Стена между нами
Шрифт:
Легкость — вот, что я чувствую. У меня не камень с плеч упал — целая гора, и, кажется, начали расти крылья. Больше нет необходимости лгать, нет нужды притворяться. Нет жестокого выбора, страха, боли от неизбежной разлуки. Есть только я и Дорнан.
Коварный, непредсказуемый, вспыльчивый, чуткий и бесконечно нежный ардере. Тот, кого я люблю всем сердцем, тот, кто любит меня. Кто смог простить.
К обеду усталость понемногу берет свое, я забираюсь с ногами на постель, укрытую белым льном. Перед глазами — сияющая искрами поверхность океана, почти
Я помню всё: вершину в туманах, дрожащее пламя свечи в плошке, каждое произнесенное слово, каждое решение. Быть может, это и есть то самое будущее, что я скроила из обрывков сотен возможностей? То, что оказалось слишком неопределенным, чтобы обратиться в руны, выгравированные на золоте.
Если это так, придется признать, что мои собственные ошибки тоже сыграли роль в представлении под названием «жизнь». Удалось бы мне заинтересовать Дорнана, не будь во мне противоречий, не будь я именно такой? Поверила бы я алти-ардере, не пойми, сколько в нем скрытой страсти и заботы?
Если вдуматься, киссаэр делал из меня оружие, вкладывал в душу нетерпимость и настойчивость. Будь я мягче и спокойнее, как Мика, кто знает, отправилась бы я в архивы, спорила бы с сехеди, искала бы ответы в разрушенной столице? Не будь мне так плохо, я не обрушила бы мыс, не вынудила бы Дора броситься в бездну с головой, никогда бы не увидела его гнев и милосердие. Не открылась бы ему, не узнала, какое это счастье — доверять.
Да, Риан — негодяй, он заставил меня пройти по дороге из битого стекла и раскаленных углей, но он же буквально вынудил стать самой собой, настоящей, победившей этот удушающего страх.
Перед мысленным взором встает затянутая облаками долина, отблески солнца на полотне трав. Нельзя ненавидеть? Пожалуй, теперь я в полной мере понимаю смысл сказанных духами слов: разве можно ненавидеть того, кто преподал тебе такой ценный урок? Да, я не обязана соглашаться с Рианом, не должна выполнять его волю, более того — приложу все силы, чтобы помешать их с Руэйдри планам. Но теперь я свободна от страха, а значит, и от киссаэра.
День проходит в тишине и уединении, дрёма сменяется короткими пробуждениями. Ближе к вечеру слышу осторожный стук в дверь. На пороге нерешительно мнется Мика. Смущенная, растерянная, готовая развернуться и бежать по первому моему слову.
— Позволишь войти? — спрашивает без приветствия. — Я пойму, если прогонишь. Прости, я ужасно боялась, что тебе плохо сейчас. Пришла предложить помощь, если тебе совсем одиноко.
Вместо ответа порывисто обнимаю, чувствуя, как тревожно и торопливо бьется её сердце. Секунду она стоит, словно неживая, потом расслабляется, обнимает меня в ответ.
— Как я рада тебя видеть! — завожу её в комнату, закрываю плотно дверь. — Спасибо, что пришла.
Она внимательно смотрит на меня, робко улыбается краешком губ:
— Похоже, ты не особо нуждаешься в утешении.
— Нет, — улыбаюсь от души, даже не пытаясь скрыть свою радость. — Твои духи оказались правы, да и мои собственные тоже. И, прежде чем ты что-то скажешь, дай сказать мне: спасибо.
— Не за что.
Она молча сжимает мою ладонь и кивает необычно серьезно. Странно, насколько нам обеим не нужны слова. И без магии можно понять, что у человека на душе, что он прячет в мыслях, если только хотеть смотреть и слушать.
Впрочем, Мика быстро стряхивает с себя излишнюю серьезность, подходит к застеленной кровати, ставит на нее плетеную корзинку и вынимает несколько свертков, спеленутых чистой тканью.
— Я тут шла по рынку, решила, что тебе не повредит.
Разворачиваю тряпицу, комнату наполняет запах свежей выпечки, я тихо смеюсь: фирменную сдобу Марты не узнать просто невозможно!
— Что? — шуточно ворчит Мика, забирая обратно один из свертков. — И не говори, что не станешь есть и бережешь фигуру для своего дракона, — она с аппетитом сует в рот кусок, густо обсыпанный сахарной пудрой. — Вшё вав-но не повевю.
— Уверена, Дорнан не заметит, если я слегка потяжелею, — подвигаю гостинцы к себе поближе, дурочка я, что ли, отказываться от выпечки, сделанной с такой любовью?
— Вот-вот, Кеган пока не замечает. А я ем и ем без остановки, ничего не могу с собой поделать, — она стирает с пальцев остатки сладкого. — Ем и сплю. Если так дело и дальше пойдет, перегоню булочницу, — она со смехом хлопает себя по тонкой талии. — Вся надежда на магию. Не знаешь, мы тоже сможем менять форму по собственному желанию?
— Это вряд ли, но если будем налегать на булочки, то придется научиться.
Мика смеется легко и задорно, лишь в морщинках у глаз угадывается усталость от бессонной ночи.
— Ты цела? — спрашиваю, пока мы снова не отвлеклись на глупые мелочи.
— Вполне. Спала мало — кошмары мучали, да и не в собственном доме, а у друга мужа, ты должна его помнить, Силлаг.
— Конечно, помню.
— Он живет совсем рядом, из его окон даже видно то, что осталось от нашего дома, — и это печальное зрелище.
— Главное, что вы живы.
— Да. Слава богам.
Мика едва заметно вздрагивает, по лицу проскальзывает тень.
— Скажи, ты счастлива с мужем? — хочу отвлечь подругу от мрачных мыслей.
— Каждую секунду, — уверенно отвечает она. — Каждое мгновение! Настолько, что становится жутко: без него моя жизнь будет пустой. Этой ночью я испугалась до смерти, но не за себя — за него. Как и он — за меня.
Вдвоем мы забираемся на кровать, сидим, поджав ноги, совсем как маленькие девочки, уплетаем одну булку за другой.
— Как он сейчас? Рана не опасна? — спрашиваю осторожно.
— Ему гораздо лучше. Физически. Хотя он растерян, если не сказать раздавлен.
— Моим поступком?