Стихотворения и поэмы

Полонская Елизавета Григорьевна

«И мудрые правы, и мудрые мудры…»

И мудрые правы, и мудрые мудры, И правит, как следует, старый Бог, Владыка всезнающий и седокудрый — На запад — закат и восход — на Восток. А у нас еще рев, и звон, и грохот… Еще колыханье черное толп. Веселый взвизг разбиваемых стекол, Слепящий свет остановленных солнц! Эй, слушайте там, на бумажной карте, На глобусе круглом, на плоской земле: Еще у Безумия скипетр на царство В веревке намыленной, в крепкой петле! Да здравствует Карманьола, Лучшая из песен! Последнего на фонаре, — Последнего мудреца — повесим! <10 июня 1922>

Мечта

Построить

бы дом, устроить бы сад, Посадить подсолнечник, виноград… Чтоб солнышко грело, зеленела трава Не день и не месяц, не год и не два, Только для маленьких, для детей, Не пускать бы вовсе взрослых людей. Сделать низкие двери, много ворот, На четыре стороны света вход. Кто ходить не умеет, пусть ползет. И сказать бы детям по всем городам: У нас хорошо, приходите к нам, Приходите, каждому место дадим — Кривоножкам, пузатикам, крошкам смешным И тем, кто не хочет быть большим. Будет белочка прыгать, грызть орех, Медвежата будут обнюхивать всех, Будет весело, будет тепло и светло, Чтобы много зверенышей разных пришло. И для каждого маленького, в доме таком, Будет сладкая каша и хлеб с молоком. Лишь бы солнышко грело, зеленела трава Не день и не месяц, не год и не два. <25 июня 1922>

Родовой герб

Дедом отца моего был лошадиный барышник. Мудрый ученый раввин был моей матери дедом. Так и мне привелось полюбить проходимца, бродягу… Сын мой! герб знаменитый тебе завещаю: Лиру, Давидов щит, ременную уздечку. <Июнь 1922>

«Ослепительное солнце…»

Ослепительное солнце В ослепительное море Каждый вечер буйно входит, А за ним — влачится тьма. Каждый вечер на закате Ты пылаешь надо мною, Солнце, страшное светило, Над душой моей смятенной, Над моим несытым телом. За тобой влачится тьма! <Июль 1922>

«Весы и гири, стерлинги и фунты…»

Весы и гири, стерлинги и фунты И кровь за нефть, и золото за честь. Проценты взять на подавленье бунта И вексель злобы — выгодно учесть. Чудовище, урод, невиданный и дерзкий. Пугать детей, окручивать старух! Не вы ли сами воспитали мерзкий, Торгашеский и ненавистный дух. Вы кроткие, но перебьете локти И камнем пустите на дно реки. У Серафима выросли бы когти, И сам Иисус бы показал клыки. <1922>

Слово

Нет радости острей, чем радость слова, И слово с радостью так тесно слито, Что радость только в слове познается. Увидеть — мало! Жадными глазами Не обоймешь и не удержишь радость. Руками крепкими ее не схватишь. Ляг на нее, прижмись к ней алчным телом, Смешайся с ней, как муж лежит с женою! Она как ветер… как вода в горсти… Но если ты сумел ее назвать По имени и верное названье Найти ей среди всех творений мира. Она твоя! Ни время, ни пространство, Ни даже гибель вас не разлучат. Неповторимо, безраздельно, вечно Твое, тобой назначенное имя! 1923

Восьмое марта

Только женскими делами Будет занят этот день. Пусть сегодня правит нами Благодетельная лень. Утро. Солнце. День морозный, Печка весело трещит. Город мрачный, город грозный — Дружелюбный принял вид. Целый день пробудем вместе Ты, да я, да рыжий кот. Пусть на том же самом месте Тихий

вечер нас найдет. Чистой скатертью покроем Стол изрезанный — кругом, Будем завтракать все трое, Никого не обойдем. Зимним яблоком желанным, Молоком — белее льдин, Чтобы белый и румяный У меня родился сын. <1923>

УПРЯМЫЙ КАЛЕНДАРЬ. СТИХИ И ПОЭМЫ 1924–1927

1

Кармен

1. «Не там, где с розою в зубах…»

Не там, где с розою в зубах, На пышной желтизне Севильи, Явясь, испепеляет в прах Сердца и жизни без усилья, — Нет, на канаве, в тощий год, Здесь на окраине столичной, Кармен еще для нас живет Гульливой девочкой фабричной. Она все та же. Прядь волос Тугим кольцом над тонкой бровью, И взгляд очей ее раскос Из-под косынки, исподлобья. И блеск серег, и губ, и глаз, Упругость легкая походки — Сердцекрушительный рассказ О власти гибельной красотки. Ведь от не помнящих родства Свой род, отчаянный и чванный, Она ведет, а их сердца Одни на всех меридианах. Но увлечений и измен Перетасована колода, И карта выпала Кармен — Октябрь семнадцатого года.

2. «Октябрь. Ты помнишь мокрый снег…»

Октябрь. Ты помнишь мокрый снег И раскаленный этот воздух, Броневиков тяжелый бег, Короткий пулеметов роздых… Ты помнишь — сердце по ночам Стучало перестуком частым, И ветер, с пылью пополам, На перекрестках лгал и хвастал. Ты помнишь стали и свинца Борьбу на площади кровавой, Когда на штурм ночной дворца Внезапно хлынули заставы; Знамен восторженный кумач, Несметных полчищ шаг чугунный, И с тонких щупальц радиомачт Призывный оклик: Мир! Коммуна!

3. «Есть близ фабричных корпусов…»

Есть близ фабричных корпусов Дома, обглоданные оспой; Там люди в тесноте, без слов, Живут, едят и любят просто. Там женщина с клеймом жены, Покорна похоти мужчины, Рождала мясо для войны, Рождала мясо для машины. Там рождена она на свет, — Кармен, дитя любви внебрачной, И, вместо школы, в девять лет Работать встала на табачной. Из слез и песен мастериц Науке жизни научилась, Как в клетке, полной пленных птиц, За черный хлеб жила и билась, И из глазастой и худой Девчонки, дерзкой и лукавой, Внезапно пышной красотой Раскрылась на краю канавы.

4. «Матрос, армеец, слесарь, вор…»

Матрос, армеец, слесарь, вор — Она любила не торгуясь, И никому до этих пор Не отказала в поцелуях. Но память тех голодных дней, Прожитых брошенной девчонкой, Как ненависть осталась в ней Занозой острою и тонкой. Она на фабрике была Всех безудержней, всех горластей. Ее крутого языка Побаивался каждый мастер. Конец ночного кутежа Как в заурядной мелодраме: Ей был сужден удар ножа И злая смерть под воротами. И только в хронике газет, Там, где петитом смерть бесчестят, Остался бы мгновенный след В отделе мелких происшествий.