытерла слезы:
– Нет, все в порядке, извините.
Снова отвернулась.
– А поехали со мной? Поехали, а? Я хороший парень, надежный. Одному как-то не по себе. Дом пустой стоит. Поехали, не обижу. Поедешь?
Она снова взглянула на него. И глаза серые, как у Ромки.
– Поеду, - сказала тихо, - но только я паспорт потеряла.
– Ну это ничего! Ничего!
– обрадовался тому, что она согласилась.
– Это беда поправимая. Кореш у меня здесь есть, спец по документам. Мы сейчас к нему. Он нам в три дня паспорт справит, перекантуемся где-нибудь поблизости, а потом на поезд и ко мне. Согласна?
– Согласна, - сказала Надя.- Мне в туалет надо.
В туалете она вынула из сумочки паспорт, взглянула в последний раз на фотографию. Вспомнила, как они втроем ходили к фотографу. Как долго он их усаживал, а они хохотали, как сумасшедшие. Старик-фотограф рассердился и хотел их прогнать, но Яся уговорила его. Надя на фотографии смешная, губы сжала, чтобы не рассмеяться. Глупая бедная девчонка… Прощай, прощай навсегда… Она изорвала паспорт на мелкие кусочки, спустила в унитаз. Взглянула в зеркало, подкрасила губы.
– Осторожно, - сказала она Виктору, когда он поднял ее чемодан, - осторожно, там стекло.
Глава двадцать третья
– Ты что, дура?!
Он стряхнул ее с себя, вскочил с дивана, стал собирать разбросанную одежду, не замечая, как комично выглядит: голый, с трясущимся подбородком.
– Вот дура! – повторял, касаясь рукой шеи, вертя головой, словно пытаясь освободиться от тех неприятнейших минут «дежа вю», когда вокруг шеи захлестнулась жгучим прикосновением веревка. Быстро оделся, пристально вглядываясь в Юлькино лицо, соображая, могла ли она… Неужели? Юлька?