Степи Евразии в эпоху средневековья
Шрифт:
Кольца от удил изготовлялись плоскими или уплощенными и орнаментировались (рис. 74, 10). Уздечные накладки и наконечники, шарнирные подвески нагрудных и потфейных ремней, имевшие округлый, чаще всего сердцевидный конец (рис. 74, 18, 27, 65), развивались по линии уплощения. Упростились, стали геометрически более правильными и их очертания. Вместе с тем появилось парное расположение заклепок, декоративные валики по краям, ячеистый узор сменился геометрическим, расположенным зонами и поясами (рис. 74, 32, 34). Изменялся внешний вид пластин наносных султанов. Цилиндрическая форма их трубочек сменилась конической, с расширением в верхней части (рис. 74, 42, 72; 74, 23, 53). Наносный султан является отличительной чертой украшения узды аскизской культуры. Его положение на храповом ремне
От седел обычно остаются мелкие железные детали: петли (рис. 74, 23; 74, 24), обкладки лук (рис. 74, 17), изредка — крупные серебряные пластины, украшавшие луки (рис. 74, 52), бляхи (рис. 74, 4, 21). Целое деревянное седло, обтянутое овечьей шкурой, найдено в гроте Узун-Хая (рис. 74, 68). Шкуры крепили ремнями. Подпружные пряжки делали из железа (рис. 74, 37; 74, 50) и из рога (рис. 74, 59, 66; 74, 68). Стремена в XI–XII вв. крайне редко попадали в могилы, в XIII–XIV вв. их стали класть туда чаще. Развитие их шло так же, как и во всей Евразии (рис. 74, 2–5; 74, 1, 2, 58). Только аскизские стремена часто украшались серебряной инкрустацией (рис. 74, 58). Найдены и деревянные стремена (рис. 74, 67). Встреченные в курганах рукояти плетей делались из рога, железа и бронзы и по форме близки к восточноевропейским (рис. 74, 29). Костяные рукояти часто орнаментировали (рис. 74, 61). Для шнуровки, продергивания ремней в XIII–XIV вв. применяли специальные инструменты, завершавшиеся изображением конских голов (рис. 74, 12, 66).
Для изучения транспортных средств большой интерес представляют целиком сохранившиеся в гроте Узун-Хая погребальные сани. По внешнему виду они более всего напоминают нарты хантов и манси и генетически, скорее всего, восходят к небольшим грузовым санкам, до сих пор известным охотникам Саяно-Алтая. Хотя их длина достигает 3 м., у них не было оглобель и, вероятно, лошадь тащила их при помощи ременных гужей (рис. 74, 74). О существовании колесного транспорта говорят находки в кургане 2 группы Кизек-Тигей остатков двухколесной погребальной повозки, напоминающей арбу [Кызласов Л.Р., 1975, с. 196].
В курганах встречаются баночные лепные сосуды, часто украшенные резным и штампованным орнаментом, имеющие насечки по венчику (рис. 74, 8). При раскопках города в дельте Уйбата собрана обширная серия и гончарной керамики самых разнообразных форм, размеров и назначения: небольшие блюдца с округлым краем, выпуклые круглые крышки, миски, вазообразные сосуды со сложным профилем, широкогорлые, овальные в плане невысокие «супницы», крупные толстостенные тарные сосуды. Особенностью всей этой керамики является ровный горновой обжиг, придающий ей кирпично-красный цвет, и сложная форма отогнутого венчика, приспособленного к использованию керамических крышек. Сосуды большей частью гладкостенные, с хорошо заглаженной внешней поверхностью, иногда с тонким резным узором.
В составе столовой посуды выделяются серебряные чаши и кувшины. Их форма в XI–XII вв. во многом близка форме пиршественной посуды предшествующего времени (рис. 74, 6, 7). В XIII–XIV вв. бытовали иные формы, широко известные в памятниках Евразии этого периода (рис. 74, 5, 6, 56, 57).
Из бытовой утвари в курганах наиболее часто встречаются предметы, входившие в походный набор воина-всадника: ножи, шилья, напильнички (рис. 74, 13), туалетные пинцеты (рис. 74, 17), двузубые вилки (рис. 74, 16), щеточки (рис. 74, 45), кресала скобковидной формы, крепившиеся в деревянную колодочку (рис. 74, 36; 74, 65), костяные футляры (рис. 74, 58).
Погребальный обряд и типы надмогильных сооружений отражают этническую пестроту населения древнехакасского государства и проходившие в нем в XI–XIV вв. ассимиляционные процессы. Обряд аскизской культуры в целом един — это трупосожжение на стороне с погребением на горизонте под невысоким каменным курганом кольцевидной формы (рис. 74, Б). Реже сложенные насухо плиты образуют не оградку, а сплошной панцирь (рис. 74, А) [Кызласов Л.Р., 1975, с. 205–207].
Отметим, что в аскизские курганы часто помещали шкуру коня без головы и иногда его мясо. Изредка под курганами находят скелеты огромных боевых собак особой породы, достигавших размеров теленка [Кызласов Л.Р., 1975].
Отклонения от этого обряда говорят об иной этнической принадлежности погребенного. Однако к аскизским должны быть отнесены и те погребения по обряду трупоположения, инвентарь которых целиком укладывается в нормы аскизской материальной культуры. Они свидетельствуют об ассимиляции средневековыми хакасами отдельных представителей других этнических групп государства, сохранивших прежние черты своего погребального обряда. Примером этого является погребение в гроте Узун-Хая (рис. 74, В, 58–74), относящееся, как уже говорилось, к XI в. и близкое к традициям некоторых алтайских племен, но аскизское по инвентарю.
В монгольское время аскизские вещи широко использовались населением, хоронившим покойников на могильнике Часовенная гора и в курганах на горе Самохвал (рис. 74, Б, 38–58, 65–69) [Кызласов И.Л., 1978].
Подобные комплексы хорошо выделяются на фоне типично эскизных погребений и могил кыштымов древнехакасского государства. Хотя последние изучены в очень небольшой степени, уже сейчас ясно, что для них был присущ не только особый погребальный обряд (варианты трупоположения), но и отличный от аскизского инвентарь (могилы у с. Суханиха — рис. 74, 59–64, у улуса Доможакова, сел Лугавского, Абакано-Перевоз, Сарагаш, Оты и т. д.) [Гаврилова А.А., 1969]. Эти погребения несомненно представляют ряд самостоятельных археологических культур, выделение и изучение которых — задача будущего. Без ее решения нельзя ответить на многие вопросы, которые ставит перед нами исследование этногенеза коренных народов Южной Сибири.
Курганы аскизской культуры обычно располагаются на горах: по вершинам, седловинам и склонам. Могильники невелики, обыкновенно они не превышают десятка насыпей. Вместе с тем курганные группы многочисленны и часто располагаются одна около другой. Поминальные обычаи XI–XIV вв. гораздо менее ясны для нас, чем погребальные обряды. Обычай сооружать у курганов стелы с эпитафиями (рис. 74, Б) был постепенно оставлен уже на первом этапе аскизской культуры. Судя по тамгам, к концу X — началу XI в. в Туве относится всего 10 стел [Кызласов Л.Р., 1965а]. Для XI–XII вв. известен лишь один курган со стелой и эпитафией (Тува, Малиновка, курган 1) [Кызласов Л.Р., 1960, 1969а, с. 114–116; Кызласов И.Л., 1977б]. На двух могильниках этого же времени встречены вертикально поставленные у курганов плиты, но уже без надписей (Самохвал, Хыргыстар-аалы на р. Нине).
Однако древнехакасская руноподобная письменность несомненно продолжала существовать и во время аскизской культуры. Кроме Малиновской эпитафии, об этом свидетельствуют две дальневосточные монеты XI–XII вв. с вырезанными на оборотах енисейскими надписями. Нет сомнений, что число эпиграфических находок аскизской культуры в скором времени увеличится. Дело здесь не только в расширении археологических работ, но и в наметившемся интересе ко все еще неразработанной палеографии рунической письменности тюркоязычных народов средневековья [Кормушин И.В., 1975].