Не любишь ты, а я люблю, и тяжекНеопыленный цвет на древе бытия.Он упадет, и пустоцветом ляжетНа книгу новую любовь моя.И выпьют мед, Сафо, тугие пчелы,А строки, может быть, другую опьянят:С любовью легкой, пряной и веселойВ нее войдет моей печали яд.А мне — Нева, великолепье мира,Стихов магически определенный счет,Да то еще, что золотая лираОттягивает слабое плечо.<15 июля — 2 августа 1922. Петроград — Ермоловская >
«Веду опасную игру…»
Л.Берману
Веду опасную игру,За словом — мысль,
за мыслью — слово;Сегодня, завтра, поутруСорвусь и начинаю снова.Так на канате танцовщик —На тонкой ниточке мечтаний —Скользить уверенно привыкПод марш и плеск рукоплесканий.Но есть закон для ремеслаИ есть судьба у лицедея:Мой друг, такого-то числаСломаю непременно шею.
«Хотя бы нас сожгли и пепел был развеян…»
Хотя бы нас сожгли и пепел был развеянИз орудийных жерл в пространство вечной тьмы —Мы с жизнью договор наследственный имеем,И добровольно с ней не разойдемся мы.Калеки — ползаем. Безрукие — хватаем.Слепые — слушаем. Убитые — ведем.Колеблется земля, и дом уже пылает —Еще глоток воды! под каменным дождем…И поцелуй еще! Уже стучат винтовки…— Пора! Прощай! — Прощай! И сына мне оставь,Чтоб мог ты умереть, конец судьбы короткийУзлом бессмертья туго завязав!<7-15 сентября 1922>
Выкуп
В жилах чугунных застыла вода,Город в осаде у снега и льда.В низкой пещере, не в доме людском,В низкой пещере приют мой и дом.Дни беспокоюсь и ночи не сплю,Голого мальчика грудью кормлю.Страшен мне шорох, страшна тишина,Поступь тяжелая близко слышна.Вот он ползет над страною моей,Запах сладимый и хруст костей.Матери! Встанем живым кольцом!К злобному чудищу встанем лицом!Первая я выступаю вперед:— «Кто за детеныша выкуп берет?Тело за тело и кровь мою,Я за ребенка замену даю, —Радость очей моих, чернь моих кос,Светлое утро и запах рос.Буду старухой и буду слепой!Больше не смейся и песен не пой!»<1921–1922>
«Не стало нежности живой…»
Не стало нежности живой,И слезы навсегда иссякли.Только одно: кричи и вой!Пылайте, словеса из пакли!Пока не покосится ротИ кожа на губах не треснет,И кровь соленая пойдет,Мешаясь с безобразной песней!<Август 1921>
III
Колыбельная
Принесла кукушка чужого птенца, —Родился ребенок, а нет отца.Деревянную люльку качай, качай!Успокойся, сын, успокойся, бай!Детский клюв клюет сухую грудь,Матери некогда, нельзя отдохнуть.«Ты не ешь, не спи, сам я буду спать.Береги меня! Береги меня, мать!»«Кукуленок проклятый, оборотень злой,Я ударю тебя о косяк головой!Я уйду от тебя, пропади совсем!Будешь ты неподвижен, будешь нем!»Но жалобно смотрит синий глаз,И смиряется сердце (в который раз!)Беспомощно тянется жадный рот.Большеротый, крикливый, — присосался, пьет…«Спи, мое дорогое, спи — живи!Я тебя охраняю всей злобой любви!»<29 октября 1921 >
Песенка
Выпал снег. Застыла речка.Зябнут лапки у котят.Рыжий котик топит печку, —Славно искорки трещат.Посидим, сыночек, тише:Видишь — хвостик… и глазок…Это серенькие мышиПодошли на огонек.И, моргая усом черным,Словно гость из дальних стран,К месту теплому проворноПодкатился таракан.И его пугать не надо,Никого из них не тронь.Ведь и мы сегодня рады,Что на свете есть огонь.Даже Муза-недотрогаВстала около меня.Потеснись, дитя, немного,Дай ей место у огня.<13 ноября 1921>
Бог огонь
Были ночи темны и дни темны,И снега, и льды, и мороз…Поселились мы в сердце волчьей страны,Где не знают фиалок и роз.И кроткого бога забыли мы,И молиться не стали ему, —Никому не помог он средь зимней тьмы,И помочь не мог никому.И другой нам стал появляться богВ мутных сумерках зимнего дня, —Добродушно-вкрадчив, но зол и строг —Древний праотец, бог огня.Он закинул в унынье тесных лачугСвой веселый и красный глаз.Покорми его — будет преданный друг,Страшен гнев его среди нас.Но ему одному мы верны теперь,Нам не страшен ни холод, ни лютый зверьОхраняем его очаг,Ни голодный и хитрый враг.Наши дети растут, как гнездо волчат, —Крепки лапы, а зуб остер,Говорят немного, а больше молчат,Поединком решают спор.Если гибнет кто — человек или конь,Если кто провинился, — знай,Их тела поедает бог огонь,А душа улетает в рай.<Декабрь 1921 — октябрь 1922>
«О, злобная земля! И в этот страшный год…»
О, злобная земля! И в этот страшный годЗа прежние она обиды воздает.Но много ли, дитя, и нужно нам с тобой? —Я норку теплую храню, как зверь лесной.А бедный ужин наш? Легко его нести!Но крепко для тебя держу его в горсти.Пригоршней малого продержимся к весне…И жалость с нежностью сжимает горло мне.Лишь ты, Завистница, дитя мое не тронь.От страха зимнего поможет бог Огонь,Да руки сильные, — тебя они шутяОт смерти унесут и упасут, дитя.<24–26 января 1922 >
Агарь
Над Сирийской пустыней пылает восток.Сохнет ветер в безогненной гари.И пронзительно сухи, как горький песок,Исступленные вопли Агари.Спит дитя безмятежно и дышит оноВ раскаленном дыханье пустыни,Но обидою смертной до края полноНепокорное сердце рабыни.— «Сарра! Сарра! Счастливая! Горе рабе!Проклинаю тебя, проклинаю!Черной язвой кидаюсь на тело тебеИ питье твое в кровь превращаю!Иль я хуже тебя, иль тебе не равнаВ муже, в мальчике, в первенце, в сыне?Над тобою, законная мать и жена,Посмеялось отродье рабыни!Что же, думаешь — ты своего оградишь,Моего оторвешь и изгонишь?Гнется трость и ломается слабый камыш!И змею безнаказанно тронешь!Пусть замкнет твое чрево карающий бог,Чтобы муж твой напрасно с тобою возлег,Чтоб сухой ты смоковницей стала!И как сына наложницы бог поразит, —Так и твой первородный пусть будет убит,Чтобы семя бесплодно пропало!»И кидается наземь, и клонится ниц,И царапает землю ногтями…И внезапно над ней в полыханье зарницЧей-то голос громовый и пламя:— «Встань и слушай, Агарь! За твой стыд и позорЯ — Возмездие, Мститель Незримый, —Заключаю отныне с тобой договорНа века и века нерушимый.Вот я воду тебе из безводья извлек,Чтоб дитя ты в изгнанье взрастила —Будет сын твой отважный и славный стрелок,И узнают враги Измаила.Увеличу его, как песок морской,Как небесные звезды умножу,И двенадцать великих племен за тобойС твоего да подымутся ложа.А законного сына заставлю Я СамСорок лет проскитаться в пустыне,И на долгие годы и годы отдамНа посмешище детям рабыни!»<Июль 1922>