Степан Сергеич
Шрифт:
И министерство приказало: ускорить — и уже в конце апреля все шесть блоков стояли в кабинете Валиоди. Анализатор, накальный и анодный блоки искусно покрыты под муар, гамма— и бета-датчики окрашены в цвет студеного моря, альфа-датчик, самый маленький, размером в настольную лампу, походил на медицинский прибор светло-оливковыми тонами. Разностильность конструктор объяснил так: альфа-частицы вредно действуют на кожу рук, оператор или лаборант обязательно наденут перчатки, при виде альфа-датчика должен сработать защитный рефлекс.
— Ну?.. — директор открыл прения.
К Валиоди набилось все руководство института, кабинет полон,
Чем сложней прибор, тем больше времени надо затратить на его освоение. Так доложил Саблин.
Валиоди тут же привел аналогию с женщинами. На него дружно цыкнули.
Момент был напряженным, не до шуток.
Начальник ЛТИ прочел заключение: камеры холода и тепла, вибростенд и ударную тряску «Кипарис» выдержал прекрасно.
Опасения Саблина директор понимал. Предложил комиссии устраиваться поудобнее. Во все три датчика вставили по очереди эталонные пробы: электромеханический счетчик показал расчетную величину.
Измерения провели через час (комиссия сходила на обед). Показания счетчика уже отличались от дообеденных, но умещались в полосе допустимых ошибок измерения. И через два часа они тоже умещались, перескочив к другой границе полосы. Здесь проявился какой-то глубоко скрытый дефект, ничем не объяснимый.
Главный инженер вырвал изо рта сигару и решительно заявил, что все это балаган, напоминающий ему контору «Рога и копыта», не хватает только пропойцы швейцара, все другое есть вплоть до студентов-практикантов, каковыми он считает инженеров.
Рыжеволосый Саблин вспотел от обиды и волнения.
Своей подписи, продолжал Тамарин, он не поставит под этой филькиной грамотой. Здесь он слышал, как некий молодой инженер хвастался тем, что переплюнул «Кипарисом» Америку. Он, Тамарин, верит в наступление времен, когда руководители фирм «Белл» и «Дженерал электрик» станут ловить идеи выпускников МЭИ и смотреть им в рот. Пока же потуги «Кипариса» есть не что иное, как стремление Эллочки-людоедки одеться под дочку Вандербильда.
Комиссия разошлась в похоронном молчании. Потом Саблин пришел к Труфанову, вместе они составили убедительный документ, в котором заявляли министерству, что над радиометром надо еще работать и работать. Но в министерстве не унимались. Документ подшили к делу, обязали Труфанова готовить «Кипарис» к выставке и официально сдать прибор министерской комиссии.
Труфанов скрепя сердце согласился и приказал поставить «Кипарис» на прогон — пусть работает несколько суток подряд с небольшими перерывами, авось что-нибудь да образуется.
Радиометр поставили на прогон. Директор часто приходил в макетную мастерскую, изучал столбики показаний. Удалось обнаружить какую-то закономерность в срывах, предположительно угадывать, когда числа метнутся от верхней границы к нижней и наоборот. О выводах своих Труфанов никому ничего не сказал.
Но как быть с Саблиным? Талантливого человека, кандидата прельстили самостоятельной работой, вырвали из другого НИИ. Заставить его сдавать комиссии «Кипарис»? Расписаться в акте? Радиометр может сдохнуть на выставке, тогда всех подписавшихся потянут к ответу.
Труфанов пожалел Саблина, он сам когда-то попал точно в такую историю.
Инженеров из министерства пригласил на день, когда «Кипарис», по его наблюдениям, даст уверенную россыпь показаний у границы — нижней границы полосы неизбежных ошибок. Саблина отослал в командировку. Но должен же кто-то поразить эрудицией комиссию. Труфанов знал, кто сумеет это сделать.
— Стригункова, — приказал он секретарше. — Трезвым или пьяным. Живым или мертвым.
Через двадцать минут Стригунков влетел в кабинет.
— Здравствуй, Михаил.
— Здравствуйте, Анатолий Васильевич.
— Как живешь?
— Хорошо живу, Анатолий Васильевич.
— Садись, Миша.
— Сел, Анатолий Васильевич.
Два дня назад Стригунков с помпой вернулся из Харькова, выбил ящик кристаллов сернистого натрия, обошел в беге с препятствиями всех домогателей.
— Пьешь, Михаил?
— Побойтесь бога, Анатолий Васильевич. Разве шампанское — это напиток? Что-то среднее между молоком и керосином.
А ведь когда-то, вспоминал директор, этот сидящий против него гурман взбалтывал клей БФ, добывая спирт на опохмеление.
О Стригункове директору много чего нашептал Баянников. Предки Стригункова по мужской линии прислуживали в «Славянском базаре», по женской — отирались у скупочных магазинов, вертелись на толкучках. Выше старшего официанта и участкового никто в роду не поднялся, предки, быть может, нарочно хирели умом, чтоб всю неиспользованную мощь передать выродку в их племени. Дождались — родился крикливый мальчик. В четыре года писал и читал (в семье — ни одного грамотного), за что ни возьмется — освоит немедленно.
Родители умерли спокойно: знали, что единственный сын их не пропадет. А он мастерил в детдоме приемники, ловил Европу, досаждал учителям и научился чисто говорить на трех языках. Вот только служба морская не пошла. Кончил училище — назначили командиром морского «охотника», вылетел с треском, поволок, пропившись, именные часы на таллинский рынок (их подарили ему «за лучший выход в атаку на подводную лодку»). Суд чести и — вон с флота.
Пришел в НИИ старшим техником, стал инженером второго отдела, потом скакнул в отдел научно-технической информации — начальником: пригодились языки. И опять — водка. Покатился вниз. Был даже одно время и диспетчером второго цеха. Три месяца не мог он найти работу. Потом Труфанов, проезжая мимо обнесенного забором фундамента, заметил, как шмыгнул в калитку бывший начальник отдела — нес ведро с раствором. Через две недели Труфанов попросил шофера остановиться у забора. Стригунков бегал уже электриком. Еще через месяц — прорабом. Труфанов не удивился, когда вскоре увидел вывеску: строительство ведет такое-то СМУ, ответственный — старший прораб Стригунков М.А. Вывеска продержалась недолго. Ответственного прораба Труфанов нашел в котельной соседнего дома, специалист по глубинному бомбометанию шуровал кочергой. На лавочке расстелена газета, на ней — бутылка молока и булочка, весь суточный рацион кочегара. Труфанов попробовал молоко: кислое. Пиши, сказал Стригункову, заявление. Дал денег. Устроил в общежитие для молодых специалистов. И вот — агент по снабжению ныне, попыхивает сигареткой в кабинете директора.