А тот, кто сеял, жал и уголь добывал,Отстраивал мосты через моря и бездны,Кто до сих пор одним лишь правом обладал —Смерть в плату получать за труд многополезный, —Тот голову тогда всё выше подымал,Хоть путь лежал пред ним холодный и железный,Хоть шел он, падая среди крутых громад,Но ленинский гудел в его ушах набат.
11
В тропинках путаных я жизни видел поле,Я видел множество путей-дорог кругом.Мой путь меня привел однажды к ветхой школе:Я, сидя за столом, а этот стол был хром,Смотрел, как Петрики, Маруси, Грици,
ОлиГлядят во все глаза на карту над столом,Все посетив моря и заодно приметя,Какие звери есть забавные на свете.
12
В года позднейшие учеников моихСлучалось мне встречать — окрепших, загорелых:Одних на тракторах, за книгами других,Одних в родном селе, других в иных пределах.Я семена добра старался множить в нихИ счастлив потому. Теперь они меж смелыхИ славных воинов страны своей роднойСобою жертвуют для матери святой.
13
Привет вам, Петрики, Маруси, Оли, Грици,По отчеству давно вас величать пораИ полным именем, а детским не годится:У вас уж и самих, быть может, детвора,И воду знаний пьет из общей нам криницы,А очень может быть, сегодня иль вчераСолдатами уже ребятки стали эти…Но как поверит мать, что дети — уж не дети!
14
Земля кругла, и нет ей потому конца,Но не по кругу мы ведем свое движенье.Похожи часто мы на бедного пловца:На берег выбраться одно его стремленье,Чтоб там… Но лучше я от своего лицаВас в клуню приглашу, в Денисовы владенья.Где яблоньки его (немного их) стоятИ называются весьма солидно — сад.
15
Лет пять тому назад, еще перед войною,Свое родимое я посетил село.И наше общество не очень молодоеВ той клуне дружеской беседу завело.Там были — брат Богдан, согнувшийся дугою(Но взор его живой еще горел светло),Я — жизнью трепанный, еще Иван Клемацкий.Денис же возглавлял симпосион рыбацкий.
16
Иван Данилович Клемацкий был рожденДля мирных заводей, протоков и затонов.Стреляя кроншнепов и уток тех сторон,Владетельный их князь, хранитель их законов,Здесь в одиночестве спокойно плавал он,Служил же вообще проводником вагонов(Железные пути манили романчан),Но только на воде — как дома был Иван.
17
Воспоминаниям мы встречу посвятили,Явленья ж и слова на свой обычный лад,Однако новою, не прежней, жизнью жили:Конюшни знатные, обширнее палат,В полуготическом колхоз построил стиле,До леса дальнего тянулся юный сад,А сын Денисов — Петр — ходил в костюме новомИ бригадиром был колхозным образцовым.
18
Клемацкий — музыкант, удильщик и стрелок —Впал сразу в лирику: «Мы долго не протянем…Где Родион? Где Гриць? Уж он отпел свой срок.Где Рыльский наш Иван?.. И мы землею станем,И вырастет из нас — крапива-лопушок…»Денис не выдержал: «А ну, Фадеич, грянем!» —Мы песню грянули, и песня та былаТакой, что смолкли все во ржи перепела.
19
Денисиха на нас смотрела и крепилась,И — ну подтягивать и сыну помогать!Запела детвора (вся бражка взгромоздиласьНа новенький плетень — он продолжал стоять,Ограда ж прежняя от ветерка валилась),Запели яблоньки, — в саду их было пять.Одно вступало в хор, другое лишь внимало…Но было песне той земли и неба мало.
20
Нет старости для нас, и смерть нам не страшна!Я Заньковецкую Марию вспоминаю.Раз «Черноморцы» шли. Легко вела онаЛукавый танец свой… Как описать — не знаю —Всю грацию ее? Казалось, лишь однаВ подлунном мире есть такая молодая;Казалось, ни один волшебник-чародейВовеки не создаст таких вторых очей.
21
Я трепетал, во мне все чувства ликовали.Я в новый мир вступал, казался дивным онМальцу наивному, но что творилось в залеСреди ценителей! Партер был весь влюблен!Но кончился спектакль, и чудеса увяли,Я к выходу спешу и вижу: с двух сторонДве девушки ведут старуху… «Кто такая?»— «Кто? Заньковецкая!» — ответ я получаю.
22
А Саксаганский наш! А наш Садовский! ВотДва славных колдуна, премудрых в самом деле,А обучали их лишь степи да народ.Как на глазах они пред всеми молодели,Как убедительно годов меняли счетБез Мефистофеля и прочей канители —Магических кругов и хитрых пентаграмм,—И позавидовать им мог бы Фауст сам!
23
Как погляжу с горы на мир перед собою, —Есть и цветы у нас, и много есть тепла!Но я хочу, чтоб жизнь была теплее вдвое,Хочу, чтобы цветам не знали мы числа.Пусть время трудное даровано судьбоюИ рана ни одна в душе не зажила,Пусть друг обманывал и стал немилым милый,—Для дружбы и борьбы во мне найдутся силы.
24
В годину тяжкую рассказ я начал свойДля самого себя (в том старость виновата:Состарясь, мы грустим о юности былой);Для сына мой рассказ, для нашего солдата…И вот опять земля святая предо мной,В которой мирно спят моих родных два братаИ милый мой Денис… И в неба вышинеЗвезда победная сияет вам и мне.
25
Благословенна будь, родная, всеблагая!Благодарю тебя за жар в душе моей!Священные поля, где я бывал, блуждая,Которые топтать решался лиходей,—Я снова вижу вас, всем сердцем присягая,Всей силой рук моих, моей надеждой всей,Что молодость свою (я никому в угодуЕе не расточал) я передам народу!
26
Народ! Рожден тобой добра великий друг —Сковорода, и сам Шевченко неуемный,И дядя мой Кузьма, и милый Каленюк,И смелый воин наш — прославленный, но скромный,И тот, кто воскресит поля, луга вокруг,И тот, кто жизнь вернет вам, рудники и домны…Так разрывай туман, сияй, как солнце, нам!Мой честный дар кладу к твоим святым стопам.1941–1944–1956–1960 Уфа — Москва — Киев
ПРИМЕЧАНИЯ
Максиму Рыльскому принадлежит весьма обширное стихотворное наследие. На украинском языке, начиная с первого сборника стихотворений «На білих островах» (1910) и кончая десятитомным собранием сочинений («Твори», 1960–1962) и посмертным сборником «Іскри огню великого» (1965), издано около ста книг стихотворений, поэм и литературно-критических, публицистических трудов писателя. Среди них — свыше пятидесяти сборников лирики и поэм, составлявшихся исключительно из новых произведений. Трижды издавались трехтомные собрания стихов, статей и переводов Рыльского (1946–1949, 1955, 1956), а также большое количество других книг избранных сочинений. Внушительную часть литературного наследия поэта занимают переводы с французского, польского, русского и других языков.