«Стихи, достойные запрета...»: Судьба поэмы Г.Гейне «Германия. Зимняя сказка».
Шрифт:
В переводе В. Левика мысль поэта выражена в сжатой формуле, произнесенной двойником: «Я мысли твоей деяние…» Гейне понимает, что в современных условиях слово только тогда становится силой, когда оно неразрывно связано с революционным действием. И в этом Гейне снова выступает как последователь Маркса. В заключительных строфах главы VI он сравнивает двойника с древнеримскими ликторами, в обязанности которых входило выносить наказания осужденным. По мысли Гейне, суда заслуживает обветшавшее средневековое устройство Германии.
В главе VII Гейне продолжает тему двойника. Поэту снится, что, прикладывая руку к кровоточащей сердечной ране, он метит двери домов, заслуживающих суровой кары. Как пояснял в комментариях к поэме Н. Я. Берковский, этот образ Гейне отозвался у Маркса. Выступая на юбилее чартистской народной газеты, Маркс рассказал о том, что в средние века в Германии правящим классам мстило за их злодеяния «тайное судилище» — «суд Фемы». Если на каком-нибудь доме появлялся красный крест, то знали уже, что хозяин его отмечен Фемой. Ныне этот таинственный красный крест начертан на всех домах Европы. Теперь уже Маркс использовал гейневский образ и придал ему конкретное социально-политическое звучание (см. т. 12, с. 5).
Понимая, какую важную роль в борьбе с отживающей феодальной идеологией сыграет «Зимняя сказка», Гейне послал из Гамбурга, где наблюдал за изданием поэмы, только что отпечатанные корректурные листы Марксу, предлагая напечатать их в газете «Форвертс» («Вперед»).
До нас дошло единственное письмо Гейне адресованное Марксу. Оно целиком посвящено судьбе его будущей книги и было отправлено 21 сентября 1844 года вместе с корректурными листами. Вот что писал поэт, обращаясь к Марксу с дружескими просьбами: «Я снова страдаю моей роковой болезнью глаз и с трудом царапаю Вам эти строчки. Однако все важное, что мне нужно вам сообщить, я смогу сказать устно в начале будущего месяца, поэтому готовлюсь к отъезду, напуганный знаком, поданным свыше; мне не хочется, чтобы меня сцапали, у ног моих нет таланта носить железные кандалы, как носил их Вейтлинг (он показывал мне их следы). Меня подозревают в более деятельном участии в газете «Вперед», чем то, которым я на самом деле могу похвалиться, и, по чести говоря, газета эта свидетельствует о том, что она — величайшая мастерица в деле подстрекательства и компрометации. В чем тут дело? Даже Мойрер вышел из берегов. При встрече скажу больше. Если бы только в Париже не готовили козней! Книга моя отпечатана, но ее выпустят в свет только недели через полторы-две, чтобы не сразу забили тревогу. Корректурные листы политической части книги, именно те, где напечатана моя поэма, я посылаю вам сегодня бандеролью с троякой целью. А именно: во-первых, чтобы они позабавили Вас, во-вторых, чтобы Вы сразу начали действовать в пользу книги в немецкой прессе и, в-третьих, чтобы вы, если найдете целесообразным, могли напечатать в газете «Вперед» лучшее из новой поэмы.
Мне кажется, что до конца шестнадцатой главы поэмы все годится для перепечатки; только позаботьтесь, чтобы вся та часть, где говорится о Кельне, то есть главы четыре, пять и семь, были напечатаны не раздельно, а в одном номере. Так же обстоит дело и с частью, где идет речь о старом Барбароссе, то есть с главами четырнадцатой, пятнадцатой и шестнадцатой, — они тоже должны быть напечатаны вместе, в одном и том же номере. Пожалуйста, напишите несколько вступительных слов к этим отрывкам. Начало книги я привезу вам в Париж. Оно состоит лишь из романсов и баллад, которые понравятся вашей жене. (Дружеская моя просьба — передайте ей сердечный привет; я счастлив, что скоро увижу ее снова. Надеюсь, что будущая зима будет для нас менее печальной, чем прошлая.)
Кампе сейчас делает еще отдельный оттиск поэмы, в которой цензура вычеркнула некоторые места, но к которой я написал предисловие, весьма недвусмысленное; в нем я решительнейшим образом бросаю вызов националистам».
Заканчивается письмо так: «Не могу перечитать написанное — но ведь нам-то довольно одного знака, чтобы понять друг друга» (т. 10, с 170–172). Доверительное письмо поэта к Марксу говорит о взаимопонимании между ними. Гейне не сомневается, что его новая поэма будет понята и принята. Он уверен, что ему будет оказана дружеская услуга и в публикации поэмы, и в воздействии на журналистскую братию. Гейне чрезвычайно ответственно подходил к публикации каждой своей строки. Письмо к Марксу проникнуто заботой о читателе: поэт стремится к тому, чтобы отрывки, публикуемые в каждом номере, отличались законченностью и правильно воспринимались.
В газете «Форвертс» Маркс вынужден был сотрудничать из-за того, что не было другого органа, обращенного к демократической немецкой публике. Маркс писал передовые статьи для этой газеты, фактически редактировал большинство материалов, и под его влиянием газета заметно полевела. Маркс привлек и Гейне к сотрудничеству в этой газете, где были напечатаны многие политические стихи, в том числе «Силезские ткачи», «Новый Александр», «Доктрина» и др.
Выполняя просьбу Гейне, Маркс передал корректурные листы поэмы в редакцию газеты «Форвертс», и там с 23 октября по 30 ноября из номера в номер печатались отрывки из «Зимней сказки».
В трудах Карла Маркса цитаты из Гейне встречаются чрезвычайно часто, а из всех его произведений «Германия. Зимняя сказка» упоминается чаще всего. В одних случаях Маркс приводит несколько строк Гейне, а в других просто отсылает читателя к широко известным высказываниям поэта. В большинстве примеров дается ссылка на авторство Гейне, но нередко указания на источник цитаты нет, ибо Маркс приводит фразы Гейне, превратившиеся в поговорки. Некоторые наиболее яркие строки из поэмы Маркс цитировал по нескольку раз.
Так, в «Немецкой идеологии» К. Маркс и Ф. Энгельс, характеризуя национализм и косность немецкого мещанства, вспоминают стихи из главы VII: «Французам и русским досталась земля…» (т. 3, с. 473). И далее рассуждение авторов о национальном бюргерском чванстве немецких торгашей и ремесленников воспринимается как прекрасный комментарий к сатире Гейне: «Немцы с огромным чувством самоудовлетворения противопоставляют другим народам это воздушное царство снов, это царство «сущности человека», объявляя его завершением и целью всемирной истории; на всех поприщах они рассматривают свои фантазии как окончательный приговор, который они выносят деятельности других народов, и так как они повсюду способны быть только зрителями, наблюдателями, то они считают себя призванными вершить суд над всем миром, утверждая, что весь исторический процесс достигает своей конечной цели в Германии» (т. 3, с. 473). То, что у Гейне выражено эмоционально, в «Немецкой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса сформулировано строго логично и доказательно.
К. Маркс и Ф. Энгельс особенно ценили антимонархическую направленность поэзии Гейне. В их работе «Программы радикально-демократической партии во Франкфурте и Франкфуртской левой» процитированы строки, высмеивающие миф о Фридрихе Барбароссе:
Ведь если обдумать вопрос хорошо, Император нам вовсе не нужен (т. 5, с 40).Слова эти прекрасно характеризовали политическую ситуацию революционного 1848 года.
Говоря же о несбывшихся революционных преобразованиях «майских дней 1848 года», Маркс вновь вспоминает строки из поэмы, на этот раз из главы VIII:
В ту пору стояло все в пышном цвету. Ликовали солнечно дали, И птицы томно пели там, И люди надеялись, ждали,— Мечтали… (т. 6, с. 211).В уста одного из пустопорожних болтунов Франкфуртского парламента К. Маркс вкладывает, слегка изменяя, слова Гейне из главы XII поэмы:
Сегодня, судари, средь вас Я счастлив пребывать И этот незабвенный час Век буду вспоминать. От вас я слышу в этот миг Сочувствующий вой; Бессилен описать язык Восторг безмерный мой (т. 5, с. 167).