Степан Сергеич

Азольский Анатолий

Комплексная лаборатория воссоздалась стихийно — без руководителя, без ясного понимания существа сделанных ошибок. Разработчики забрали себе один комплект «Кипариса» и двадцать второго августа настроили его. Потом бросились в цех исправлять схемы и подсказывать. Игумнов сунул им под нос приказ Тамарина. На утверждение изменений ушел еще день. Монтажники, заваленные блоками, потребовали отдельных нарядов на каждую переделку.

Нормировщица Майорова рыдала в углу: стоимость одних лишь перепаек превысила месячный фонд заработной платы. Разработчики несли и несли свежие идеи.

Монтажники не

знали, кому верить. Регулировщики говорили им одно, разработчики — другое, а на столах уже громоздились блоки сентябрьских «Кипарисов». Двадцать четвертого августа цех стал. Никто не знал, что делать и как делать, ни один наряд не был подписан начальником цеха. Труфанов куда-то скрылся. Отдел кадров прислал на обучение бывших десятиклассников, и они испуганно жались друг к другу, как заблудившиеся в лесу дети.

— Под суд! — Шелагин влетел утром к Игумнову. — Всех под суд! Меня!

Чернова! Игумнова! Сараева! Всех!

Тогда выставили за дверь технолога Витеньку, чтоб не слышал глупостей, начали думать, что можно предпринять. Оба мастера с надеждой поглядывали на Игумнова: неужели нельзя ничего сделать, ты же такой ловкий и умный…

— Судя по всему, — сказал Виталий, — Труфанов прошляпил, а теперь хочет прикрыться нами. Щит надежный: переходящее знамя, ежемесячное перевыполнение планов…

— Я не позволю! — кричал Шелагин. — Как вы смеете так говорить о директоре НИИ!

Оба мастера с изумлением посмотрели на диспетчера, а Игумнов подумал, что можно, оказывается, щелкать запросто интегральные уравнения и не знать четырех правил арифметики.

— Прежде всего — навести порядок, — предложил он. — В регулировке назначить бригадиром… ну, скажем, Петрова.

Идею приняли. Правда, Степан Сергеич побрюзжал о том, что Петрову надо еще избавиться от недостатков, повысить моральный уровень…

— Если уж отбирать на руководящие должности по моральному уровню, то директором НИИ я бы назначил кого-нибудь из десятиклассников! — заявил Игумнов, и мастера закивали, соглашаясь. — А во-вторых, заведем журнал с учетом всех изменений, какие дают разработчики. Когда мы сведем их ошибки в одном месте да покажем ошибки, то… В-третьих, я найду способ не пускать разработчиков в цех. Чтобы воду не мутили.

Двадцать пятого августа работа возобновилась.

Откуда-то появился директор. Игумнов ожидал брани, но Труфанов ровным голосом поблагодарил его за инициативу. Нет, он не был обижен. Именно такой начальник цеха ему и нужен.

— Тогда, — сказал директор, — я назначу Стрельникова ответственным за «Кипарисы».

В ночь на тридцать первое августа первый комплект «Кипариса» был настроен. Регулировщики повалились под столы, Стрельников, тоже не выходивший из цеха третий день, заснул на составленных стульях.

Около трех часов дня в цехе вдруг стало тихо. Когда монтажники и сборщики подняли головы, то увидели шагавшего по проходу Труфанова.

Поравнявшись с нормировщицей, директор выразительно покрутил пальцем в воздухе, и она задвигалась, встряхнула счеты, придвинула к себе пачку нарядов. Шум облегчения пронесся над цехом…

В регулировке сдавали третий комплект, директор плотно закрыл за собою дверь.

— Между нами, — сказал он, — план засчитан условно. Геологи набезобразничали.

Когда

разработчиков вытолкали из цеха и возникла опасность, что цех смонтирует и настроит «Кипарисы» точно по инструкции, не отступая от давно утвержденных схем, то есть неверно, тогда Анатолий Васильевич срочно через верных людей взбудоражил геологов правдивыми сведениями о неполадках в «Кипарисе». Геологи ударились в панику и подстраховались, введя в ТУ пункт: радиометр должен устойчиво работать в течение сорока восьми часов. Было это двадцать восьмого августа. Промедление в данном случае означало не смерть, а отсрочку августовского плана. Анатолий Васильевич сделал так, что пункт 8 "а" ТУ дошел до него (уже официально) только тридцатого. Теперь существовал законнейший предлог для возмущения и удивления. Министерство снеслось с геологами, а те, здраво рассудив, согласились потерпеть до октября.

Труфанов отозвал Стрельникова:

— Ваше мнение?

— Какое-то время он будет работать… Дальше — не знаю.

— Что же вы предлагаете?

— Полностью изменить схему.

— Детский лепет.

— Понимаю…

В кабинете Игумнова директор ослабил галстук, решил, видимо, отдохнуть.

— Уже второй месяц я думаю, — сказал Труфанов, — кто же виноват в этом безобразии? Из лучших побуждений я отказывался от «Кипариса», из еще лучших побуждений меня заставили делать его. Чтоб возвеличить славу советской науки, его разрекламировали на весь мир… И вот результат…

Игумнов слушал. Директор хочет излиться? Изливайтесь, Анатолий Васильевич, прошу вас, дверь могу закрыть на ключ… Только, как выразился бы Петров, «не лепите чернушку», надо было быком упереться, насмерть стоять, но радиометр делать для геологоразведочных партий, а не на выставку.

Изливайтесь.

— План засчитан условно… Заводу дали премию. За что — догадываюсь.

Доложили, конечно, что начат выпуск серийных «Кипарисов»… Списочек составь… Сам посуди, какое дело монтажнику или регулировщику до схемы, хорошая она или плохая… Он работал…

Через несколько дней регулировщики отходили от кассы, тиская в руках деньги. Прибор никудышный, а им премия.

— Деранут подоходный, гады, — капнул дегтя недоверчивый Дундаш. — И в получку ни шиша не дадут.

— Не выдерут, утри слезу. Парни, нам надо одеть Дундаша, — сказал Петров, — его на днях задержит милиция по подозрению в бродяжничестве. В таком задрипанном костюме ты, Дундаш, карьеру не сделаешь, в таком виде в люди не выбьешься.

Вечером отправились в открывшийся поблизости универмаг. Вымытый в душе Фомин примерял рубашки, и костюмы. К необычайному покупателю поспешил директор магазина.

— Человека срочно посылают за границу, — сказал Петров, — будет изучать физику в Станфордском университете. Вы уж помогите нам. Желательно только отечественное: там будут смотреть на этикетки. Бороду мы ему сбрили, самовар изъяли, нож припрятали. Дело за вами.

Директор, смеясь, обещал помочь. Принес три костюма, весьма приличных.

— Разоряете, гады, — шепнул Фомин.

После многократных примерок выбрали два — черный и светлосерый в полоску. Из обувного отдела принесли мокасины. Директор подул на воротник ратинового пальто. Фомин переобулся, завязал галстук, застегнулся.