Степные рыцари
Шрифт:
Приглядываясь к товарам, важно расхаживали фрязины, венецианские, греческие и персидские купцы. Между рядов метались вездесущие белоголовые казачата.
Толпы ходили от ларя к ларю, от лавки к лавке, с радостным изумлением разглядывая невиданные, соблазнительные вещи, красочно пестревшие на прилавках купцов.
И чего только не было на этих прилавках! Что только не ласкало глаз степного человека! Тут и радугой переливались шелка. Тут и сверкающая серебром парча. Огненной россыпью отсвечивали на солнце яхонты, жемчуг, бисер, яшма. Женщины не могли оторвать завистливых
Ворохами лежали разных цветов сафьяновые сапоги и женские чирики [27] , расшитые чудесными азиатскими узорами. Кучи восточных сладостей, сухих варений. Горы бочонков с фряжскими винами и водками.
Вправо от ларей и лавок, у врытых столбов, бойко и оживленно проходила торговля ясырью. Десятка два невольников-татар и чеченцев — мужчин и женщин, прикованных к столбам, печально понурив голову, сидело на корточках, ожидая своей участи.
— А ну, налетай! — весело кричал конопатый, небольшого роста казачок. — Деньги вынимай, товар принимай!.. Дешево продается, даром дается…
27
Чирики — обувь.
Персидские и крымские купцы, хозяева галер, стоявших на пристани у причала, не спеша расхаживали вокруг ясыри, внимательно осматривали, ощупывали рабов.
Из харчевни неслись взрывы хохота разгулявшихся казаков. Там под смех толпы пьяный цыган боролся с не менее пьяным медведем.
Под тенью мохнатой вербы, сидя на земле и вызванивая на цимбалах, тонкоголосо выводили слепцы:
Не пыль пылит, не туман встает, То из града Азова, из тяжелой неволи, Три родных брата бегут-убегают…Выбрав хорошую, беленую холстину на рубаху Гурейке, Фатима ходила по ларям, подбирала цветные нитки для вышивки. Но таких ниток, какие ей требовались, девушке не попадалось. Толчась в толпе по базару, Фатима вдруг увидела двух мусульман в белых чалмах. В облике одного из них — полнотелом, круглоликом, с пышной крашеной бородой — ей показалось, что-то знакомое.
«Да это ж Коземрат Улак-ага!» — обрадовалась Фатима, узнав в мусульманине крымского сановника, не раз прибывавшего в Азов в качестве посла крымского хана. Она видела его во дворце своего отца.
Девушка растерялась, не зная, что делать: окликнуть его или промолчать? Нет, надо окликнуть: Фатима так рада знакомому человеку.
— Да благословит тебя аллах, Коземрат Улак-ага, — сказала она по-турецки, дернув его за рукав.
Татарин остановился в изумлении.
— Кто ты, дочь моя? — спросил он. — Почему знаешь меня.
— Я тебя видела во дворце отца, ага. Я дочь паши — губернатора Азова…
Толстый татарин в еще большем изумлении хлопнул себя руками по бедрам.
— Постой!.. Постой, дочь моя… Ты дочь Какудана-паши,
— Да, ага, я его дочь.
— Да простит аллах мои прегрешения, — взглянул крымчак на сияющее небо. — Ничего не пойму, — развел Он руками. — Но как же ты попала сюда?
Фатима коротко рассказала ему обо всем, что случилось с ней и с ее семьей в Азове.
— Велик аллах, — покачал головой татарин, выслушав ее. — Ты вечно должна молиться аллаху за свое спасение. Почему же твой спаситель не потребует у султана выкуп за тебя?.. Султан обязательно выкупил бы тебя. Может быть, твой спаситель взял тебя в жены? Тогда понятно его бескорыстие.
Фатима, покраснев, покачала головой:
— Нет. Он не хочет меня в жены брать… Он еще молод. Ему и семнадцати лет нет.
— А где твой покровитель? — поспешно спросил татарин. В его голове уже созрел какой-то план.
— Он ушел с казаками в поход на сине море.
— Слыхал я об этом. Где ты живешь, дочь моя?
— Во дворце.
— У атамана?
— Да.
— Как невольница?
— Нет, скорее как его приемная дочь.
— У тебя есть стража? Следят за тобой?
— Нет. Я свободна. Что хочу, то и делаю.
— Странно, — пожал плечами крымчак. — Казаки — варвары… Они грубы и невежественны… Жестокие люди.
Фатима не стала с ним спорить. Зачем ему доказывать противоположное? Коземрат Улак-ага все равно ей не поверит.
Хитрый татарин мгновение, приложив палец к выпуклому лбу, раздумывал. Соблазнительный план его созревал все больше. Ведь если увезти отсюда дочь самого азовского паши, вырвать ее из рук свирепых казаков, то ведь тогда, пожалуй, во дворце крымского хана его чуть ли не на руках будут, носить. Во всяком случае, выгода от этого огромная будет. Да еще султан турецкий узнает об этом, милость окажет ему свою.
— Вот что, дочь моя, — виляя глазами, зашептал он на ухо Фатиме. — Тебе непременно надо скорее уходить отсюда. Непременно. Иначе ты погибнешь. Я приехал в Азов к Войску Донскому послом от крымского хана с предложением, чтобы казаки сдали крепость нам по-мирному… Но атамана Татаринова нет в городе. Мне сказали, что он поехал на Дон. Но это неправда. Он повел казаков в набеги на турецкие города. Да плохо им пришлось. Побили да потопили их всех турки. Погибли там и атаман и все его казаки…
— Все? — в ужасе вскрикнула Фатима.
Коземрат внимательно посмотрел на нее и понимающе переглянулся со своим спутником. Ему все стало понятно: девушка была влюблена в своего покровителя — молодого казака.
— Да, все, — опустив глаза, кивнул он. — Никто в живых не остался.
— Это правда? — с мольбой взглянула она на него.
— Это правда, дочь моя.
Слышал ли что о разгроме казаков татарин или нет, но он сумел убедить Фатиму уехать с ним в Крым.
— А к тому же, — говорил он ей, — я достоверно знаю, что турки идут сюда с огромной армией. Они осадят крепость. Всех здесь побьют, камня на камне не оставят… Я хотел упредить казаков, чтоб по-доброму сдали нам крепость. Но не удалось. Пусть пеняют сами на себя…