Стихи

Верхарн Эмиль

Перевод Н. Рыковой

Из книги «Буйные силы»

(1902)

Полководец

В нем воля с гордостью слились, а лик надменный В спокойствии таил пыл страсти дерзновенной, И нация за ним едва поспеть могла, Следя, как закусил конь славы удила. И кровь и золото его завоеваний Всем ослепляли взор, мутили ум заране. С ним каждый мнил себя участником побед, И матери в слезах, как бы свершив обет, К нему вели детей безмолвно и сурово Под пули и картечь в дни ада боевого. Ров, ощетиненный штыками, грозный строй, В потоптанных полях остатки жалкой жатвы, Подвижные каре, пружины взлет стальной Для страшного толчка, гнев, бешенство и клятвы, И там, на высоте им занятых холмов, Разверстых пушек пасть и канонады рев. Приказ! И с этих пор — один — он стал толпою. Он движет, он ее бросает к бою; Душой огромною, жестокой он сдержать Ее готов или отбросить вспять, — И жест его в закон себе вменяет всякий. Вот слышится галоп отчаянной атаки: Пронзительный рожок, коней тяжелый скок, На древке стиснутом трепещущий флажок, Проклятья, возгласы и залпы в беспорядке. Сшибаются полки, удара длится гул, И вдруг — спокойствие, как будто бой уснул И захлебнулся вой ожесточенной схватки. Он смотрит. Взор горит, и выпрямился стан. В разгаре боя им уже составлен план, Продуманный и утонченный, В мечтах победой завершенный. Противник вовлечен в водоворот, В его стремительный и дерзостный расчет. Гремят орудия, дым бродит на плацдарме. Он видит там, внизу, двух столкновенье армий И выжидает миг, когда внести в пожар Удар. О, торжествующий молотобоец славы, Кузнец истории надменно-величавый! Он жизнь, он смерть, он горе всем несет, Кровавою рукой судьбы он выю гнет, И если яды тирании Должны при нем созреть, как гроздья золотые, — Пусть! Он сияет весь. Его душа Родилась, гордостью трагической дыша. Все верят в мощь его, и славят все с любовью Того, кто ширь полей чужой забрызгал кровью. Пустынные поля, где столько душ во тьму Ушло, где столько тел, раскинув ноги, руки, Смертельно раненных, теряют силы в муке, — Богатой жатвою вы кажетесь ему! Он

бросит слово лишь — короткое, простое,— И вот решается судьба любого боя. Тот, кто сошелся с ним, — заране побежден И растворился в том, что замышляет он. Лишь он появится — и, ужаса полны, Враги, ломая строй, бежать обречены. Их стойкость гибнет вмиг, лишь загрохочут пушки, Везде мерещатся им страхи и ловушки, И вопли трусости уже звучат кругом. На поле битв слышны в безумии ночном Лишь стоны, жалобы с проклятьями, слезами И топот бегства под клинками. Он обожанием и страхом окружен. Прославить, и столкнуть, и возвести на трон — Вот роль его, а власть — предел его желаний. Всем миром признан он и без коронований, Епископских тиар и пышных алтарей; И тайной своего существованья Он облекает мирозданье Как бы огнем лучей. На всех его путях — и смерть и возрожденье; Как Шива, рушит он и возрождает вновь, И эта тень в веках нисходит по ступеням, Поправ пятой цветы и льющуюся кровь.

Перевод Вс. Рождественского

Трибун

Как мощных вязов грубые стволы, Что деды берегли на площади соборной, Стоит он между нас, надменный и упорный, В себе связав безвестных сил узлы. Ребенком вырос он на темных тротуарах Предместья темного, изъеденного злом, Где каждый, затаив проклятья, был рабом И жил, как под замком, в тюрьме укладов старых, В тяжелом воздухе мертвящего труда, Меж лбов нахмуренных и спин, согбенных долей, Где каждый день за стол садилась и нужда… Все это — с коих пор! и это все — доколе! И вдруг — его прыжок в шумящий мир борьбы, Когда народ, сломав преграды вековые И кулаки подняв на темный лик судьбы, Брал приступом фасады золотые, И, с гневом смешанный, шел дождь камней, Гася по окнам отблески огней И словно золотом усыпав мостовые! И речь его, похожая на кровь, На связку стрел, разрозненных нещадно, И гнев его, и ярость, и любовь, То вместе слитые, то вьющиеся жадно Вокруг его идей! И мысль его, неистово живая, Вся огневая, Вся слитая из воли и страстей! И жест его, подобный вихрю бури, В сердца бросающий мечты, Как сев кровавый с высоты, Как благодатный дождь с лазури! И стал он королем торжественных безумий, Всходил и всходит он все выше, все вперед, И мощь его растет среди восторгов, в шуме, И сам забыл он, где ее исход! Весь мир как будто ждал, что встанет он; согласно Трепещут все сердца с его улыбкой властной; Он — ужас, гибель, злоба, смерть и кровь; Он — мир, порядок, сила и любовь! В нем тайна воли одинокой, Кующей молоты великих дел, — И, полон гордости, что знают дети рока, Он кровью вечности ее запечатлел. И вот он у столба распутья мирового, Где старые пути иным рассечены, Которым ринутся искатели иного К блистательной заре неведомой весны! Он тем уже велик, что отдается страсти, Не думая, всей девственной душой, Что сам не знает он своей последней власти И молний, вверенных ему судьбой! Да, он — загадка весь, с не найденным решеньем, И с головы до ног он погружен в народ, Что, целен и упрям, живет его движеньем И с ним умрет. И пусть, свершив свой путь, пройдя подобно грому, Исчезнет он с земли в день празднеств иль стыда, И пусть шумит за ним иль слава, иль вражда, Пусть новый час принадлежит другому! Не до конца его друзья пошли На пламенный призыв пророческого слова. И если он исчез, то чтоб вернуться снова! Его душа была в грядущем, там, вдали, В просторах моря золотого. Отлив, пришедший в свой черед, Ее на дне не погребет! Его былая мощь сверкает в океане, Как искр бессчетность на волнах, И в плоть и кровь вошел огонь его мечтаний, И истины его — теперь во всех сердцах!

Перевод В. Брюсова

Банкир

Он — в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Немного сгорбленный; порывистым пером Он пишет за своим заваленным столом, Но мыслью он не здесь — там, на краю вселенной! Пред ним Батавия [14] , Коломбо и Капштадт, Индийский океан и гавани Китая, Где корабли его, моря пересекая, То с бурей борются, то к пристани спешат. Пред ним те станции, что строил он в пустынях, Те иглы рельс стальных, что он в песках провел По странам золота и драгоценных смол, Где солнце властвует в просторах слишком синих; Пред ним покорный круг фонтанов нефтяных, И шахты темные его богатых копей, И звон его контор, знакомых всей Европе, Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских; Пред ним властители народов, побежденных Его влиянием: он может их рубеж Расширить, иль стеснить, иль бросить их в мятеж По прихоти своих расчетов потаенных; Пред ним и та война, что в городах земных Он, как король, ведет без выстрелов и дыма, Зубами мертвых цифр грызя неутомимо Кровавые узлы загадок роковых. И, в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Порывисто чертя узоры беглых строк, Своим хотением он подчиняет рок, — И белый ужас в рог трубит по всей вселенной! О, золото, что он сбирает в разных странах, — И в городах, безумствующих, пьяных, И в селах, изнывающих в труде, И в свете солнечном, и в воздухе — везде! О, золото. крылатое, о, золото парящее! О, золото несытое, жестокое и мстящее! О, золото лучистое, сквозь темный вихрь горящее! О, золото живое, Лукавое, глухое! О, золото, что порами нужды Бессонно пьет земля с Востока до Заката! О, злато древнее, краса земной руды, О вы, куски надежд и солнца! Злато! Злато! Чем он владеет, он не знает. Быть может, башни превышает Гора накопленных монет! Но все холодный, одинокий, Он, как добычу долгих лет, С какой бы радостью глубокой Небес охране вековой Доверил самый шар земной! Толпа его клянет, и все ему покорны, Ему завидуя. Стоит он, как мечта. Всемирная алчба, сердец пожар упорный Сжигает души всех, его ж душа — пуста. И если он кого обманет, что за дело! Назавтра тот к нему стучится вновь несмело. Его могущество, как ток нагорных вод, С собой влечет в водоворот (Как камни, листья и растенья) Имущества, богатства, сбереженья И малые гроши, Которые в тиши Копили бедняки в поту изнеможенья. Так, подавляя все Ньягарами своей Растущей силы, он, сутулый и угрюмый, Над грудами счетов весь погружаясь в думы, Решает судьбы царств и участь королей.

14

Батавия — европейское название Джакарты, столицы Индонезии.

Перевод В. Брюсова

Тиран

Блистательный тиран, чьей власти нет границ, В чертоге, где, даря двусмысленный совет, На пурпурную тень ложится солнца свет, Как золото корон на пурпур багряниц, Пирует, слушая восторженные клики, И видит, как толпа ликует в исступленье Лишь при одном его безмолвном появленье. Им царства сметены, им свергнуты владыки, Он когти обрубил народу, и когда Пред ним, единственным, поверглись все во прах, В пресыщенной душе он ощущает страх: Увы, он одинок, отныне — навсегда. Невольно он в раба преображает друга, Любовь сжигает он своею жаркой славой, Как бешеный вулкан, неукротимой лавой Испепеляющий живую зелень луга. Достигнутая им безлюдна высота, И тщетно хочет он найти там божество. Молчит усталое желание его, И гордость алчная давно уже сыта. Он отрицает сам себя. Злорадно плавит Он слиток золотой своей огромной власти На сумрачном огне жестокой, жгучей страсти К ниспровержению того, что люди славят. Однако ото всех он ужас прячет свой; Он нем, как цитадель, где ночи напролет Лишь эху собственных шагов внимает тот, Чей плещется штандарт на башне угловой. Священен он для всех. И кажется порою Что лучезарная божественная сила Его наполнила собой и окружила Непостижимостью, как дерево — корою. Но знает лишь небес всевидящая твердь, Что часто по лесам блуждает он один, По топким берегам обманчивых трясин, Где плесень царствует и где таится смерть. В болотах, где живут гонимые растенья, В зловонных логовах, в местах, где боязливо Цветут чертополох, терновник и крапива, Он жизнь опальную ласкает в упоенье. Он полон нежности и состраданья к ним, Колючим, замкнутым, озлобленным цветам; Они — принадлежат ему, и только там Он познает любовь и верит, что любим. С пылающей душой спешит он к ним склониться, К их сумеречным снам, к печали их вечерней; Он обнимает их, не убоясь их терний, И жжет его шипов живая власяница. И только потому за праздничным столом В сверкающем дворце, где пурпурная тень И золото лучей скрестились в этот день, Сидит он с поднятым, сияющим челом, Что отдает себя он поцелуям алым, Что тайно ото всех, в него вперивших взгляды, Он может мучиться, любить, просить пощады, Подставив грудь свою вонзающимся жалам.

Перевод Мих. Донского

Заблуждение

Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли. Припадочные зимы Сжимали, мяли, рвали небосвод, И, словно волки, выли толщи вод, Клыками бурь гонимы, — И дюны шли Огромными шагами великанов Вкруг океанов, И дюны шли, Глухие к стонам непогоды, Сквозь дни и годы К прозреньям жалости, к любви живой, И дюны шли, Как вечные скиталицы природы, На запад, вдоль морей, сквозь ветер грозовой. На берегах, сквозь ветер грозовой, На берегах, в морском огромном гуле, Века мелькнули, И вот однажды маяки, Ступив на мертвые, зыбучие пески, Победный гимн своих огней послали В морские дали. И стала ночь прозрачна и светла. Подводных рифов грозные наросты И мысы, где всегда ревут норд-осты, Развенчанная обнажила мгла. И свет, мигая, разгонял туманы, И мраку жизнь лучи его несли, И опьяненные простором корабли Бестрепетно неслись в неведомые страны. Пред человеком враг его предстал: Пространство, сплющенное между скал, Смотрело на него горящими глазами. Пусть волны заливали бриг, Но по снастям и мачтам, точно знамя, Сверкающий метался блик. Свет стройных маяков, а не светил опальных, Отважных вел теперь дорогой странствий дальних. Пространству гневному наперекор, Их провожал земли любимый взор, В борьбе с грозой и бурей помогая. С неведомого сорван был покров; Опасность откровенная, нагая, Предстала взорам смельчаков. Слепая, необузданная сила, Прозрев, стихии победила, И властелином человек взошел На свой престол. Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли И сквозь туманы, бури, ураганы Несли в руках большие фонари, И, словно в свете утренней зари, Бледнели на небе светила, И дюны шли И день и ночь дорогой вдоль морей, Которая, как змей, Империи и царства охватила; А если обрывался путь, они Спешили водрузить, как знамя, На грудь утесов мирные огни. Спокойно протекли года, Но день настал, когда Искусно и бесстрастно люди сами Спасительное осквернили пламя. И ненависть, как нож остра, В любовь исподтишка вонзилась, — Вкруг маяков засуетилась Людских раздоров мошкара. Затмилось гордое свеченье, И, словно щупальца, лучи Уж не искали на море в ночи Ладоней буйных приключенья. Спокойные горячие огни, Свидетели неистовых сражений, На одинокой страже погребений Стояли мрачно в эти дни. О современники, безрадостно вы жили, Когда в опасности вас вновь одела мгла И лишь убитых маяков тела Единственной опорой вашей были! Одни из вас глядели молча в дали, Угрюмо растянувшись на песке, Потом, в тревоге и тоске, По лабиринту снов блуждали; Другие — те, кто был сильней душой, — Старались терпеливыми руками Разжечь сверкающее пламя И мрак прогнать ночной; А третьи, чьи сердца не знали утоленья, Твердили: «Все равно мы в путь пойдем, Затем что жизнь в могуществе своем Превыше истины и заблужденья».

Перевод Э. Линецкой

Часы творчества

Глаза мне закрывает мрак Рукою смуглой сновиденья, — И вот покой, и вот свершенья, И вот веселый, мягкий шаг Подкравшегося к памяти забвенья. Вчера опять весь день мой дух владел надменно Всем существом моим — неведомой вселенной, — И чувствами схватить я мог Желаний огненный пучок, Поднять его и в ярком свете Поставить над собою, как угрозу. На берегах — весна в расцвете, И, яркая, похожа мысль на розу. Она растет, и разум ширью пьян, Как океан. С высоких, неприступных гор В сверкающий долин простор Загадки мироздания спустились И человеческой пытливости открылись. Как молнией, все озарилось вдруг, И только страшно, что из рук Добыча разума уйдет пугливо. Жизнь простирается широко, горделиво. По ней надежда мчит во весь опор, И воля человека в общий хор Сливается с желаньями вселенной. Могущества источник сокровенный Рождается в душе. Спешишь вперед идти, И кажется преграда на пути Лишь камнем, чтоб на нем точить и править силы. И юной гордости тугие жилы Вздувает плодоносный сок, И жизнь, взойдя спокойно на порог, К уверенности спящей входит в гости. Кровь, мышцы, нервы, кости Тем тайным трепетом напоены, Которым ветер и лучи полны. Себя в пространстве легким ощущаешь И счастья в сердце больше не вмещаешь. Все постижимо — принцип, связь, закон; В душе любовь, и разум опьянен Идей всесильным хмелем. Часы, овеянные маем и апрелем! Вы сердцу смелому, вы зрелому уму Восторги каждый год дарите, — Часы завоеваний и открытий, Часы, свергающие тьму! Вас память благодарно прославляет Сейчас, когда мне мрак смежает Рукою смуглой сновиденья Глаза, зажженные огнем свершенья.

Перевод Э. Линецкой

Утопия

Массивы черные, затопленные мглой! Нефть красным золотом пылает в нишах черных, И торсы голые и рук унылый строй Клубятся между смол, свинцов и лав проворных, Чьи токи рдяные жгут землю до кости. Тут силы светлые совращены с пути; Добро и зло слиты насильем столь ужасным, Что жизнь вся напряглась рыданием безгласным; И утро, полдень, ночь неразличимы тут; И солнца тяжкого разъеденная рана, Гноясь и пачкая, кровоточит в сосуд, Наполненный огнем и чернотой тумана. О, место пагубы! И все, чему здесь тлеть, В порядок правильный облечено, как в сеть. Злодейство взвешено, алгебраично, чинно; Закон создал его; софистикой старинной Оно возбранено — и возникает вновь. Вся обагрившая когда-то плахи кровь Теперь в чернильницах у судей засыхает! И правосудия сверкающий наряд Чернила эти тлят и прожигают; Здесь право жертвы продано; как яд, Сам воздух здешний совесть разъедает. Здесь тексты как ножи; Здесь тексты сжаты, Как зубы; тексты лжи; Презренья тексты и отплаты; Здесь смерть сокрытая живое костенит; Все неиссохшее заключено в гранит И называется проступком, преступленьем Или злодейством. Дьявольским уменьем Толковников отравлен каждый миг, Влачащийся по буквам старых книг; Слова здесь властвуют, слова здесь убивают! И в трепете надежд, в дрожанье тайной боли Мы ждем подвижника, кто смелою рукой В грядущие огни метнет крутой стрелой Златые пламена своей железной воли — И башню зла, что небо бороздит, Крылом восстанья осенит Безумный миг борьбы! — Затем — освобожденье! С растущей силою взмывает напряженье, Зловещим маяком на высотах горит, Точнее звезд искателю чертит Путь, что из тьмы ведет в страну сияний дневных! О, ураган идей, о, гром свершений гневных, Тюрьма, чулан, алтарь, престол и эшафот, Добро, зло, правда, ложь, и кровь, и пот, — Лицом к лицу стоят все Силы, За медной, за глухой стеной. И вдруг вдали растущий вой: Восстание толпы, мятеж ширококрылый, Союзник вечный вечных сил, Берущий штурмом жизнь за черным рвом могил. Потом С каким чутьем, С каким согласьем равновесным, С широкой смелостью и гением чудесным Исследовать придется нам Связующие жизнь законы — Мосты, ведущие к иным мирам, Под золотые небосклоны, — Чтобы народ, кого мечты ведут, Единый на путях гармонии и мира, Увидел сквозь себя, как бурю света льют Согласья светлые бескрайнего эфира. И циркуль победит церковные кресты. Силен и ясен, полон правоты, В кольце гигантском мощностей привычных Направит человек бег жизней необычных; И лучшие, смиряясь и любя, Покорствуя, поднимут на себя Ярмо труда и стиснут ствол кормила, И землю осенит, Благословит Их мудрость сильная и мудрая их сила. В единстве общем человечий рой Сплотится возле них, как в тверди голубой Светил сбираются златые эскадрильи У кораблей господствующих звезд; Пред явным благом все преклонятся. В бессилье Поникнет зло, и прочен будет мост, Ведущий к счастию и убранный цветами; Меж человеком и вещами Протянутся, препятствия дробя, Живые узы. В их сплетеньях Окрепнет правда. Мир, меняясь в превращеньях, В богах изверившись, уверует в себя!

Перевод Г. Шенгели

Невозможное

Пусть невозможного в стремительной погоне Достичь ты хочешь, человек,— Не бойся, что замедлят бег Дерзанья золотые кони! Твой ум уклончивый ведет тебя в обход, Ища проторенных тропинок, Но ты вступи с ним в поединок: Дать радость может только взлет! Кто вздумал отдохнуть, пройдя лишь полдороги, — Ему ли одолеть подъем? Жить — значит жечь себя огнем Борьбы, исканий и тревоги. Что виделось вчера как цель глазам твоим, — Для завтрашнего дня — оковы; Мысль — только пища мыслей новых, Но голод их неутолим. Так поднимайся вверх! Ищи! Сражайся! Веруй! Отринь все то, чего достиг: Ведь никогда застывший миг Не станет будущего мерой. Что мудрость прошлая, что опыт и расчет С их трезвой, взвешенной победой? Нет! Счастье жгучее изведай Мечты, несущейся вперед! Ты должен превзойти себя в своих порывах, Быть удивлением своим; Ты должен быть неутомим В своих желаньях прозорливых. Пускай же каменист и неприступно крут Твой путь за истиной в погоне: Дерзанья золотые кони В грядущее тебя взнесут!

Перевод Мих. Донского

Утро

С утра привычными дорогами-путями, Через сады, леса, поля, Иду беспечен, весел я, Овеян ветрами, одет в рассвета пламя. Иду бог весть куда. Иду — и жизни рад. Как в праздник, грудь полна отрады… Что мне законы и преграды, Когда под каблуком булыжники звенят? Иду — и горд: люблю и воздух я и землю! Безумный, безграничный, я Всю необъятность бытия, Весь первобытный хмель всем существом приемлю. Как были в древности шаги богов легки! Я жадно зарываюсь в травы И там, где гуще тень дубравы, Цветов горящие целую лепестки. Меня манит река рукой своей студеной. Даю я телу отдохнуть, Потом опять пускаюсь в путь Тропинками лесов, жуя листок зеленый. Все то, чем в жизни я до этих пор дышал, Все не живым, а мертвым было. Нам книги вырыли могилы, И не один мудрец был увлечен в провал. Не может быть, чтоб все вчера существовало И чтобы в ярком свете дня Уж кто-то видел до меня Багряный блеск плодов и роз румянец алый! Сквозь океан ветвей как будто в первый раз Прорвался ветер, багровея… Я, смертный, времени сильнее: Все ново вкруг меня, все юно в этот час. Люблю свои глаза, кровь, мышцы, руки, тело И гриву светлую свою, И жадной грудью воздух пью, И становлюсь сильней, впивая космос целый. Вперед! Поляна, лес, крутой оврага склон… И я, смеясь, крича и плача, Себя в восторге щедром трачу, Иду и сам собой, безумец, опьянен.

Перевод В. Давиденковой

Вперед

Раскрыв окно свое ночное, Не в силах дрожи нервов превозмочь, Впиваю я горячечной душою Гул поездов, врывающихся в ночь. Мелькают, как пожар, их огненные пасти, Скрежещет по мостам железо их колес… Так кратер истекает лавой страсти, Так в бездну рушится утес. Я весь еще дрожу от грохота и света, А поезда, летя в провалы тайн ночных, Грозой своих колес уж пробуждают где-то Молчанье, спящее в вокзалах золотых. Но в мускулах моих чудесным отраженьем Все отзывается, все вновь живет, И нервы шлют в мой мозг, мгновенье за мгновеньем, Бегущих поездов грохочущий полет, Несут с собою хмель, несут с собой тревогу И страсть во всей ее бунтарской широте, И эта быстрота — лишь новая дорога Все к той же издавна знакомой красоте. О, трепет всех существ! О, голоса земные! Их воспринять в себя и воплотить их зов, Быть отголоском вод, и вихрей, и лесов, Материков и грозовой стихии! Стремиться, чтоб в мозгу затрепетал весь мир, Сгустить трепещущий эфир В ряд огневых изображений! Любить ту молнию, и тот огонь, и гром, Который поезда бросают нам в своем Все пожирающем движенье.