Стеклянный Дворец

Гош Амитав

– Тетя Ума, - позвал ее Дину с другой стороны поляны, - что это за развалины?

Она провела большим пальцем по пористому камню.

– Думаю, это то, что мой отец называл чанди, - тихо произнесла она.
– Святилища.

– Что за святилища?
– спросил Дину.
– Кто их построил?

– Я бы сказала, что либо индуисты, либо буддисты, - Ума развела руками, расстроившись от собственного невежества.
– Хотела бы я сказать тебе больше.

– Думаете, они древние?
– продолжил Дину.

– Да. Уверена

в этом. Только взгляни, как выветрен камень. Я бы сказала, что эти чанди очень древние.

– Я знала, что они древние, - триумфально заявила Элисон.
– Я знала. Папа мне не верил. Он говорит, что здесь не может быть древностей, потому что когда мы приехали, тут были одни лишь джунгли.

Дину в своей резкой манере повернулся к Элисон.

– А как ты нашла это место?

– Отец иногда берет нас в джунгли пострелять. Однажды мы наткнулись на это место, - она взяла Дину за руку.
– Давай я покажу тебе кое-что. Идем.

Элисон повела Дину к большему из двух сооружений. Остановившись у постамента, она показала на вырезанное на покрытом мхом камне изображение, потрепанного временем Ганешу.

– Мы нашли это изображение на земле и вернули его на место, - объяснила Элисон.
– Решили, что оно отсюда.

Ума бросила взгляд на Дину и Элисон, стоящих рядом в полуразрушенном дверном проеме. Они выглядели совсем юными, скорее детьми, чем подростками.

– Дай мне камеру, - обратилась она к Дину.
– Я сфотографирую вас вместе.

Ума взяла у него Брауни и сделала шаг назад, приложив глаз к видоискателю. Когда она увидела их вместе, в рамке, ее поразила внезапная мысль. Она вдруг поняла, почему люди устраивают браки для детей - это способ придать будущему форму прошлого, сцементировать узы памяти и связи с друзьями. Дину и Элисон - если бы они только лучше друг другу подходили - как чудесно могло бы получиться, свести вместе столько историй. Потом она вспомнила, что должна сделать, и разозлилась на себя за то, что размышляла о вещах, которые ее не касаются. Ума щелкнула затвором и протянула камеру обратно Дину.

***

На плантации день начинался рано. Каждое утро, задолго до рассвета, Ума просыпалась от звука шагов Мэтью, который спускался по большой лестнице и шел к машине. Из окна она видела, как передние фары прорезают предрассветную темноту вниз по склону, в направлении конторы поместья.

Однажды она спросила Мэтью:

– Куда ты ездишь так рано утром?

– На перекличку.

– Что это?

– Около конторы есть поле для собраний. Сборщики латекса приходят туда утром, и контракторы выдают им задания на день.

Ее заинтересовал жаргон: перекличка, контракторы.

– А я могу прийти?

– Конечно.

На следующее утро Ума поехала в контору вместе с Мэтью, по просекам, которые вились по склону. Перед конторой с жестяной крышей, при свете керосиновых ламп, собрались десятки

сборщиков, все были индийцами, главным образом тамилами, женщины носили сари, а мужчины - саронги.

Последующая церемония частично напоминала военный парад, а частично - школьное собрание. Возглавлял ее управляющий поместьем, мистер Тримбл, дородный азиат. Сборщики стояли прямыми рядами лицом к высокому флагштоку в дальнем углу площадки. Мистер Тримбл поднял Юнион Джек, а потом встал под флагом по стойке смирно, отдавая честь, два ряда индийцев стояли за его спиной - это были сборщики.

Мистер Тримбл внимательно наблюдал за поведением сборщиков. Его манеры были чем-то средним между строгим директором школы и сварливым сержантом. Время от времени он нырял в ряды зрителей с ротанговой тростью под мышкой. Некоторых сборщиков он одаривал улыбкой, других ободрял парой слов, а рядом с другими картинно выходил из себя, жестикулируя и поливая их бранью на тамильском и английском, указывая на объект своего гнева кончиком трости.

– Ах ты собака, паршивый кули, подними свою черную рожу и смотри на меня, когда я с тобой говорю.

Уму взволновал этот спектакль, ей казалось, что она видит какой-то архаический ритуал, ту жизнь, которая, как она полагала, давно уже исчезла. В машине Мэтью спросил, что она думает о перекличке, и Уме с трудом удалось совладать с собой.

– Не знаю, что и сказать, Мэтью. Я словно смотрела на то, что давно не существует. Мне пришел в голову американский Юг перед гражданской войной, "Хижина дяди Тома".

– Да ладно тебе, не преувеличивай. Наши сборщики накормлены и ухожены. Они живут гораздо лучше, чем если бы вернулись обратно домой.

– Разве не это всегда говорят хозяева о рабах?

– Они не рабы, Ума, - повысил голов Мэтью.

– Нет, конечно, нет, - Ума дотронулась до его руки, извиняясь.
– Нет. Но разве ты не видел ужас на их лицах, когда этот человек, управляющий, на них кричал?

– Он просто выполняет свою работу, Ума. Это тяжелая работа, и он хорошо с ней справляется. Не так-то легко управлять плантацией, знаешь ли. Если на нее посмотреть, то всё здесь такое красивое и зеленое, что-то вроде леса. Но на самом деле - это огромная машина, состоящая из дерева и плоти. И каждый оборот, каждая мельчайшая деталь этой машины сопротивляется, борется с тобой, ждет, что ты сдашься.

Внезапно он остановил машину.

– Позволь мне кое-что тебе показать, - Мэтью открыл дверь и направился к роще гевей.
– Идем. Сюда.

Уже занималась заря, спускаясь по пику Гунунг Джераи. Только в это время дня вершина горы была полностью видима и не закрыта пеленой облаков, которые позже поднимались от нагретых равнин. На склонах над ними медленно просыпались джунгли, из полога леса вылетали птицы, а невидимые стаи обезьян пробирались по верхушкам деревьев, оставляя после себя колышущиеся листья.