Стихи в переводе Сергея Торопцева

Бо Ли

Остров Попугаев

В былые годы попугаи здесь бывали И дали имя острову на У-реке, Но позже улетели в западные дали [78] , А ветви так же зелены на островке, Над лотосом туман, душист весенний ветер, Парчою персиков укуталась волна. Скитальцу даль пуста, один я в целом свете! Так для кого ж светла сиротская луна?

760 г.

78

Считалось, что попугаи рождаются именно в западной части уезда Лунси на границе пров. Шэньси и Ганьсу, то есть там, куда были за провинность сосланы предки Ли Бо.

Где

мне узреть твой терем золотой?

Если у г. Ухань мы с вами повернем от Янцзы к северу, то попадем в город Аньлу: там, на древних землях Чу, Ли Бо устроил свой первый семейный дом. Он давно мечтал побывать там, взойти на Шоушань (гору Долголетия): невысокая, не более 100 чи, она обладала какими-то мистическими свойствами, продлевающими жизнь, и туда вечно тянулись старики-паломники. И вот как раз на рубеже осени-зимы 727 года шаофуМэн, недавно обретенный приятель, собрался в Аньлу (совр. г. Аньлу в пров. Хубэй), что в округе Аньчжоу, и позвал с собой Ли Бо — посмотрим знаменитые 7 «Водоемов облачных грез» (Юньмэн), где в царстве Чу была знатная охота, описанная еще Сыма Сянжу в «Оде о Цзысюе», побродим по склонам Шоушань. А деньги? Что деньги! Они всегда отыщутся. Тем более что в тех краях у Ли Бо жили родственники — дядя, племянник (он-то и оставил нам воспоминания о том, как они с Ли Бо декламировали «Оду о Цзысюе»).

И не успела еще осень окончательно перейти в зиму, впрочем, отнюдь не морозную, а скорее умиротворяющую, хотя порой и слякотную, как Ли Бо вместе с Мэном, сопровождаемые верным слугой Даньша, отправились в Аньлу — место, коему суждено было стать одной из весьма важных точек на карте земных странствий великого поэта.

В Аньлу многообещающему молодому поэту, прощупав его на благочинных раутах, предложили очень и очень неплохую партию — девицу из рода Сюй. Она происходила из высокопоставленного рода, имевшего глубокие корни в высокой императорской иерархии, сама получила прекрасное воспитание, знала толк в изящной словесности (и даже впоследствии нередко выступала в роли первого «критика» творений мужа), имела хорошие манеры, была тонко чувствующей и внешне миловидной 17-летней девушкой.

Вокруг обладательницы стольких достоинств не могли не плестись явные и тайные интриги, о чем с удовольствием повествуют и легенды, и даже ученые исследователи. Семья весьма придирчиво относилась к браку, и многим было по разным причинам отказано. Среди отвергнутых оказались племянник высокого чиновника, изрядный повеса, любитель петушиных боев и собачьих скачек, и даже некий Цуй, помощник губернатора. Пикантность ситуации заключалась в том, что несостоявшийся жених-чиновник по должности своей был обязан присутствовать на этой элитной свадьбе, и предания повествуют об обмене утонченными колкостями и демонстративном состязании между мужчинами в танцах и пении, в чем верх, разумеется, как и положено непобедимому легендарному герою, одержал Ли Бо. Молодым, символически соединяя их, переплели руки красным шнуром, они отвесили поклоны родителям и под громогласные здравицы скрылись в спальне, где под подушкой новобрачной Ли Бо обнаруживает свитки собственных стихов, которые она собирала уже несколько лет …

Однако еще не остыла «парчовая постель», как вспоминал Ли Бо в 12-м стихотворении посвященного молодой жене цикла, а неугомонная душа уже увлекла поэта в новые странствия, к новым впечатлениям. Жена осталась дома, а образ ее поэт увез в тоскующем сердце, и расцветающая вокруг пышная южная весна рождает поэтические картины осеннего увядания.

Осенние раздумья

Еще вчера была весна, казалось, И иволга певала поутру, Но орхидея вот уже завяла, Все жухнет на пронзительном ветру. Осенний день, с ветвей листы слетают, Печали нить сучит в ночи сверчок. Как грустно знать, что ароматы тают И холод белых рос объял цветок.

728 г.

А потом неугомонный Ли Бо вновь отправился в очередное путешествие — к Осеннему плесу, в обе столицы заглянул, и все эти три года разлуки поэт шлет жене письма-стихи, составившие цикл из 12 стихотворений. Конструкция его достаточно сложна: это беллетризованный дневник, в котором в поэтической форме поэт воспроизводит мысленный диалог с женой. Стихотворения он пишет то от своего имени, то от имени обращающейся к мужу жены, а финальным аккордом становится обмен чувственными репликами в рамках одного стихотворения. Идентифицировать их крайне непросто, так что подчинимся рационализму эрудированных комментаторов и собственной интуиции.

Моей далекой

1

Посланцы Богини, три синих летуньи [79] , Письмо принесите мне издалека. Печаль разрывает душевные струны, И мысли пронзает разлуки тоска. Я вижу жемчужные шторы на окнах, Вот нежные пальцы коснулись струны, Мелодия дышит печалью глубокой Лианы, утратившей ветку сосны [80] . Как реки, срывающиеся со склонов, Наполнят колодец единой водой. Так циньское сердце и чуские стоны [81] Созвучны невиданною чистотой.

79

Мифологические три синих птицы, которых с вестями посылает богиня Западного неба Сиванму.

80

Лиана (или повилика), обвивающая ствол (ветвь) сосны (кипариса), — традиционный образ тоскующей женщины.

81

Здесь это образное обозначение местонахождения поэта (Чанъань — на территории древнего царства Цинь) и его жены (на территории древнего царства Чу).

2

Где мне узреть твой терем золотой? Быть может, в бирюзовых облаках? — В зерцале над осеннею водой Весенним дуновеньем ветерка [82] Волнуется вечерний твой наряд… Меня за ширмой златотканой нет, И кисть твоя строчит за рядом ряд, Чтоб вестник-гусь скорей принес ответ.

3

Я думал, мне строки достанет Сказать, что сердце наполняет, Но кисть бежит — и не устанет, А чувствам нет конца и края. Журавль Желтый с Яотая, [83] Снеси письмо в чертог заветный, Моя былая свежесть тает, Седины стали все приметней. Еще не время возвращенья, Хоть три весны живем поврозь мы. Там слив и персиков цветенье, У окон — красок сочных роскошь. Прибереги сей фимиам, Пока не возвращусь я к вам.

82

Если «осень» здесь скорее относится ко времени написания стихотворения, то «весна» обозначает не сезон, а волнение чувств.

83

Соединение двух мифологических образов (Яотай — Яшмовая терраса на горе Куньлунь; Желтый Журавль — сакральное существо, прилетающее за возносящимися святыми) говорит о высоком накале ожидания вести.

4

Гладь озера тоской тревожат Две яшмовые нити слез. Здесь где-то Лихуа [84] , быть может, Слезою омочила плес. Весны зеленые одежды В цветочной скроются пыльце, Пожухнет лотос белоснежный, И мы помыслим о конце. А к ночи сладострастной тучкой Летят на башню Солнца [85] чувства.

5

84

Красавица ханьского периода, жила в районе г. Наньян (совр. пров. Хэнань), пока о ее красоте не прослышал император Гуанъу-ди и не взял в свой дворец.

85

Строение на вершине Колдовской горы (Ушань), выступающей в поэзии как эротический символ.

И гора Колдовская, и теплые реки, И цветы, осиянные солнцем, — лишь грезы. Я не в силах отсюда куда-то уехать, Облачка, унесите на юг мои слезы. Ах, как холоден ветер весны этой ранней, Разрушает мечты мои снова и снова. Ту, что вижу я сердцем, — не вижу глазами, И в безбрежности неба теряются зовы.

6

Воды Чу — за Колдовской горой, А на Хуанхэ пришла весна. Дни и ночи сердцем я с тобой, Чувства — как бурливая волна, Неотвратно их влечет восток, Я тебя не в силах увидать. Цветик мой, ты от меня далек, Лишь слезинку и могу послать.