Стих и проза в культуре Серебряного века
Шрифт:
В результате же этой работы можно считать, что во многом именно благодаря его опытам газеллы стали активной строфической формулой, которая позднее стала использоваться не только в многочисленных русских переводах с фарси, в советские годы ставших спасением для многих крупнейших отечественных авторов неофициального лагеря, но и для авторов оригинальных газелл, таких, например, как Евгений Шешолин.
Как своеобразный экспериментальный синтез основных направлений творчества Вяч. Иванова – от «чистой» символистской лирики до философии и даже политологии 262 – можно рассматривать незавершенную «Повесть о Светомире царевиче» (далее – ПСЦ). Нам представляется, что наиболее отчетливо эта синтетичность проявилась в ритмическом строе произведения, написанного так называемой версейной (строфически упорядоченной) прозой 263 с использованием широкого спектра стиховых элементов, на которых мы в первую очередь и сосредоточим наше внимание.
262
В связи с этим нельзя не вспомнить, что писал в 1937 г. В. И. Иванов по поводу перевода «Слова о полку Игореве», выполненного Р. Рильке: «Конечно, не один лишь вкус эпохи
263
Подробнее об этом типе прозы см.: Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. М.: РГГУ, 2002. С. 177–219.
Но прежде всего – несколько слов о соотношении стиха и прозы в творчестве поэта и в его рефлексиях по поводу этого, которую следует признать достаточно неоднозначной.
С одной стороны, в 1905 г. он писал Венгерову:
Я теоретически понял, что поэтическая речь, по своей природе, ищет дифференцироваться от речи прозаической (как мы и наблюдали это во все эпохи расцвета поэзии) <…> что истинному русскому стиху, каким он необходимо станет, роднее древняя гиератичность нашего забытого слова или лубочная простота нашей старинной песни и сказки, нежели совершенная общепринятая речь нашего образованного общества 264 .
264
Переписка Вяч. Иванова с С. А. Венгеровым / публ. О. А. Кузнецовой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1990 г. СПб., 1993. С. 90–91.
С другой стороны, Иванов регулярно обращается к понятию «эполира» – эквиваленту немецкого «Das Lyroepische», в котором акцентируется генетическая и сущностная близость двух этих литературных родов в противоположность драматическому 265 . Именно таков пафос его апелляции к нерасчлененности эпоса и лирики в архаические времена («место позднейшего эпоса занимала до Гомера поминальная эполира, плачевные “славы”» 266 ), а также Иванов упоминает «хоровые эполирические кантаты Стесихора» 267 и «агонистические формы эполиры, вроде, например, буколиазма» 268 , хотя в более развернутой характеристике понятие «эполира» выступает у него в значении, близком к современному лироэпика:
265
Указано нам К. Лаппо-Данилевским; ср. приведенную в его недавней статье запись полемики Иванова с Веселовским по поводу исторической последовательности появления эпоса и лирики: «Начало эпоса Веселовский рисует как эпический речитатив с лирическими порывами; начало эпоса в синкретическом действе не эпос, а эпо-лира; очень древние остатки эпоса суть образцы эпо-лиры» (Лаппо-Данилевский К. Ю. Труды А. Н. Веселовского и бакинские лекции Вяч. Иванова по поэтике // Александр Веселовский. Актуальные аспекты исследования. СПб.: Наука, 2011. С. 109).
266
Иванов В. И. Дионис и прадионисийство. СПб.: Алетейя, 1994. С. 71.
267
Там же. С. 392.
268
Там же. С. 395.
Эпос по Платону, смешанный род, отчасти повествовательный, или известительный, – там, где певец сообщает нам от себя о лицах действия, о его обстановке и ходе самих событий, – отчасти подражательный, или драматический, – там, где рассказ рапсода прерывается многочисленными и длинными у Гомера монологами или диалогами действующих лиц, чьи слова в прямой речи звучат нам как бы через уста вызванных чарами поэта масок невидимой трагической сцены. Итак, по мысли Платона, лирика и эполира, с одной стороны, обнимающая всё, что говорит поэт от себя, и драма – с другой, объемлющая все то, что поэт намеренно влагает в уста других лиц, суть два естественных и беспримесных рода поэзии, эпос же совмещает в себе нечто от лирики и нечто от драмы. Эта смешанная природа эпоса объяснима его происхождением из первобытного синкретического искусства, где он еще не был отделен от музыкально-орхестического священного действа и лицедейства 269 .
269
Иванов В. И. Достоевский и роман-трагедия // Иванов В. И. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. Брюссель, 1987. С. 409.
Понятие «эполира» применяется Ивановым и к литературе нового времени: в статье о романе в стихах А. Пушкина он прямо соотносит с этим межродовым явлением «Чайльд-Гарольда» Байрона и через него опосредованно «Евгения Онегина»: для английского романтика, по мнению Иванова, слово «роман» «звучало еще отголосками средневековой эполиры» 270 . Таким образом, Иванов настаивает скорее на единстве эпоса и лирики (правда, не прозы и стиха, в новейшей литературе часто совпадающих, но в более ранней истории словесности – далеко не всегда).
270
Иванов В. И. Роман в стихах // Иванов В. И. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. С. 324.
Наконец, совмещение стиха и прозы в рамках одного текста, к которому Иванов обращается в первую очередь в связи с творчеством
271
Шишкин А. Б. Вячеслав Иванов и Италия // Русско-итальянский архив. Салерно, 1997. С. 512–513.
Вообще, переводы всегда были для Иванова площадкой для опробования разных новаций, в том числе и на границе стиха и прозы. Так, в своей статье «Две стихии в современном символизме» (1908) он помещает собственный перевод стихотворения Ш. Бодлера (автора знаменитых «Стихотворений в прозе») «Соответствия», выполненный в виде прозаической миниатюры:
Природа – храм. Из его живых столпов вырываются порой смутные слова. В этом храме человек проходит чрез лес символов; они провожают его родными, знающими взглядами.
Подобно долгим эхо, которые смешиваются вдалеке и там сливаются в сумрачное, глубокое единство, пространное, как ночь и как свет, – подобно долгим эхо отвечают один другому благоухания, и цвета, и звуки.
Есть запахи свежие, как детское тело, сладкие как гобой, зеленые как луга; и есть другие, развратные, пышные и победно-торжествующие, вокруг распростирающие обаяние вещей бессмертных, – таковы амбра, мускус, бензой и ладан; они поют восторги духа и упоения чувств 272 .
272
Иванов В. И. Две стихии в современном символизме // Иванов В. И. Родное и вселенское. М., 1994. С. 151, 153.
Напомним, в тексте статьи стихотворение разбито на две части, причем в первую попадают два катрена, а во вторую – два терцета этого сонета. При этом важно, что другие стихотворения французского символиста Иванов переводит стихами, в то время как стихотворения немецких классиков Гете и Шиллера – прозой 273 .
Очевидно, что перед нами здесь – не обычные подстрочники, а полноценные художественные произведения, выполненные по законам прозаического перевода стихотворных текстов, существовавшим в первой половине девятнадцатого века наряду со стихотворными (вспомним хотя бы переводы А. Шишкова и П. Катенина из Петрарки, П. Вяземского из Мицкевича и А. Григорьева из Гейне); ср. также появившееся в конце века полное собрание стихотворных произведений Байрона в прозе 274 . Кстати, позднее Иванов переводит свои сонеты на итальянский язык тоже своего рода «пограничной» формой – свободным стихом 275 .
273
Один из них (из «Вильгельма Мейстера» Гёте) см. там же, другие – в собрании переводов В. Иванова (URL:.
274
Подробнее об этом см.: Орлицкий Ю. Б. Соотношение стиха и прозы в истории русского художественного перевода // Логический анализ языка. Перевод художественных текстов в разные эпохи / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2012. С. 261–271.
275
Иванов В. И. Римские сонеты. СПб., 2011. С. 90.
К форме прозаической миниатюры, представляющей собой своего рода эквивалент лирического стихотворения в прозе, Иванов обращается и в оригинальном творчестве. Так, недавно были опубликованы его ранние «Этюды в прозе» (1887): при этом собственно художественные, лирические фрагменты перемежаются в черновых тетрадях поэта с философскими и культурологическими размышлениями 276 . К этой же форме, очевидно, можно отнести и широко известные «Спорады» поэта. Как относительно самостоятельные миниатюры в прозе можно рассматривать и главки эссе «Anima» 277 .
276
Иванов В. И. Прозаические этюды // Русская литература. 2011. № 4. C. 45–50.
277
Иванов В. И. Anima. СПб., 2009.
Наконец, назовем прозаические миниатюры, сохранившиеся в архиве поэта; Г. Обатнин расценивает их как «совершенно особые записи замыслов произведений – когда прозаический текст уже заключает в себя всю образность будущего стихотворения». В качестве примера исследователь приводит
…запись замысла, воплощенного в стихотворении «Покорность»: «В остальном мы чужды. Ты живешь долее меня, и мой век, летучий и эфемерный, как гонимый осенним ветром листок, ты, конечно, переживешь. Зачем же я люблю тебя мгновенной любовью? Зачем ты приветствуешь меня участливым взором? Так мы проходим, уединенные, как ты, дети творения, друг мимо друга, готовые любить и <не> успевая любить. Только что мы любили, встреча кончается, мы простираем руки во след уходящих теней, и любовь наша охладевает в одиночестве, лишенная <?> пищи. И тогда любим, не можем любить вполне, не можем достигнуть предмета любимого, как бы близко он ни был, и утолить любви не можем. И потому наше краткое счастье омрачается грустью неудовлетворенности, но и оно не долго, и оно проходит, и наступает разлука. Любовь не утоляет, но обращается в отраву, мучительно разрушающую сердце. Покорность, покорность!» 278
278
Цит. по: Обатнин Г. В. Из материалов Вячеслава Иванова в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник РО ПД на 1991 г. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1994. С. 32.