Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время
Шрифт:
Созданию полукочевого уклада у северопричерноморских сарматов способствовала и близость их владений к античным земледельческо-ремесленным центрам. Эта близость ускоряла процессы социальной стратификации и классообразования внутри сарматского общества, что приводило к выделению богатой верхушки, заинтересованной в продуктах земледелия и ремесла, и беднейших слоев кочевников, вынужденных оседать на землю. Они-то и составляли ту часть сарматов, которая занималась земледелием.
Характер сарматских поселений нам неизвестен, тем более что в большинстве случаев наиболее вероятным представляется расселение сарматов среди существовавшего уже оседлого населения.
В Прикубанье они селились вместе с меотами и синдами, в нижнем Подонье, особенно с первых веков нашей эры, входили в состав населения Танаиса и близлежащих поселений и городищ. На западных окраинах сарматы осваивали не только степные, но и лесостепные земли, однако выделить сарматские селища среди поселений первых веков нашей эры, а затем Черняховских и черняховско-сарматских пока не удается (Рикман Э.А., 1975б, с. 40, 42; Гудкова А.В., Фокеев М.М., 1984, с. 86–93). Почти всюду, где сарматы осели на землю, создаются районы смешанных культур, в которых органически сочетаются признаки различных этнических групп.
В отношении нижнедонских городищ существует точка зрения С.И. Капошиной. Она связывает возникновение этих городищ в первые века нашей эры с расцветом экономики Танаиса, считает их главным образом сарматскими, но допускает присутствие и меотского населения. Правда, она пишет, что здесь оседали «потомки сарматов», которые, пережив бурные события I в. до н. э. (далекие переселения, участие в войнах Митридата, постоянные военные походы), представляли собой пестрые этнические объединения. Расцвет этих поселений падает на II в. н. э. Одним из наиболее крупных центров было Кобяковское городище, дожившее до III в. н. э. (Капошина С.И., 1968, с. 170, 171). Никаких следов металлургического производства, не говоря уже о горнодобывающем, на поселениях сарматов нигде пока не обнаружено. Даже в Прутско-Днестровском междуречье зеркальца-подвески отливали для сарматов мастера соседнего гето-дакийского населения (Рикман Э.А., 1975б, с. 54). Видимо, как и на востоке, сарматы Северного и северо-западного Причерноморья получали готовые металлические изделия из ближайших и более отдаленных производственных центров, мастера которых обладали древними традициями и навыками металлообработки.
Постоянными предметами импорта в сарматском быту являлись также всевозможные бусы, гончарная керамика, изделия из стекла, большая часть украшений, предметы роскоши и другие вещи. При этом каждый из крупных сарматских регионов поддерживал постоянные торговые контакты с определенными партнерами. Южное Приуралье входило в сферу экономических и политических интересов ближневосточных и среднеазиатских государств. Нижневолжские кочевники, как и племена, жившие к западу от Дона, пользовались главным образом продукцией мастеров северопричерноморских колоний, городищ нижнего Дона, Прикубанья, Северного Кавказа и в гораздо меньшей степени — изделиями населения восточных областей.
Предметы роскоши попадали в руки сарматов разными путями. Это могли быть подарки (дань), которыми откупались от варваров государства и города-колонии Северного Причерноморья, постоянно жившие под военной угрозой сначала скифов, затем сарматов. Во II в. н. э. даже Рим был вынужден платить роксоланам дань под видом подарков за их лояльность на границах империи. Все эти подношения накапливались в руках военных предводителей отдельных племен или вождей крупных сарматских объединений. Возможно, именно так были получены сарматами великолепные южноиталийские серебряные и золотые кубки и вазы, составляющие целые сервизы для вина, которые были найдены в очень богатых сарматских курганах (Хохлач, Садовый, Жутово, Высочино). Обращает на себя внимание география этих находок, сосредоточенных пока только в низовьях Дона. Видимо, именно здесь в I–II вв. н. э. находился центр крупного и богатого сарматского объединения. Импортные предметы особого рода известны из богатых погребений савроматского времени (V–IV вв. до н. э.) южного Приуралья: ахеменидские ритоны, гривны, печати. Вряд ли эти вещи могли быть предметами торговых операций. Ритоны употреблялись как парадные сосуды на пиршествах и при совершении культовых обрядов (скифские бляшки со сценами побратимства и приобщения воина или царя к власти и покровительству богини), гривны являлись символом высокого социального статуса их обладателя. Поэтому весьма вероятно, что подобные вещи могли быть получены военачальниками южноуральских кочевников в качестве трофеев или подарков за службу их отрядов в ахеменидской армии (Савельева Т.В., Смирнов К.Ф., 1972; Мошкова М.Г., 1981, с. 184).
Но основная часть дорогих импортных вещей, в том числе ювелирных изделий и металлических сосудов, попадала к сарматам путем обычной торговли через два самых крупных города Азиатского Боспора — Танаис, «самый большой после Пантикапея эмпорий варваров» (Страбон, VII, IV, 5), и Фанагорию. Недаром в Фанагории существовала группа аланских переводчиков, во главе которой в 208 г. н. э. стоял Ирак (Шкорпил В., 1911, с. 113). Значение Танаиса как торгового центра было чрезвычайно велико. Страбон неоднократно упоминает об этом, а в XI книге своей «Географии» дает подробное описание города. Танаис, по его словам, служил «общим торговым местом для азиатских и европейских кочевников и для плывущих с Боспора по озеру (Азовскому морю); первые доставляли рабов, шкуры и разные другие товары кочевников, а другие взамен привозили на судах платье, вино и прочие предметы, свойственные цивилизованному образу жизни» (Страбон, XI, II, 3). Транзитной торговлей занимались и сами сарматы. Так, верхние аорсы «вели караванную торговлю на верблюдах индийскими и вавилонскими товарами, получая их в обмен от армян и индийцев»; «вследствие своего благосостояния они носили золотые украшения» (Страбон, XI, V, 8).
Какая-то часть импортных вещей могла попадать к сарматам и в качестве дани, налагаемой на торговые караваны, проходившие через их территорию. Подобную ситуацию можно предполагать для римского и восточного импорта, обнаруженного в позднесарматских погребениях Лебедевского могильника в западном Казахстане (Мошкова М.Г., 1982 с. 85, 86). С помощью сарматов римский и восточный импорт поступал к северным лесостепным и лесным племенам. Достаточно вспомнить бронзовые ковши из Ахтиала и Ныргынды (Прикамье) и чашу из знаменитого Андреевского кургана (район г. Саранска).
Говорить о существовании у сарматов денежного обращения не приходится. Однако на территории нижнего Поволжья известны случайные находки монет. Активным сбором их от населения и регистрацией занималась Саратовская архивная ученая комиссия. В середине 20-х годов одним из членов ее, Б.В. Зайковским, была опубликована монетная летопись Нижневолжской обл., включившая все монеты, известные комиссии от Дона до Урала (Зайковский Б.В., 1926). Тогда же А.Н. Зограф, использовав эту летопись, составил список достоверных и определимых монет и передал его в секцию нумизматики и глиптики Академии истории материальной культуры. В этом списке значатся 14 определенных мест и 2 «случая с легким сомнением в достоверности места находок», в том числе 9 — на правом берегу Волги, примерно от широты Волгограда до Саратова, и 7 — на левом, главным образом на притоках Волги Торгуй, Еруслан и Тарлык, а также в бассейне Ахтубы и на водоразделе Волги-Урала. Основная масса монет относится ко II–III вв. н. э., хотя на правом берегу найдены сицилийская монета V в. до н. э., сиракузская III в. до н. э. и ольвийский борисфен (330–240 гг. до н. э.), остальные — I–IV вв. н. э. греческого, римского и боспорского чеканов. С левого берега известны: борисфен, пантикопейская монета, денарий времени Республики и римские монеты I–IV вв. н. э. На левом же берегу, в верховьях Еруслана, обнаружен клад, состоявший из 8,5 фунтов серебра (около 850 монет) и 5 золотых монет. Экземпляры, определенные А.Н. Зографом, принадлежали римскому чекану, начиная с Гордиана III (238–244) и кончая Галерном (293–311 гг. н. э.). Юго-восточнее по Деркулу и Чегану в районе г. Уральска найдены 5 парфянских монет I в. до н. э. — I в. н. э. Орода I, Готарза II и Фраата III.
Последние годы принесли две интереснейшие находки монет в погребениях. В богатой женской могиле среднесарматского времени у хут. Алитуб (левый берег нижнего Дона) найдены три медные боспорские монеты конца I в. до н. э. (Засецкая И.П., Лагоцкий К.С., Маловицкая Л.Я., 1972, с. 125). Еще две медные монеты оказались также в среднесарматском погребении в южной степной части Башкирии (с. Иштуганово). Одна из них понтийская (105-90 гг. до н. э.), вторая пантикапейская (73–63 гг. до н. э.). На основании инвентаря и монет погребение датировано второй половиной I в. до н. э. — I в. н. э. (Кропоткин В.В., Обыденов М.Ф., 1985, с. 242–246).
Как видим, наибольшее количество монет приходится на среднесарматский период, главным образом I в. н. э., и расцвет позднесарматского, II–III вв. н. э., т. е. время наиболее интенсивных связей сарматов с городами-колониями Северного Причерноморья и юго-восточными соседями (парфянские монеты).
Об общественных отношениях у савромато-сарматских племен письменные источники сообщают нам чрезвычайно мало сведений, и реконструкция их возможна только с привлечением косвенных данных, в том числе и археологических. Формы социальной организации у всех евразийских кочевников, в том числе и у савромато-сарматов, сходны: она покоится на родо-племенной основе. Племя, осознававшее себя этнической общностью (Хазанов А.М., 1975, с. 119, 120, 129), как и в Скифии, являлось основной общественной единицей, выполнявшей функции административно-политические и военные. Как и все древние кочевники, савромато-сарматские племена находились на стадии разложения первобытно-общинного строя и переживали эпоху классообразования. Однако в зависимости от времени и места степень и глубина происходивших в обществе социальных процессов были различны.