Стихи в переводе Сергея Торопцева

Бо Ли

В Цзянся провожаю друга

Тучи сизые бросают хлопья снега К башне Журавля [66] . Там суждено проститься, Полетит Журавль до западного неба На крылах своих нефритовых в столицу. Что же в путь тебе оставить дальний этот? Ведь плодов жемчужных [67] Фениксу не дали! Я бреду за уходящим силуэтом И роняю в реку Хань [68] слезу печали.

66

По преданию, с этой башни вознесся на журавле в

небо святой Фэй И; здесь же Ли Бо прощался с поэтом Мэн Хаожанем и написал об этом стихотворение.

67

По Чжуан-цзы, священный Феникс питается не грубой пищей, а жемчужными плодами с яшмового древа на мифической горе Куньлунь.

68

Река у совр. города Ухань в пров. Хубэй.

734 г.

Башня Желтого журавля в уезде Учан была поставлена в 223 году на месте, откуда, по преданиям, священные птицы унесли в вечность святых Цзы Аня и Фэй И. Ли Бо пришел в восторг от выписанных на стене нескольких поэтических строк о башне, оставшейся на опустевшей земле, о журавле, который уже не вернется, и о тоске человека, вглядывающегося в дымку пенистых волн на поверхности Реки. Башня стояла над обрывом, отражаясь в Вечной реке. Несколько этажей, обрамленные балконами по всему периметру, завершались глазурованной крышей с загнутыми вверх углами. Это было место прощаний — и радостных, как с легендарным святым, вознесшимся в Небо, и грустных, как в этом стихотворении, пронизанном элегичностью уходящей весны. Вечность, персонифицированная в Вечной реке, проглядывает сквозь вуаль осыпающихся лепестков, напоминающих о бренности земного бытия. Клинышек паруса уплывающей — далеко, в покрытый вуалью древних таинств край У — лодки становится все меньше, а чувство одиночества растет. Поэту не довелось узнать, что его любимая башня простояла до 19 в., сгорела и была восстановлена только в 1981 г.

У башни Желтого журавля провожаю Мэн Хаожаня [69] в Гуанлин [70]

Простившись с башней Журавлиной, к Гуанлину Уходит старый друг сквозь дымку лепестков, В лазури сирый парус тает белым клином, И лишь Река стремит за кромку облаков.

728 г.

Несколько к востоку от Башни притаилось небольшое Восточное озеро, заросшее лотосами. Быть может, именно там Ли Бо написал стихотворение, в котором столь любимая им природа окрашена в тона грусти, контрастирующей с привычным молодому возрасту задором.

69

Мэн Хаожань: знаменитый поэт (689–740).

70

Гуанлин: город в совр. пров. Цзянсу, чуть севернее Нанкина, в некоторые периоды назывался также Янчжоу (таково же и современное название).

Мелодия прозрачной воды

Чиста струя, и день осенний ясен, Срывает дева белые цветки. А лотос что-то молвит… Он прекрасен И тем лишь прибавляет ей тоски.

726 г.

Проводив поэта, к которому Ли Бо относился с величайшим почтением, и оставшись в одиночестве, он задумался о своей судьбе, о своих дальних высоких целях — попасть на службу к обожествляемому Сыну Солнца-императору, дворец которого символически обозначился в стихотворении как Пруд Цветов(в мифологии это пруд на священной горе Куньлунь; в поэзии — образ труднодостижимого идеально-прекрасного; здесь это может быть воспринято и как метонимическое обозначение императорского дворца).

* * *

Таинственный исток наверх выносит Лазурный лотос, ярок и душист. Устлала воды лепестками осень, Зеленой дымкой ниспадает лист. Коль в пустоте живет очарованье, Кому повеет сладкий аромат? Вот я сижу и вижу иней ранний Неотвратимо губит дивный сад. Все кончится, и не найдешь следов… Хотел бы жить я у Пруда цветов! (из цикла «Дух старины», № 26)

728 г.

Прощаний было немало. Вот еще одно с кем-то, чье имя историками литературы не идентифицировано. Тот же грустный взгляд с той же Башни Желтого журавля около Змеиной горы близ Учана, следящий за лодкой, увозящей друга. Но если в 20-х годах друзей было еще мало, то сейчас, через три десятилетия, их уже оставалось все меньше, а путь впереди становился все короче.

Провожаю Чу Юна в Учан

Журавлиная башня — в сияньи луны, Грусть — на тысячи ли, как и эта Река. Тридцать раз прилетал ко мне ветер весны, И в Учан [71] все стремился я издалека. Тяжело разрывать расставания нить, Если пить по глоткам, то прощанье длинней, Здесь, как там, над Дунтин, — звук божественной цинь [72] , Горы сдвинулись с места за Вашей ладьей. Обещание чусцем [73] мне было дано — По-сетяоски [74] чистых, возвышенных слов. Сочинил я Цанланскую песню [75] давно, Напевайте ее, погружая весло.

71

Город на территории совр. пров. Хубэй.

72

По преданию, мифический Желтый император (Хуанди) любил играть на циньу озера Дунтин; образ духовно-возвышенного.

73

Устойчивое выражение «лучше обещание Цзи Бу, чем тысяча золотых монет» идет от «Исторических записок» Сыма Цяня, где упоминается Цзи Бу — странствующий рыцарь времен Ханьской династии, родом из Чу, он славился своим нерушимым словом.

74

Се Тяо: один из наиболее любимых Ли Бо поэтов прошлого (5 в.).

75

Один из отрезков реки Ханьшуй, в древности назывался Цанлан, такое же название носила народная песня, упоминаемая в трактате философа Мэн-цзы («Когда в реке Цанлан вода чиста, / Она годится для мытья кистей на моей шапке. / Когда в реке Цанлан вода грязна, / Она годится для мытья моих ног» — Мэн-цзы, гл.4, ст.8, пер. П.С.Попова; эту песню воспроизвел Цюй Юань в стихотворении «Отец-рыбак»), здесь это характеристика чистоты персонажа.

754 г.

Прошли годы, и Ли Бо вновь на пересечении рек Хань (Ханьшуй) и Янцзы — и вновь в смятении чувств: амнистированный, он возвращается на восток, к краям мифических святых, но, увы, поэт уже понял, что его мечта о высоком государевом служении окончательно потерпела крах. В утешение остался жбан душистого вина и стихи, коим суждена вечность среди облаков рядом с бессмертными творениями его великого предшественника Цюй Юаня.

Пою на реке

Магнолия — весло, ствол грушевый — ладья, Дуда златая, яшма-флейта на борту, Из жбана в чаши льет душистая струя, И чаровницы заскучать нам не дадут. Ждет Журавля святой, чтоб на него залезть, А я, беспечный странник, среди чаек — свой. Цюй Пина [76] оды унеслись до самых звезд, А царский терем занесен давно землей. Возьмусь за кисть — дрожат все пять святых вершин, Стих завершен — мой смех взлетает к небесам. Когда бы знатность, власть уж были столь прочны, Несла б меня Ханьшуй не к морю, а назад.

76

Второе имя Цюй Юаня.

759 г.

Психологически это стихотворение — в той же палитре чувств, что и предыдущее. Все отвернулись от опального поэта, дальние пределы, куда раньше стремилась его мысль, пусты, подернуты туманом, и вокруг он не видит никого, кто был бы достоин льющегося с небес чистого света ночного светила, впрочем, столь же одинокого, как и сам поэт. «Запад» здесь стоит в ином контексте — поэт обращается к родовым корням, которые тянутся как раз в те западные края, куда улетели попугаи (предки Ли Бо были сосланы на западную окраину Китая, откуда они бежали в тюркский город Суйе на территории современной Киргизии, где и родился будущий поэт, в пятилетнем возрасте перебравшийся с родителями в Шу).