Стихи в переводе Сергея Торопцева

Бо Ли

Юный месяц

Юный месяц встал над морем [34] В сумеречный час росы, Когти ветра тучи роют, И блестит песок косы. Ах, к чему тут струны эти, Когда сын ушел в поход? Царский сад [35] покинем — ветер К сыну пусть стихи несет.

715 г.

Свое путешествие Ли Бо воспринимает как восхождение, вкладывая в это не столько физический, сколько духовно-мистический смысл. Собственно говоря, эта антитеза оказалась ведущей для всего его творчества. Еще совсем недавно он описывал подъем на башню в городе как выход из ночи — в яркость дня, как очищение и духовное преодоление низменности земной плоскости.

34

Стихотворение

написано в монастыре Великого просветления в горах Шу, где ни моря, ни даже озера нет, и юный поэт внутренним взором видит месяц над мифическим Восточным морем, где на острове Пэнлай обитают бессмертные святые. Первой же своей поэтической строкой мальчик заглянул в Вечность.

35

В оригинале — «Западный сад», сооруженный древним императором для увеселения друзей-литераторов, и тут откровенно читается противопоставление чистого Небесного — суетному земному.

Поднимаюсь на башню Саньхуа в Парчовом граде

Парчовый город солнцем озарен. По башне поднимается рассвет: Злаченое окно, резной проем, За пологом — луны крючкастый след. Ступени к небу сквозь листву летят, С тоской я распрощался в вышине, Вечерний дождь давно ушел к Санься [37] , Кружатся два потока [38] по весне. Вот я пришел, на все это гляжу Как по Девятым небесам [39] брожу.

37

Санься: три ущелья на Янцзы, вытянувшиеся цепью между городами Боди и Ичан.

38

Реки Пицзян и Люцзян в прилегающем к Чэнду уезде Шуанлю (Двуречье).

39

Девятое небо: обиталище Верховного Владыки.

720 г.

Наиболее полно идея восхождения воплотилась у Ли Бо в образе гор. Мифологическим сознанием они воспринимались как мистические каналы в иные пространства иных, Занебесных, измерений. Ценность горы, считал поэт, не в высоте, а в ее святости, как ценность воды не в ее глубине, а в живущем в ней драконе. Таким духовным центром юности Ли Бо в родной области Шу была Крутобровая Эмэй. Две ее вершины напоминают густые брови Небесной феи. Путь по крутой узкой тропке среди выглядывающих из туманной дымки диковинных цветов постепенно обретал характер мистического духовного преображения. Четыре года назад Ли Бо поднимался на Эмэй и так описал этот процесс:

Восхожу на Крутобровую вершину

Вершин святых немало в крае Шу, Но с Крутобровой им сравненья нет. Возможно ли познать ее, спрошу, Тем, кто приходит только лицезреть? Распахнутость небес, зеленый мрак — Цветист, как свиток живописный, он, Душой купаюсь в заревых лучах, Здесь таинством я одухотворен, Озвучиваю облачный напев, Коснусь волшебных струн эмэйских скал. В магическом искусстве был несмел, Но вот свершилось то, что я искал. Свет облака в себе уже ношу, С души мирские узы спали вдруг, И мнится мне на агнце возношусь К светилу белому в сплетенье рук [40] .

40

Существует предание о некоем резчике по дереву Гэ Ю, который, оживив деревянного барашка (агнца), вознесся вместе со своими адептами на небо, где они стали бессмертными святыми.

720 г.

И вот уже Крутобровая его юности осталась позади, а лодка плывет по реке Пинцян (сейчас она называется Циннун), еще в родных краях. Бесстрастно глядит на лодку лэшаньский Большой Будда, настолько огромный, что человек, примостившийся на ногте его ноги, кажется песчинкой. Прощается ли он с молодым поэтом, или ему ведомо, что они встретятся в Бесконечности? Ли Бо устремляется к Вечной реке Янцзы, к знаменитым Трем ущельям (Санься), где мифический Юй строил дамбы, спасая соплеменников от разрушительных наводнений. Оглядываясь, Ли Бо видит кусочек луны, его Небесного друга, выглядывающей из-за вершины Крутобровой, словно бы приглядывая за отчаянным юношей, устремленным в неизведанное — но столь знакомое по книгам. Он испытывает непонятное пока влечение к этому ночному светилу и не догадывается, что Небесный друг не оставит его даже тогда, когда земные друзья отвернутся.

Песнь луне над Крутобровою горой

Осенний месяц встал над Крутобровой, А тень — со мной, в Пинцяновой волне. К Ущельям в ночь уходит челн мой новый, Тебя, мой друг, уже не видеть мне.

724 г.

Челн Ли Бо, петляя по речкам родного края, выносит его к Хань, окруженной горами полноводной реке, куда он много позже будет ронять горькие слезы разочарования, но пока течение ведет челн к бурному устью — выходу на просторы Вечной Реки, которая увлечет его на земли грез — в Чу, в У, в Юэ. По левому борту скоро встанет вознесенный на высокий склон живописный, вечно закутанный в чарующую поэтов облачную дымку город Боди (Ли Бо еще не знает, какой вехой освобождения станет для него этот город в конце земного бытия!), затем Колдовская гора, окутанная облачком романтической легенды, — челн поплывет по Трем ущельям, где он и отпишет оставшимся дома друзьям обо всем, что увидел и прочувствовал на этом начальном отрезке пути.

С реки посылаю друзьям в Бадун [41]

Бурливой Хань поток меня унес К дождям и тучкам Колдовской горы [42] . Весенний ветр навеял сладких грез — Как я вернусь опять в свои миры. Боди я вижу, вырвавшись из снов, Ах, милые, расстался с вами я. Полно в Цуйтан [43] купеческих судов, Чтоб весточку отправить вам, друзья.

41

Местность на Янцзы к юго-востоку от родных мест Ли Бо.

42

Колдовская гора: эротический символ. В оде древнего поэта Сун Юя повествуется о фее Колдовской горы, которая тучкой и дождем прилетала на любострастные свидания к князю Сяну.

43

Застава у Санься на Янцзы, так же называлось первое из трех ущелий.

725 г.

Не случайно, видимо, он обратил внимание на небольшой городок Боди, распластавшийся по склонам высокой прибрежной горы и вечно окутанный дымкой облаков. По преданию, в городе находился колодец, в котором жил дракон, и потому покровителем города считали Белого Дракона, одного из пяти Небесных Владык, повелителя западного неба и духа звезды Тайбо (sic! Вы помните второе имя Ли Бо?). Тем не менее поэт даже не сошел на берег. Но через полвека именно тут, плывя на запад к месту далекой ссылки, он покинул лодку (еще ссыльным), в местном ямыневыслушал императорский указ об амнистии («смертники переводятся в ссыльные, ссыльные освобождаются»), вновь — уже свободным! — поднялся на свой легкий челн и, вознося хвалу Небу, повернул назад, на восток. Впереди лежал тот самый Цзянлин, где полвека назад мудрый даос предостерегал поэта от сближения с властями. Тогда он не до конца прочувствовал мудрость совета, поплатившись за это. И вот, наконец, высвободился из-под «тяжести гор» и летит к вечному Востоку под галденье суетных макак.

Спозаранку выезжаю из города Боди

Покинул поутру заоблачный Боди, К Цзянлину сотни личелн мигом пролетит, Макаки с берегов галдят на всем пути, Но тяжесть тысяч гор осталась позади.

759 г.

Ранние сумерки настигли их уже в Санься — цепи из трех ущелий, протянувшихся вдоль Янцзы на 200 километров. На ночлег остановились у подножия легендарной Колдовской горы (Ушань), которую Сун Юй, знаменитый поэт и, как утверждают предания, младший брат великого Цюй Юаня, обессмертил своей одой о любострастных свиданиях феи этой горы с чуским князем Сяном. Приподнятый над вершиной камень, окутанный облачной дымкой, представлялся проплывавшим лодочникам феей-хранительницей, и они хотели видеть в фее сильный и романтичный образ. Действительно, согласился с ними Ли Бо, зачем этот Сун Юй очернил прекрасную благородную даму, дочь Небесного Владыки?

Поэт всматривался в облачко, которое, совсем как в оде Сун Юя, застыло на склоне горы, но фея не устремилась к нему струями дождя, а навеяла воспоминания об отчем крае, над которым легковейной тучкой она проплывала еще час-два назад, и глаза путешественника чуть заволоклись дымкой сентиментальных слез. И он тут же начал импровизировать стихотворение в защиту облачка-феи:

Царя Небесного Нефритовая дочь [44] Взлетает поутру цветистой легкой тучкой — По сновидениям людским бродить всю ночь. И что ей Сян, какой-то князь там чуский?! Луну запеленав своих одежд парчой, Она с Небес сиянье славы источает. Ее ль познать за сокровенной пустотой?! Напрасно люди стих Сун Юя почитают. (Первое стихотворение цикла «Гань син»)

44

Фея Колдовской горы, сопровождаемая двенадцатью святыми девами (у Колдовской горы — 12 вершин), сошла в мир людской, чтобы помогать людям; она была верной хранительницей лодочников, указывая путь среди водоворотов Янцзы..