Стихотворения и поэмы

Светлов Михаил Аркадьевич

46. ЛЕГЕНДА ОБ АНГЛИЙСКИХ ШАХТЕРАХ

Если земля недовольна судьбою — Уголь трясется в ее груди. Слышишь, товарищ? — внизу, под тобою, Пересыпаясь, уголь гудит. Эту легенду о первом забое, Брат мой британский, ты выучишь скоро. Ночь, говорят, была голубою (Странная ночь для шахтера!). Горе вселилось под ветхие крыши, Плети свистели… И от испуга Древние звезды поднялись повыше, Древние люди запрятались в уголь. Тусклый фонарик в руке закачался В эту подземную ночь без рассвета… Брат мой! Ручаюсь: до этого часа Люди не знали черного цвета. С каждым ударом на добрую сажень Уголь отскакивал. Ну-ка, быстрее!.. Старческим шагом, покрытое сажей, Время сползало в глубь галереи. Хмуро молчал неприветливый уголь, Шли вагонетки, и рельсы сверкали… Где же ты, нежность? И люди подругу Сами себе из угля высекали. Лошадь слепая ребенка качала, Грустною нянькой уселось молчанье… Молодость! Где же твое начало? Где же, о старость, твое окончанье? Участь отца повторяется дважды, Черное племя рождалось, и снова — Стук вагонеток… Но, брат мой, однажды Люди внизу докопались до слова. И за молчанья разорванным кругом Шахта, как пламенем, криком объята: «Хватит! Довольно! Не правда ли, уголь?» Уголь ответил: «Вы правы, ребята!» Люди поднялись по узким проходам, Утро их встретило красным рассветом… Брат мой! Ручаюсь: до этого года Люди не знали красного цвета. <1926>

47. ЛИРИЧЕСКИЙ

УПРАВДЕЛ

Мы об руку с лаской жестокость встречаем: Убийца спасает детей и животных, Палач улыбается дома за чаем И в жмурки с сынишкой играет охотно. И даже поэты беседуют прозой, Готовят зачеты, читают рассказы… Лишь вы в кабинете насупились грозно, Входящих улыбкой не встретив ни разу. За осенью — стужа, за веснами — лето, Проносятся праздники колоколами, Таинственной жизнью в тиши кабинетов Живут управляющие делами. Для лета есть зонтик, зимою — калоши, Надежная крыша — дожди не прольются… Ах, если б вы знали, как много хороших На складах поэзии есть резолюций! Ведь каждая буква из стихотворенья В любой резолюции сыщет подругу, Но там, где начертано ваше решенье, Там буквы рыдают, запрятавшись в угол… Суровый товарищ, прошу вас — засмейтесь! Я новую песню для вас пропою. Улыбка недремлющим красноармейцем Встает, охраняя поэму мою. Устало проходит эпический полдень, Лирический сумрак сгустился над нами. Вы слышите? Песнями сумрак заполнен, И конница снова звенит стременами. Ах, это, поверьте, не отблеск камина — Теплушечный дым над степями заплавал. Пред нами встает боевая равнина Огромною комнатой смерти и славы. Артиллерийская ночь наготове, Ждет, неприятеля подозревая… Атака! Я снова тобой арестован, Тебя вспоминая в теплушке трамвая. Суровый товарищ! Солнце заходит, Но наше еще не сияло как следует. Прошу вас: засмейтесь, как прежде бывало, У дымных костров за веселой беседою. На нас из потемок, даруя нам песни, Страна боевая с надеждой глядела… Страна боевая! Ты снова воскреснешь, Когда засмеются твои управделы. Ты снова воскреснешь, ты спросишь поэта: «Готова ли песня твоя боевая?» Я сразу ударю лирическим ветром, Над башнями смеха улыбку взвивая. <1926>

48. ЕСЕНИНУ

День сегодня был короткий, Тучи в сумерки уплыли, Солнце тихою походкой Подошло к своей могиле. Вот, неслышно вырастая Перед жадными глазами, Ночь большая, ночь густая Приближается к Рязани. Шевелится над осокой Месяц бледно-желтоватый, На крюке звезды высокой Он повесился когда-то. И, согнувшись в ожиданье Чьей-то помощи напрасной, От начала мирозданья До сих пор висит, несчастный… Далеко в пространствах поздних Этой ночью вспомнят снова Атлантические звезды Иностранца молодого. Ах, недаром, не напрасно Звездам сверху показалось, Что еще тогда ужасно Голова на нем качалась… Ночь пойдет обходом зорким, Всё окинет черным взглядом, Обернется над Нью-Йорком И заснет над Ленинградом. Город, шумно встретив отдых, Веселился в час прощальный… На пиру среди веселых Есть всегда один печальный. И когда родное тело Приняла земля сырая, Над пивной не потускнела Краска желто-голубая. Но родную душу эту Вспомнят нежными словами Там, где новые поэты Зашумели головами. 1926

49. ПЕСНЯ («Товарищи! Быстрее шаг!..»)

Товарищи! Быстрее шаг! Опасность за спиною: За нами матери спешат Разбросанной толпою. Они направились левей, Чтоб пересечь дорогу, Но только спины сыновей Они увидеть смогут. Когда же от погонь спастись Не сможет наша рота,— Тогда, товарищ, обернись И стань вполоборота. В такие дни таков закон: Со мной, товарищ, рядом Родную мать встречай штыком, Глуши ее прикладом. Нам баловаться сотни лет Любовью надоело. Пусть штык проложит новый след Сквозь маленькое тело… Бегут в раскрытое окно Слова веселой песни, И мать моя давным-давно Уснула в старом кресле. Как хорошо уснула ты!.. И я гляжу с волненьем На тихие твои черты, На ласковое выраженье. Прислушайся, услышишь вновь — Во мне звучит порою За равнодушием любовь, Как скрипка за стеною. А помнишь: много лет назад, Бывало, пред походом Я посылал тебе деньжат Почтовым переводом. И ты не бойся страшных слов: Сквозь дым и пламя песни Я пронести тебя готов На пальцах в этом кресле. И то, что в час вечеровой В кошмаре мне явилось, Я написал лишь для того, Чтоб песня получилась. 1926

50. СТРОИТЕЛЬСТВО

Оно идет тяжелыми шагами И медленно обходит города. От грузных ног Следов большие ямы, И в ямах собирается вода. А мы уселись на его спине И каменной походкой управляем. Оно замрет на миг В коротком сне, Тогда и мы немного засыпаем. Случается: Бредет проселком прямо, Стена встречается наперекор пути, В стену упрется И мычит упрямо Однообразное, тяжелое: пусти! Здесь путь закрыт, Здесь заперты дороги, Здесь надобно искать Окольный путь. Товарищи! Попробуем немного Каменную шею повернуть… Оно идет тяжелыми шагами И медленно обходит города. От грузных ног Следов большие ямы, И в ямах собирается вода… Мы за работой тяжкою не дремлем, Нам каждая минута дорога, Чтоб выравняла сморщенную землю Строительства Упрямая Нога. 1926

51. ПЕСНЯ УГЛЕКОПОВ

Ты ответь мне, моя земля, Кто хозяин и уголь чей? Мы кидаем куски угля На лохмотья твоих ночей. Нас к земле привязала мгла, Оглушила нас тишина, И бессонница обняла, Словно преданная жена… Нынче песню одну с утра Мы выстукиваем киркой. Ах, ни разу еще, мой брат, Ты не слышал песни такой! Брат мой, вслушайся в эту боль Злого голоса моего: — Жил на свете один король, И министры вокруг него. Солнце, вставшее на заре, Освещало весь день подряд Королевский его дворец И министров его парад. Под землею на две версты Мы подземной ночи живем, Мы взрываем ее пласты, Именуемые углем. Пой, кирка моя, пой, стучи!.. Ночь раскинулась широко, И поди разбери в ночи: Кто король и кто углекоп! Чья ты будешь теперь, земля? Кто хозяин и уголь чей? Мы кидаем куски угля На лохмотья больших ночей! Ну-ка, братцы, давай споем Песню радостную одну, Чтоб засыпать нашим углем Королевскую седину! 1926

52. КЛОПЫ

Халтура меня догоняла во сне, Хвостом зацепив одеяло, И путь мой от крови краснел и краснел, И сердце от бега дрожало. Луна закатилась и стало темней, Когда я очнулся и тотчас Увидел: на смятой постели моей Чернеет клопов многоточье. Сурово и ровно я поднял сапог: Расправа должна быть короткой,— Как вдруг услыхал молодой голосок, Идущий из маленькой глотки: — Светлов! Успокойся!

Нет счастья в крови, И казни жестокой не надо! Великую милость сегодня яви Клопиному нашему стаду! Ах, будь снисходительным и пожалей Несчастную горсть насекомых, Которые трижды добрей и скромней Твоих плутоватых знакомых!.. Стенанья умолкли, и голос утих, Но гнев мой почувствовал волю: — Имейте в виду, о знакомых моих Я так говорить не позволю! Мой голос был громок, сапог так велик, И клоп задрожал от волненья: — Прости! Я высказывать прямо привык Свое беспартийное мненье. Я часто с тобою хожу по Москве, И, как поэта любого, Каждой редакции грубая дверь Меня прищемить готова. Однажды, когда ты халтуру творил, Валяясь на старой перине, Я влез на высокие брюки твои И замер… на левой штанине. Ты встал наконец-то (штаны натянуть Работа не больше минуты), Потом причесался и двинулся в путь (Мы двинулись оба как будто). Твой нос удручающе низко висел, И скулы настолько торчали, Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все За нэпмана принимали… Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой Осенними тучами дышит. Но вот и редакция. Наперебой Поэты читают и пишут. Что, дескать, кто умер, заменим того, Напрасно, мол, тучи нависли, Что близко рабочее торжество… Какие богатые мысли! Оставив невыгодность прочих дорог, На светлом пути коммунизма Они получают копейку за вздох И рубль за строку оптимизма… Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем Мы перед редактором стынем. Ты сразу: «Стихотворенье мое Годится к восьмой годовщине». Но сзади тебя оборвали тотчас: «Куда вы! Стихи наши лучше! Они приготавливаются у нас На всякий торжественный случай. Красная Армия за восемь лет Нагнала на нас вдохновенье… Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет, И прочие учрежденья! Да здравствует это, да здравствует то!..» И, поражен беспорядком, Ты начал укутываться в пальто, Меня задевая подкладкой. Я всполз на рукав пиджака твоего И слышал, как сердце стучало… Поверь: никогда ни одно существо Так близко к тебе не стояло. Когда я опять перешел на кровать, Мне стало отчаянно скверно, И начал я тонко и часто чихать, Но ты не расслышал, наверно. Мои сотоварищи — те же клопы — На нас со слезами смотрели: Пускай они меньше тебя и слабы — Им лучше живется в постели. Пусть ночь наша будет темна и слепа, Но всё же — клянусь головою — История наша не знает клопа, Покончившего с собою. 1926

53. ГРЕНАДА

Мы ехали шагом, Мы мчались в боях И «Яблочко»-песню Держали в зубах. Ах, песенку эту Доныне хранит Трава молодая — Степной малахит. Но песню иную О дальней земле Возил мой приятель С собою в седле. Он пел, озирая Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Он песенку эту Твердил наизусть… Откуда у хлопца Испанская грусть? Ответь, Александровск, И Харьков, ответь: Давно ль по-испански Вы начали петь? Скажи мне, Украйна, Не в этой ли ржи Тараса Шевченко Папаха лежит? Откуда ж, приятель, Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»? Он медлит с ответом, Мечтатель-хохол: — Братишка! Гренаду Я в книге нашел. Красивое имя, Высокая честь — Гренадская волость В Испании есть! Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать. Прощайте, родные! Прощайте, семья! «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Мы мчались, мечтая Постичь поскорей Грамматику боя — Язык батарей. Восход поднимался И падал опять, И лошадь устала Степями скакать. Но «Яблочко»-песню Играл эскадрон Смычками страданий На скрипках времен… Где же, приятель, Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»? Пробитое тело Наземь сползло, Товарищ впервые Оставил седло. Я видел: над трупом Склонилась луна, И мертвые губы Шепнули: «Грена…» Да. В дальнюю область, В заоблачный плес Ушел мой приятель И песню унес. С тех пор не слыхали Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Отряд не заметил Потери бойца И «Яблочко»-песню Допел до конца. Лишь по небу тихо Сползла погодя На бархат заката Слезинка дождя… Новые песни Придумала жизнь… Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо, Не надо, друзья… Гренада, Гренада, Гренада моя! 1926

54. «Я в жизни ни разу не был в таверне…»

Я в жизни ни разу не был в таверне, Я не пил с матросами крепкого виски, Я в жизни ни разу не буду, наверно, Скакать на коне по степям аравийским. Мне робкой рукой не натягивать парус, Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане, — Атлантика любит соленого парня С обветренной грудью, с кривыми ногами… Стеной за бортами льдины сожмутся, Мы будем блуждать по огромному полю, — Так будет, когда мне позволит Амундсен Увидеть хоть издали Северный полюс. Я, может, не скоро свой берег покину, А так хорошо бы под натиском бури, До косточек зная свою Украину, Тропической ночью на вахте дежурить. В черниговском поле, над сонною рощей Подобные ночи еще не спускались, — Чтоб по небу звезды бродили на ощупь И в темноте на луну натыкались… В двенадцать у нас запирают ворота, Я мчал по Фонтанке, смешавшись с толпою, И всё мне казалось: за поворотом Усатые тигры прошли к водопою. 1926

55. В КАЗИНО

Мне грустную повесть крупье рассказал — В понте — девятка, банк проиграл! — Крупье, обождите! Я ставлю в ответ Когда-то написанный Скверный сонет. Грустная повесть Несется опять: — Банк проиграл, В понте — пять! Здесь мелочью Выиграть много нельзя. Ну что же. Я песней Рискую, друзья! Заплавали люстры В веселом огне, И песня дрожит На зеленом сукне… Столпились, взволнованы. Смотрят: давно Не видело пыток Таких казино. И только спокойный Крупье говорит: — Игра продолжается, Банк недокрыт! Игрок приподнялся Знакомый такой… Так вот где мы встретились, Мой дорогой! Ты спасся от пули Моей и опять Пришел, недостреленный, В карты играть… В накуренном зале Стоит тишина… — Выиграл банк! Получите сполна! Заплавали люстры В веселом огне, И песня встает И подходит ко мне: — Я так волновалась, Мой дорогой! — Она говорит И уходит со мной… На улице тишь. В ожиданье зари Шпалерами Строятся фонари. Уже рассветает, Но небо в ответ Поставило сотню Последних планет. Оно проиграет: Не может оно Хорошею песней Рискнуть в казино. 1927