Живем, работаем и бродимс горячим ветром на устах.И, кажется, не видим родины,не чувствуем, как воздух вроде бы, —все так и все-таки не так.Нет- нет я зов ее услышу,припомню давний свой зарок,что где-то есть деревня Пыщуг,которая меня зовет.Зовет не дозовется, бросит,иные выплывут места —мои калужские березыи яченские омута.Я вспомню дом с кривыми ставнями,а то и просто — имя станции,где остановка — пять минут…Мы, где бы ни были, — оставилиследы души.Они зовут…Все громче, все слышнее проситсяв твою судьбу большой итог:тревожная разноголосицакогда&то пройденных дорог.И час пробьет, когда в груди моей,как я отсрочки б ни просил,сольются голоса в единыйвсезаглушающий призыв.Вся памятьразом в сердце ринется —дороги, люди, города,и что-то в этом сердце
сдвинется,что — неизвестно…И тогдаты примешь,лоно простирая,и, участь пращуров деля,я растворюсь в тебе,стираячерты единственного «я»,моя суровая, сырая,мне нареченная земля.
1956
МАРШ БРОСОК
Рот пересох,шаг невысок,черные сосныда желтый песок.Даже пилоткаот пота набрякла.Высохла глотка.и песня иссякла.Раз! два!Час… Два…Мы идем,а у нас под ногами,как чешуйчатая змея,вьется танковая колея,и мы топчем и топчем ее сапогами.Шуршанье пескада стук автомата,да пот с вискатечет у солдата.— Привал! — и разомкто в тень, кто в сон,затылком наземь,к небу лицом…А в это времяпо чужим берегам,по картам штабным,по материкам,весь мир опоясавтисненым железом,с кровью и с мясомграницы разрезав,как чешуйчатая змея,вьется танковая колея!И пока не раздавим ее,мы получаем свое:ни сладкого сна,чтоб кругом тишина,ни отдыха праздного,ни легкого хлеба,ни солнца красного,ни синего неба —нету!Всезащитного цвету…Знойная даль,синяя высь.Снова команда:— Становись!Песню! —И над рядами пилотокпесня выплеснулась из глоток.И надо всем —над зеленой землей,оплетенной железной змеей,над смехом детей, над могиламибратскими,над пылью,над потом,над песнейсолдатскими,и — потому что нет другого пути —над дорогой,которую надо пройти,хоть умри, хоть надеждами вымость,реет тяжелое слово —необходимость!
1956
" Уроки военного дела "
Уроки военного дела.Ребятам одиннадцать лет.Война им в программу велелавписать этот новый предмет.Винтовки из струганых досок,гранаты набиты песком,в лаптях, в сапожищах отцовских,а кто победней — босиком,остриженные головенки,чтоб не было вшей у вояк,и песня разносится звонко:— Врагу не сдается «Варяг»! —Но больше, чем чтенье и русский,мне нравится эта игра.Мы молча ползем по-пластунски,встаем — в атаку — Ура-а!Мы целиться учимся, щуримся.Смешно суетимся в строю.О как это ветхое чучелоя четко и ловко колю!…Плескалось дружинное знамя,да голос срывался порой…Никто не смеялся над нами,над странною этой игрой.
1959
" Добро должно быть с кулаками. "
Добро должно быть с кулаками.Добро суровым быть должно,чтобы летела шерсть клокамисо всех, кто лезет на добро.Добро не жалость и не слабость.Добром дробят замки оков.Добро не слякоть и не святость,не отпущение грехов.Быть добрым не всегда удобно,принять не просто вывод тот,что дробно-дробно, добро-доброумел работать пулемет,что смысл истории в конечномв добротном действии одном —спокойно вышибать коленомдобру не сдавшихся добром!
1959
ДОСКА ПОЧЕТА
Городкам в России нету счета.Почта.Баня.Пыль и тишина.И Доска районного почетана пустынной площади видна.Маслом размалеваны разводы,две колонны — словно две колоды…Работенка, скажем, неказистаместных инвалидов-кустарей:выцветшие каменные лицаплотников, доярок, слесарей.Я-то знаю, как они немеюти не знают — руки деть куда,становиться в позу не умеют,вот пахать и строить — это да.Всматриваясь в выцветшие фото,все как есть приму и все поймув монументах временной работывечному народу моему.
1959
" А все еще гудят вокзалы. "
А все еще гудят вокзалы.Диспетчерам полно работы.А все еще трещат причалыи гомонят аэропорты.Выпускники, переселенцы,студенты, толкачи, снабженцыберут счастливые билеты,бегут в полночные буфеты.Я тоже движусь в этой массе.Я также набираю скорость.К согражданам различной мастив пути приглядываюсь
порознь.Мне женщина рукою машет.Плывут перроны, люди, села.Россия все никак не можетили не хочет жить оседло.
1960
ДОМ ЭПОХИ КОНСТРУКТИВИЗМА
Строения конструктивизма —вы означали в те годаапофеоз коллективизма,союз рав ’ енства и труда.Вдаль простирались коридоры,а в коридорах детвора,а в коридорах разговорыо мире правды и добра.Не коридоры, а проспекты,рассчитанные на века…Но не хватило на проектыбетона, стали и стекла.И матерьялы заменялись,терялось чувство высоты.И постепенно изменялисьпервоначальные черты.Недавно в этом странном домеснимал себе квартиру я.Дом оказался неудобендля современного жилья.Здесь жили мрачные соседи,которым за десятки летосточертели эти стеныи коммунальный туалет.Я по утрам спешил к трамваю,оглядывался, повторял:— Великолепная идея,несовершенный матерьял!
1960
ДАРЬЯ ЗАХАРЬЕВНА
IЯ частенько гостил у бабки.Часто я заезжал к старухе.Все, бывало, шепчет губами,узнавая меня на пороге.Мы садились за самоваром,начинали чай с разговором.А жила она одиноко,от своих дочерей недалеко.Только к ним она не ходила,даже видеть их не хотела.— Мои девки с ума посходили!С матерью перебранились.К старости перебесились —снова замуж повыходили!..Бабка правила нашей семьею.Наблюдала всю жизнь за порядком.Была домашним пророком.Считалась верховным судьею.Принимала в подарок конфеты.Разрешала любые споры.Разбирала любые конфликты.Прекращала семейные ссоры.Говорила кратко и мудро…Впрочем, это было нетрудно.Жили мы под единым флагом,родовым общежитским миром,шитые одним лыком,мазанные одним мирром,объединенные целью одною,одной бедою, одной войною.А теперь что случилосьсо всеми?Распадаются дружные семьи,что детей сообща растили, обноски перешивали,все, что надо, переживали,невест, как могли, рядили,швейной машинкой стучали,служили у государства,родственников встречалииз тридевятого царства.А теперь кругом непорядки,непонятные нашей бабке.И народ не тот на базарах,и вода не та в самоварах…Я сижу, молча слушаю бабку.Чай прихлебываю внакладку.Все подробности выясняю.Ничего ей не объясняю.IIУ музыкантов фальшивят трубы.У музыкантов замерзли губы.Катафалк впереди как хоромы.Мы Захарьевну нашу хороним.А за гробом дети да внуки,а за гробом — ее товарки,с девятнадцатого века старухи,бабы, высохшие как таранки.За плечами у них обузы,за плечами у них ликбезы.А учила старух лучина,да крутила старух кручина.По десятку детей народившие,горы белья переворотившие,горы горя перевернувшие,по горло его хлебнувшие, —идут они тесной шеренгой,покачиваются от ветра,салопы на них, как шинели —длиннополые, с прошлого века.Исчезает, проходит племяэтих женщин, вынесших бремявсяких войн: коротких и длинных,всех — грабительских и гражданских,справедливых и несправедливых,всех японских и всех германских.
1960
" На каком языке говорят лилипуты? "
На каком языке говорят лилипуты?На каком этот странный народ говорит,и о чем по ночам затевают дисп ’ уты?А квартира, а мебель — каков габарит?Лилипутского, видимо, нет языка.Мы бы, иначе, слышали о лилипутском.В Костроме говорят, вероятно, на pyccкoм,а в Париже, естественно, что нафранцузскомСловом, нету у них своего языка.И, как видимо, нету особых идей.Голосуют, как все. Платят разные взносы.Задают на политсеминарах вопросы.Словом, все совершается, как у людей.Но беда на гастролях:свернется в калачикчеловечек, и вдруг подступает тоскав коммунальной гостинице,на железной кровати…На кровати, которая так велика!
1960
" Сколько их на земле — незаметных "
Сколько их на земле — незаметных,неказистых и неокрыленных,невеликих,посредственных смертных,неприглядных, банально влюбленных!Хорошо, что в Москве и Калуге,в Сан-Франциско и Нью-Орлеанеходят средние американцыи простые советские люди —по дорогам и по тротуарам,тратят время без умысла — даром.Вы представьте: такое творится,что кругом — лишь таланты, провидцы.Уповают.Гадают.Пророчат.Открывают.Провидят.Бормочут —машинально.Едят — апатично.Исподлобья глядят — фанатично.Бродят, не узнавая друг друга…Вот была бы забавная штука!
