Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове
Шрифт:
— Надо же. Еще один умник нашелся. Съезди, покажи, я пока покемарю.
— Придется проехать, товарищ… — сержант снова взглянул на корочки прав …Алмазов. И ответить по всей строгости, как говорится.
— Разве ж я против, товарищ лейтенант. Надо, так надо. Но именем своей бабушки (тут Кудрявцев хмыкнул и отвернул лицо, чтобы скрыть улыбку) клянусь, нет там никакого знака.
Сержант уселся на заднее сиденье четверки позади Кудрявцева, и, развернувшись, машина покатила назад, пока по команде сержанта: «Ну-ка, остановись», не замерла на обочине дороги. Все еще не торопясь, вразвалочку, милиционер лениво перешел шоссе и обомлел.
Знак-кормилец исчез. Еще час назад, заступая на дежурство, видел он его горделивый и круглый лик.
От всего этого потерял, как говорят китайцы, лицо грозный страж дороги. Забегал он, шаря глаза и руками по земле, метров на пятьдесят обрыскал все вокруг, потерял фуражку и долго искал ее. И лишь потом присел на корточки на обочине и загрустил. Он думал о том, что с помощью этого знака и еще двух-трех других он купил себе машину, что строительство загородного дома теперь надолго задержится, а еще сыну нужны деньги на учебу в институте, да мало ли что еще. Он думал и про начальство, которое не уменьшит мзду с подчиненного, узнай правду, и не просто по головке не погладит, но, глядишь, и вышвырнет незадачливого сержанта вон из рядов славной самоокупаемой дорожной милиции. И пришел он к твердому мнению, что знак надо заново установить самим. Что скрыть нужно этот ляп, в котором если и будут искать виновных, то только в его и напарника лицах.
Как побитый пес влез в автомобиль, так и не надев фуражки и вытирая беспрестанно потный лоб, и всю обратную дорогу грозно и жалко бормотал: «Ну, гады, ну берегись…. Найду. Непременно найду…». Не попрощавшись, вышел около своего служебного жигуленка, и, отъезжая, долго еще Кудрявцев наблюдал, как горячо и бестолково объяснял он товарищу происшедшее.
К слову, той же ночью в гараже вырезали два друга-гаишника круглый лист жести, покрасили его, как положено, приварили к куску трубы и в следующую ночь поставили на место исчезнувшего. Знали бы они, что, доложи начальству о пропаже и предъяви срез упомянутой трубы, скорее не нагоняй, а повышение в звании коснулось бы их. И, глядишь, не пришлось бы им отныне мотаться в зной и холод по шоссе и проселкам, а сидели бы они в теплых кабинетах; и не в маломерные карманы, а в бездонные ящики столов складывали бы придорожную дань от своих шустрых подчиненных.
Опять смеялся Юрий Александрович, опять после смеха загрустил: «Так им и надо, конечно. Но почему мы все такие?».
Дальше они ехали без приключений, строго по правилам и не торопясь. Между тем местность, по которой они проезжали, было одной из красивейших в Башкирии Холмы и увалы Благовещенской возвышенности возле села Удельно Дуваней с его известным родником близ дороги круто спадали в долину реки Белой. Места эти испокон веков славились обилием лесных ягод, так что через месяц-полтора можно будет увидеть, как словно муравьи заползают люди на коленях и корточках по холмам и перелескам, возвращаясь к машинам и подводам с обильной добычей. Рыночек у упомянутого родника, на крутом спуске дороги уже с утра был заставлен нехитрой домашней снедью, разносолами, вялеными и свежими лещами, карасями, что поставляла обильная река и старицы близ нее. Невольно остановившись и выбрав пару рыб в подарок сестре, Кудрявцев славно перекусил чебуреками в придорожном кафе, где не считал зазорным кормить гостей и президент республики, хотя слава эта в далеком прошлом.
Миновав широкую долину с ее многочисленными озерами, дорога далее вознесла их на Бирское плато с первыми предвестниками дремучих Павловских лесов, где кабаны и волки еще пугали порой незадачливых собирателей грибов и ягод. И вскоре, после того как лес раздался, на холмах вдали показался славный город Бирск. Надо сказать, город этот намного старше Уфы и долгое время с нею соперничал. Говаривают, что и возвысилась то Уфа благодаря взятке, что всучили пронырливые уфимские купчишки устроителям великого железнодорожного пути, когда тянули ее в последние годы царской власти от Москвы до Владивостока. Якобы за хорошую мзду проложили тогда рельсы не по вековому пути из Руси в Сибирь, что пролегал через Бирск, а через никому не ведомый городишко на слиянии трех рек Предуралья. И только на заброшенных поселковых дорогах вблизи Бирска можно еще встретить один-два сохранившихся каменных моста старого тракта, помнивших стук колес кареты Екатерины Великой в пору ее путешествия на Урал.
Сестра выбежала из дома, увидев у калитки знакомую машину. Смущенно и радостно они улыбнулись, обнялись. Юрий Александрович представил своего товарища: «Ты, Ксюша, о нас особо не беспокойся. Мы со Степаном в задней комнате устроимся. Раскладушку, да постельное белье приготовь, а обедать мы будем в городе. Да, Степан, а гостинцы-то забыли? — Обернулся он к товарищу». Тот поспешил назад, и огромные пакеты снеди вскоре вывалили свое содержимое на стол.
— Юрка, ты с ума сошел. Откуда у тебя такие деньги? Ты что, бандитом стал?
— А что, похож?
— Вроде нет. Да сейчас разве разберешь. Вон наш директор, тихий и смирный, а предприятие до ручки довел и на Кипре теперь загорает.
— Нет, Ксюша, изобретение я важное сделал по военной части. Секретное. Отсюда и деньги, и вот это, — кивнул он на заваленный продуктами стол. — Между прочим, Степан мой охранник. Мужик он серьезный и важный, с ним лучше не связываться.
В подтверждение этих слов Степан, как и было ими в дороге условленно, отогнул полу пиджака, так что увидела Ксения пистолет внушительных размеров в кобуре и даже как-то заробела перед братом.
— Что касается твоего директора, — продолжил Юрий Александрович, — то поверь, придет ему срок, да и другим. Ответят.
— В какой только жизни придет, и в какой ответят, — горестно заметила сестра.
Запали в душу эти слова Кудрявцеву. Пока накрывала сестра стол, чтобы попотчевать гостей с дороги, сидел он на табурете, обдумывая их, и впервые мысль об использовании подарка небес для воздаяния воцарившейся нечисти по заслугам, для устроения справедливости не только для себя, но и для всех простых людей, забрезжила перед ним во все своем неукротимом и призрачном свете.
Грустить и думать, впрочем, долго не пришлось. Стол был накрыт, Степан под благовидным предлогом осмотреть окрестности для пущей безопасности, исчез, и сестра с братом, мило болтая о новостях, общих знакомых и просто пустяках, дружно навалились на редкие еще в то время заморские, да и отечественные деликатесы. Тонко нарезанные кружки сыро- и просто копченой колбасы, ломти разнообразнейшего сыра из Франции и Италии, гамбургская ветчина — все вызывало «ахи» да «охи» добродушной хозяйки. Покровительственно посматривая на нее, Кудрявцев подначивал: «То ли еще будет, сестренка. Жить теперь будем по-новому». Спохватившись, он вскочил со стула со словами: «Да, совсем забыл», выбежал в прихожую, занес в дом старенький коричневый портфель со сломанным замком и, сдвинув на край стола чашки и тарелки со снедью, опрокинул его содержимое: банковские и просто перетянутые резинкой пачки долларов и рублей рухнули на потертую клеенку. «Ты не думай, — поймав встревоженный взгляд сестры, сказал он — это нормальные деньги. Я просто совершил одно открытие, и бог мне за это воздал. Здесь около трехсот тысяч долларов. На первое время тебе хватит, ну а там видно будет. А чтобы соседям глаза не мозолить, менять доллары лучше в Уфе. Хотя, знаешь что, Ксюша, — осененный новой мыслью воскликнул он, — не лучше ли тебе ко мне в столицу перебраться. Купим тебе новую квартиру где-нибудь в центре, да и я поблизости пристроюсь. Станем свой век доживать и за Витькой приглядывать.