Стена
Шрифт:
18
Они вышли к зоне, где начинался лабиринт трещин. Каждая из них уходила в дым, а у скалолазов не было никакой возможностей понять, какая из них ведет в нужном направлении. Судя по всему, здесь предстояло потерять немало драгоценных часов.
Хью должен был подстраиваться под Огастина, который, как ему казалось, был прекрасным скалолазом. Но вероятно, из-за поспешности и усталости он действовал очень неловко. Его руки срывались с зацепов. Ноги ударялись о скалу. Наверно, он не зря славился как замечательный спасатель, но не имел никакого дарования к поиску нужного пути, а немногочисленные следы,
— Такое впечатление, что они не подпускают меня, — сказал он после очередной попытки.
Их положение действительно не порождало оптимизма. Огастин сначала безуспешно попробовал добраться сюда черным ходом с вершины, а теперь выяснялось, что и могучая парадная дверь тоже, вероятно, заперта. Чем ближе они подбирались к пропавшим женщинам, тем сложнее становился путь.
— Мы пробьемся, — сказал Хью. Он уповал на свою записную книжку в кожаном переплете, куда по старой привычке записывал подробности последнего подъема. — Но для таких вещей требуется время.
— У Анди нет времени, — ответил Огастин и, не дав себе ни минуты, чтобы перевести дух, кинулся на штурм следующей трещины.
Когда он вернулся с четвертой обманной трещины, было потеряно уже пять часов, и Огастин начал всерьез психовать. Больше всего он терзался тем, что возлюбленная пошла на такой риск.
— О чем она думала? — сокрушался он. — Давно уже следовало понять, что они пытаются прыгнуть намного выше собственных голов.
— Но ведь они добрались сюда, — ответил Хью. — А вершина находилась совсем рядом.
— Вершина… — злобно бросил Огастин.
— Мы смотрим на солнце, и порой оно ослепляет нас, — сказал Хью, которому нынешняя хмарь еще сильнее портила настроение. — Сами знаете, как это бывает.
Он был удручен массовым помешательством, первой жертвой которого оказался Льюис, а теперь Огастин. Сильные мужики, одинокие скитальцы больших стен завидовали безрассудному порыву трех женщин. Без сомнения, для них это было формой проявления сожаления о своих потерях, но к нему примешивалась и некоторая зависть. А помимо этого имела место и подспудная ревность, как будто женщины нарушили некую установленную для них границу.
— Ей было совершенно нечего делать с ними.
— Мы живем в свободной стране, — возразил Хью.
— В ее поступках даже и не пахло свободой. Они попросту промыли ей мозги.
Хью промолчал. Огастина, по крайней мере в его нынешнем состоянии, нельзя было отнести к числу тех, чьи слова следовало непременно принимать во внимание.
— Они были ведьмами, — продолжал Огастин. — Кьюба и Кэсси. В особенности Кьюба.
— А разве это не общее свойство всех альпинистов? — спросил Хью. — Мы все по уши сидим в магии. Гудини был щенком по сравнению с нами. Такое место все мы, если не считать художников, занимаем в большой схеме.
— Самые настоящие ведьмы, — возразил Огастин. — Те самые, которые варят зелья. Они постоянно что-то мешали в горшках, или ставили бродить какие-нибудь пюре, или собирали грибы. Всегда тайны, всегда какая-то чертовщина. Кьюба особенно. Она говорила, что ее мать была cuarandera. [25] Может быть, это даже правда — она приехала издалека. Родители стали el Norte, [26] когда она была еще маленькой.
25
Знахарка (исп.).
26
Здесь: североамериканцы (исп.).
С одной стороны, все это не должно было иметь ровно никакого значения для Хью, висевшего на стременах над бездной. И все же эти бредни насчет cuarandera, как ни странно, казались ему очень важными, и не только для Огастина, но и всего их восхождения. Это являлось недостающим звеном, а может быть, необходимой опорой.
— Она увлекалась шаманизмом?
— У нас в Арканзасе таких называют бабками. Это знахарки и повитухи. Некоторые из них возятся со змеями и говорят по-змеиному.
Значит, мальчик с юга, сказал себе Хью, наконец-то поняв, почему Огастин говорит с таким редко встречающимся акцентом. Он представил себе Энди из Мэйберри, жаркое душное лето и малыша с рогаткой. Возможно, все происходило совсем не так, но он не мог представить себе иного пути, который мог бы привести Опи [27] в Долину гигантов.
— Эта Кьюба, о которой вы говорите… — сказал Хью. — Такое впечатление, будто она пристрастилась ко всяким дерьмовым суевериям, которые любят многие альпинисты. Отправляются на большие и малые высоты и выдумывают всякую ерунду, которая их будто бы обновляет.
27
Энди, Опи — персонажи комедийного сериала «Энди Гриффин шоу» (США).
— Она не только изобретала. Она дурила им головы. Ей хотелось заиметь последователей.
— Так это было чем-то вроде культа?
— Какой там культ, их можно было по пальцам пересчитать, — ответил Огастин. — Но в ней было нечто такое, что они хотели увидеть, загадка вроде тех, что задавал Сфинкс. Такое, что мимо нее было трудно пройти и не прилипнуть. Так она и зацепила Анди — зацепила и привязала к себе. Они пили чай из ядовитого плюща, чтобы приучить организм к яду. Они постились до судорог. Они занимались йогой в грязи и распевали мантры на рассвете. Ну и все такое.
— Горный мистицизм, — заметил Хью.
На определенном этапе им баловались чуть ли не все серьезные альпинисты. Он сам подростком становился под холодный душ в полной темноте и подолгу учился завязывать узлы одной рукой. Где-то он прочитал или услышал, что так поступали великие британские и немецкие альпинисты. Они с Льюисом зимой подолгу ходили, держа в голых руках комья снега, чтобы закаляться для зимних восхождений, таскали на себе набитые кирпичами рюкзаки, весившие столько же, сколько они сами, — тоже для тренировки. Практикуясь в скалолазании, они спорили том, что лучше, дзен или тантризм, давали клятвы на крови и устраивали настоящие тантрические сеансы с Рэйчел и Энни перед серьезными восхождениями. И конечно же, брехали на луну. Да, чушь собачья, но ведь невинная чушь, стадия развития, и только.