Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ
Шрифт:
— Кони оказались хороши, — Больц спешился и кинул поводья Ривалду. Протянул руку егерю. — Адалард Стребен, инструктор-следопыт Западного полка. Со мной…
Но встречающий егерь скользнул назад, перехватывая глефу и принимая боевую стойку и, в ответ на его действия, у ног Больца задрожала невесть откуда прилетевшая стрела.
— Ни с места! У Адаларда Стербена усы, известные всему корпусу!
— Стойте-стойте!!! — Больц примирительно поднял руки. — Усы сбрил вот только сегодня утром. Присмотрись, мне до сих пор губу потом щиплет — там еще, наверное, и порезы есть…
Егерь заколебался, но, сохраняя дистанцию и не выпуская из виду спутников Больца,
— Не младший, а средний. Мой младший брат собирается поступать в училище на следующий год. А меня в училище прозвали Болт (Bolz).
— А полностью?
— «Несгибаемый Болт», за то, что гарнизонную шлюху по прозвищу Горластая Эльза вокруг казармы на х@ю прокатил. Эльза в горло давала, но и горлом брала, если что не по ее. Доволен?
— Да, мастер-сержант. Доволен.
— Да что у вас тут творится?!
— Лошадок можете здесь оставить, мастер-сержант. Мои ребята их выходят и назад отправят. А я вас провожу. Дальше только пешком. По дороге все и объясню.
Больц пожал плечам: «Хорошо, сержант. Веди». Тройка привычно взвалила на себя амуницию и вслед за местным сержантом растворилась в подлеске. Больц догнал егеря.
— Что у вас тут творится, серж? Только давай, без чинов, по-братски. Тебя как зовут?
— Гёртель, старшой. Сержант Петр Бюмлер по прозвищу «Гертель». Выпускался на 2 года позже тебя, но прости — без усов не признал.
— Пустое. Без обид. Правильно поступил. Но все же — что у вас тут творится?
— Странные вещи творятся, Больц. Моей тройки здесь не было, нас уже утром подтянули. Когда раненых увозили. Один из них сказал, что Волки через наши секреты прошли, и никто их вроде не заметил. И вроде, когда они неожиданно появились у костра, этот парень как раз наблюдал и вроде видел, что собаки были в егерских плащах. И бандюки подорвались с воплями «Егеря!». А уж потом они плащи сбросили, и обнажили черный доспех — тут все ясно стало. А после этого появляетесь вы, на добрых два часа раньше, чем мы вас ожидали. Вот я и…
— Еще раз говорю — правильно сделал. Без обид. Что еще расскажешь?
— Да больше ничего не расскажу. Не было меня здесь. А вот парень, который вас ждет, был. Он у следа сидит. Как вы уйдете, мы его забирать будем. Ранен он и ослаб уже. Так что хорошо, что вы рано.
Пешего ходу было минут пять-семь. Вышли на истоптанную прогалину. Поломанные кусты и посеченные ветки, взрытая земля. Здесь явственно был бой и следы его бросались в глаза.
Гёртель призывно свистнул лесной птицей. В ответ шевельнулись кусты, и показался последний из следопытов заслона. Бледный, в порванном плаще, из-под плаща белели бинты, охватившие грудь и живот. Обменялись приветствиями.
— Мастер-сержант Больц? Наслышан. Пойдемте, буду показывать и рассказывать.
Показывал и рассказывал подробно, обстоятельно, указывая на следы на земле, на ветках, на стволах деревьев.
— Когда мы бросились им вслед, степняки разделились. Двое, ведшие девок, ввязались в бой, а один с невольниками стал уходить. Мы с напарником увязались за ним, наш третий уже раненный лежал. Смотрите, степняк и трое мужчин шли вот по этой тропе. Он их вел на веревочке, как собак на поводке. И здоровенные мужики шли, как миленькие. И веревочка и ошейник были не простые. Стоило чуть притормозить — ошейники начинали жечь и душить. Колдуну даже слова говорить было не надо.
— Невольники сказали?
— Невольники сказали. Шел он ходко и уверенно, будто в темноте видел. Здесь, под деревьями
Больц глянул на наруч и передал напарникам. Картинка была удивительная — на ладонь выше нижнего края латный наруч из буйволовой кожи, укрепленный добрым железом, был перечеркнут аккуратным разрезом — будто лубяной. Кожа и металл были перерезаны вместе — будто не железо противостояла колдовскому клинку, а полоски, нарисованные на мешковине. Края разреза в коже даже не лохматились, но затекли застывшей кровью.
— Повезло мне. Чуть на полпальца глубже — и вскрыл бы мне брюхо. А так, сало порезал и руку… Напарнику моему бедро разрубил и ушел. Мужиков этих бросил и ушел. Я утром, как рассвело, чуть вперед прошел по тропе — следы ясные и капли крови. Сначала думал, это он мою кровь или Густава с клинка стряхнул, а потом присмотрел — его кровь. И след правой ноги чуть мельче. Прихрамывает. Я б предположил, что рана на правой голени, под самым коленом, слегка снаружи. Остановить не остановит, но притормозит слегка. След, докуда прошел, тоже вешкой пометил. Вот она. Это всё, старшой, всё что знаю. Если что забыл, спрашивай. Поляну сам смотреть будешь?
— Глянем, — кивнул Больц. — Но, пожалуй, уже без тебя. Тебе, брат, давно к лекарю пора. Дальше мы уж сами. Давай, Гёртель, забирай его.
— Удачи, парни!
— Удачи!
* * *
Место стычки осмотрели наскоро. Все было очевидно. Вот три перекрывающие друг друга следа городских башмаков с каблуками. Это невольники. Судя по ним, подросток шел в связке посередине и ростом вскоре должен был догнать отца — нога и шаг вполне взрослые. Вот следы егерских лесных сапог с гладкой подошвой для тихого шага. Крадутся по разным сторонам тропинки, шаг укороченный, носки чуть развернуты наружу. Вот место схватки, вот следы падения следопыта, сбитые листья, темная земля, уже впитавшая кровь.
Вот место падения второго егеря. Здесь крови намного больше. Кусок промокшей кровью тряпки.
Вот здесь раненный в ногу егерь сидел, прислонившись к дереву, пока напарник накладывал ему жгут. Вмятина на листьях, примят мох. Из правой руки напарника в это время текла кровь, от быстрых движений расплескалась вправо на листья подлеска.
Вот здесь следопыт присел сам, пытаясь наложить повязку на живот.
А вот и следы врага. Странная обувь. След широкий, носок закругленный, подошва гладкая, жесткая. Там, где не прыгает в атаке, и на отходе глубина следа равная и с носка и с пятки. Подошва не продавливается и ногу ставит плашмя.