Стена

Мединский Владимир Ростиславович

— Эй, солдат! Где раздобыл такую красотку? — спросил один из жолнеров. — Мы вот так и не нашли. Почти все бабы перебиты, а кто уцелел, все достались офицерам. Не поделишься?

— Надо было идти на приступ в первых рядах! — отрезал Фриц. — Как мы — пехота Вейера. А на мою московитку не пялься — уши отрежу.

— Ладно-ладно, немец, не пугай. Развлекайся на здоровье!

И они ушли.

— Куда же мы теперь? — спросила Наташа, опуская голову на плечо Фрица.

— Подумаем, — ответил Майер. — В любой случай, надо кое-што узнай. После того, как Господь спасаль меня таким… О, я забываль, как будет «Wunder»?

— Чудо. Да?

— Да, да! После этого

спасения я не могу верить, что все погибаль. Гриша… Гриша, думаю, не мог спасаться… но вдруг? А Алекс? Я хочу знать, что с воеводой. Словом, когда станет темно, чтоб уж точно никто не узнал, пойду в город. А ты с господином инженером подождешь меня тут, на берегу. Не бойся его, он не опасен.

— Никого я не боюсь! Но в город пойду вместе с тобой. Я с тобой больше не расстанусь, Фрицушка!

Он хотел было возразить, однако поглядел ей в лицо и передумал.

— Ладно. Похоже, льяхов там будет уже не много — уходят они. До утра не вернутся. Город горит… А вы, пан инженер? — он перешел на польский. — С нами пойдете или распрощаемся?

— О, пан, нет! — воскликнул Лесли. — Умоляю, позвольте, пока мы не покинем эти ужасные места, остаться при вас. С вами я чувствую себя в относительной безопасности.

Темнело. Небо над затянутой густыми дымами, израненной крепостью сделалось багровым. Запах гари проникал повсюду.

Польские таборы огласились громкими выкриками, пьяной пальбой в воздух, смехом и бранью. Поляки праздновали победу.

Дороже золота

(1611. Июнь)

Король Сигизмунд, который, казалось бы, должен был более всех упиваться победой, в общем веселье не участвовал. Будто оглушенный, сидел он в своем тесном зимнем домике, так и не переселившись в летний шатер. Да, он взял ненавистный город, уничтожил его гарнизон и жителей, как и мечтал. Был взят в плен раненый воевода. Шеин сдался в последние минуты — чтобы сохранить жизнь жены и детей. Шпагу не отдал, выкинул в бойницу, мерзавец. Потом ее искали, но, конечно, не нашли. Ничего, теперь-то Сигизмунд отплатит ему за эти без малого два года. Уж придумает, как отплатить!

Удалось захватить еще одного важного пленника — местного епископа, что за все это время так и не удосужился вразумить смолян сдаться, как должен был бы велеть ему долг благочестивого пастыря. Ересиарх-ортодокс [125] сам вышел из полуразрушенного храма навстречу полякам, ведя за собою горстку чудом уцелевших после взрыва людей. Осенил их крестом, и они куда-то ушли. Что сталось с отважными воинами короля? Почему они не разделались с русскими? Отпустили даже женщин… Ищи их теперь, свищи… Но проклятого еретического епископа все же привели к королю.

125

Вообще-то «ересиархами» называют глав еретических сект, но для Сигизмунда идеолог Смоленской обороны — самый главный еретик.

Однако его величество не чувствовал радости победы. Его величество был мрачен. И тем мрачнее становился, чем меньше жидкости оставалось в бутыли толстого зеленого стекла, стоявшей перед ним вместе с любимым венгерским фужером.

Когда проклятые русские взорвали пороховые погреба и подземелья обрушились, король утешался тем, что золото не могло сгореть и не могло разлететься. План был в его руках, весь. Три сотни обозных в нужном месте разбирали завалы. И что же? Наконец из-под битого кирпича показались

обломки каких-то сундуков. Вот оно!

Сигизмунд в окружении свиты стремительно прибыл на место, чтобы лично принять драгоценную находку. Увиденное не вдохновляло.

Его воины молча и уныло ковырялись в грудах битого кирпича, раздраженно пиная ногами то, что под ними нашли. Среди руин и разбитых ларей валялись десятка два обгорелых старинных книг, три-четыре несгоревшие фолианта, да еще обрывки каких-то свитков.

— Что это такое? — внезапно поперхнувшись, хрипло спросил Сигизмунд.

Никто не мог ему этого объяснить.

Лишь явившийся по приказу его величества Мальтийский кавалер Новодворский, осмотрев книги и еще раз взглянув на злосчастный рисунок с рыцарем и красным крестом, пояснил:

— Ваше величество, меня, как видно и вас, ввела в заблуждение легенда о золоте тамплиеров. Признаюсь, мой орден тоже много лет ищет его. Мы тоже полагали, что золото может быть здесь. Ошибку я понял, когда внимательно осматривал снаружи то, что осталось от корабля, который спустя несколько минут взорвали вместе с нашими воинами. Тот галеон никогда не плавал. Это просто макет, вероятно, сделанный по прихоти кого-то из здешних князей давным-давно. Увидал где-то рисунок европейского судна, вот и захотел такое, хотя бы и ненастоящее. А крест… На рисунке видно плохо, но вот, посмотрите, тот же рисунок, только крупнее, здесь — на крышке сундука… Это не крест тамплиеров. Такой формы кресты рисовали госпитальеры, [126] этим знаком нередко помечали на титуле или обложке старинные труды, посвященные медицине. В этих сундуках, видимо, и были собраны такие книги. Возможно, они хранились в библиотеке русского царя Васильевича, которого московиты прозвали Грозным, а в Смоленск попали вместе с прежним воеводой — он, говорят, когда-то был сподвижником царя… Так или иначе, ваше величество, но, я полагаю, никакого золота тамплиеров здесь нет — и никогда не было. Сказки это все.

126

Орден госпитальеров был создан в эпоху Крестовых походов. Рыцари ордена поначалу, действительно, оказывали помощь больным и раненым. Позже, по мере роста Ордена, его богатства и влияния, у госпитальеров на эти «благоглупости» времени уже не хватало.

«Нет денег — нет швейцарских войск», — припомнилась тут королю постыдная для конфедерации кантонов поговорка. Нет денег — нет немецких войск. Нет венгерских войск. А также нет польских и литовских войск. Завтра его армия узнает, что ей не заплатят. Что жалкая рухлядь, награбленная в полусожженных теремах, — это все, что солдаты получат за два года мучительного стояния под Стеной. Наволочки. Почему-то Сигизмунду вспомнилось это русское слово — они получат по паре наволочек-поволочек… и пододеяльников-подплинок из смоленских сундуков. И все.

Но, по крайней мере, этот наглый немецкий полковник не придет опять скандалить. Уже после падения крепости, когда Вейер в окружении своих пехотинцев шел вниз по главной улице Смоленска, ведущей точно с юга на север, ловко пущенная кем-то, как доложили Сигизмунду, «из последних московитов» арбалетная стрела угодила ему прямо в глаз. Как называется такая стрела? Ах, да — болт!

Сигизмунд одиноко сидел у открытого окна в своем маленьком зимнем домике, пил водку и запрещал себе думать. Думать о том, что сегодня русские одержали над ним победу.