Стихотворения и поэмы

Китс Джон

29

И расстелил Порфиро в полумгле, У края ложа, скрытого от света, Парчовый плат на маленьком столе — Сей плат, имевший свойства амулета, Был ярко-красного, как пламя, цвета. Издалека донесся звук рожка, Литавры, приглушенный тон кларнета Коснулись слуха юноши слегка, — Но миг прошел, и вновь тревога далека.

30

А дева все спокойнее, все тише, Спала в сорочке, тонкой, как туман, — Пока Порфиро доставал из ниши Пунцовые, как солнечный шафран, Сладчайшие плоды из дальних стран; Душистый мед, искрящийся и жидкий. И Самарканд, и Смирна, и Ливан Благоухали здесь, прислав в избытке Дары своих садов и пряные напитки.

31

Из темной ниши на парчовый плат Явилась драгоценная посуда. И разливался пряный аромат В ночной, прохладной тишине, покуда Порфиро яства разложил на блюда. «Теперь

проснись, мой чистый серафим, Открой глаза, пускай свершится чудо, — О, пробудись! Твой друг тоской томим — Иль он заснет сейчас последним сном своим».

32

Так прошептав, рукою осторожной Коснулся он ее закрытых век, — Но нет — разрушить чары невозможно. Их растопить трудней, чем горный снег, Чем лед, сковавший гладь широких рек; А лунный свет бледнел. Сказать короче, Казалось, не откроются вовек Девичьи зачарованные очи — Во власти колдовства необычайной ночи.

33

Порфиро лютню в руки взял тогда, Коснулся струн. Аккорд раздался длинный, Молчанье разрушая без следа: «La belle dame sans merci» [4] — напев старинный Встревожил слух прекрасной Маделины. Она во сне вздохнула — и напев Умолкнул. Оборвался сон невинный, — Сверкнули очи, в миг один прозрев, — А юноша застыл, как мрамор, побледнев.

34

4

Безжалостная красота (фр.)

Того, кто ей приснился, несомненно, Перед собой увидела она: Мучительно свершалась перемена, Почти прогнав очарованье сна — Красавица была изумлена И поскорей заснуть желала снова, Но медлила, волнения полна, Столь робким видя юношу младого, Что перед ней стоял, не говоря ни слова.

35

Она сказала: «Милый, что с тобой? В моих ушах еще не отзвучали Те клятвы, что шептал мне голос твой. И не было в твоих глазах печали — Они огонь прекрасный излучали… О, возврати, верни свой голос мне, Таким же стань, каким ты был вначале — Еще побудь со мной, в прекрасном сне, Не покидай меня в холодной тишине».

36

Такою речью сладостной Порфиро Был зачарован и воспламенен. Как яркая звезда среди эфира Сверкнет, спеша взойти на небосклон, Как в аромат, что розой порожден, Вплетет фиалку нежную природа, — Так он вошел в ее прекрасный сон. А за окном — бушует непогода И медленно луна спустилась с небосвода.

37

Темно. Зернистый снег стучит в стекло. «Нет, я не сон, мой ангел светоокий!» Темно. Метелью все заволокло. «Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий Пустился ты? Кто так погряз в пороке, Что нас оставил в комнате вдвоем? Но знай, что покидаешь ты, жестокий, Лишь горлинку с надломленным крылом, — Тебя не прокляну… Но ты оставь мой дом!»

38

«О Маделина! Милая невеста! Моих очей светлейшая звезда! Я лишь затем проникнул в это место, Чтоб стать твоим вассалом навсегда, — Я пилигрим, и на пути сюда Мне встретились тревоги и ненастья, Но ничего из твоего гнезда, Кроме тебя самой, не стану красть я, — Молю, доверься мне — пред нами годы счастья!

39

Чу! Слышишь голос вьюги колдовской, — Он нас зовет. Вставай, моя родная! Заря близка, и день не за горой, — Спеши за мной, сомнения не зная, — Скорей, в дорогу! Братия хмельная Не в силах ни подняться, ни взглянуть, Над кружками рейнвейна засыпая. Сквозь снег и вереск предстоит нам путь На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть».

40

И подчинилась Маделина. Скоро, Превозмогая робость и испуг, Она шагнула в темень коридора, Хотя чудовищ видела вокруг. За ней ступил ее влюбленный друг, И в сумраке рассвета мутно-сером Не доносился ни единый звук — Лишь сквозняки скользили по шпалерам, По вытканным на них галантным кавалерам.

41

Как призраки, в широкий темный зал Они прошли к железным балюстрадам У входа, где привратник мирно спал С огромною пустой бутылкой рядом; Пес приподнялся и окинул взглядом Свою хозяйку. Снят с дверей замок, Скользнула цепь — и вот конец преградам: Свирепый страж, встряхнувшись, снова лег, И юная чета ступила за порог.

42

О, сотни лет, должно быть, пролетели, — Следы влюбленных стерты, сметены… В ту ночь барон метался по постели, И всех его гостей душили сны: Вампиры, черти, ведьмы, колдуны. Анджела утром умерла от страха, Над ней молитвы были прочтены… Сто тысяч «Ave» не спасли монаха, И он заснул навек средь ледяного праха.

13—17 февраля 1819

КАНУН

СВЯТОГО МАРКА

Воскресным день случился тот: К вечерней службе шел народ, И звон был праздничным вдвойне. Обязан город был весне Своею влажной чистотой, Закатный отблеск ледяной Был в окнах слабо отражен, Напоминал о свежих он Долинах, зелени живых Оград колючих, о сырых, В густой осоке, берегах, О маргаритках на холмах. И звон был праздничным вдвойне: По той и этой стороне Безмолвной улицы народ Стекался к церкви от забот, От очагов своих родных, Степенен, набожен и тих. Вдоль галерей, забитых сплошь, Струилось шарканье подошв И крался шепот прихожан. Гремел под сводами орган. И служба началась потом, А Берта все листала том; Волшебный, как он был помят, Зачитан, как прилежный взгляд Пленял тисненьем золотым! Она с утра, склонясь над ним, Была захвачена толпой Крылатых ангелов, судьбой Несчастных, скорченных в огне, Святыми в горней вышине, Ей Иоанн и Аарон Волшебный навевали сон, Ей лев крылатый явлен был, Ковчег завета, что таил Немало тайн — и среди них Мышей, представьте, золотых. На площадь Минстерскую взгляд Скосив, она увидеть сад Могла епископский в окне, Там вязы, к каменной стене Прижавшись, пышною листвой Превосходили лес любой, — Так зелень их роскошных крон Защищена со всех сторон От ветра резкого была. Вот Берта с книгой подошла К окну — и, лбом к стеклу припав, Прочесть еще одну из глав Успеть хотела — не смогла: Вечерняя сгустилась мгла. Пришлось поднять от книги взгляд, Но строк пред ним теснился ряд, И краска черная плыла, И шея больно затекла. Был тишиной поддержан мрак, Порой неверный чей-то шаг Был слышен — поздний пешеход Брел мимо Минстерских ворот. И галки, к вечеру кричать Устав, убрались ночевать, На колокольнях гнезда свив, И колокольный перелив, Церковный сонный перезвон Не нарушал их чуткий сон. Мрак был поддержан тишиной В окне и в комнате простой, Где Берта, с лампы сдунув пыль, От уголька зажгла фитиль И книгу к лампе поднесла, Сосредоточенно светла. А тень ее ложилась вбок, На кресло, балку, потолок, Стола захватывая край, На клетку — жил в ней попугай, — На разрисованный экран, Где средь чудес из дальних стран: Сиамской стайки голубей, Безногих райских птиц, мышей Из Лимы — был прелестней всех Ангорской кошки мягкий мех. Читала, тень ее меж тем Накрыла комнату, со всем, Что было в ней, и вид был дик, Как если б в черном дама пик Явилась за ее спиной Вздымать наряд угрюмый свой. Во что же вчитывалась так? Святого Марка каждый шаг, Его скитанья, звон цепей На нем — внушали жалость ей. Над текстом звездочка порой Взгляд отсылала к стиховой Внизу страницы стае строк, Казалось, мельче быть не мог Узор тончайших букв — из них Чудесный складывался стих: «Тому, кто в полночь на порог Церковный встанет, видит Бог, Дано узреть толпу теней, Печальней нет ее, мертвей, Из деревень и городов, Из хижин ветхих, из дворцов К святому месту, как на суд, Чредой унылой потекут; Итак, во тьме кромешной он Увидит тех, кто обречен, Сойдутся призраки толпой Во тьме полуночи слепой, Стекутся те со всех сторон, Кто смертью будет заклеймен, Кто неизбежно в этот год, В один из дней его, умрет… Еще о снах, что видят те, Кто спит в могильной черноте, Хотя их принято считать Слепыми, савану под стать; О том, что может стать святым Дитя, коль мать, брюхата им, Благоговейно крест святой В тиши целует день-деньской; Еще о том, кем спасены Мы будем все; без сатаны Не обойтись; о, много есть Тайн — все не смеем произнесть; Еще жестока и скупа Святой Цецилии судьба, Но ярче всех и днесь и впредь Святого Марка жизнь и смерть». И с состраданьем молодым К его мучениям святым Она прочла об урне той, Что средь Венеции златой Вознесена…

13 — 17 февраля 1819

ПЕСЕНКА ЭЛЬФА

Вытри слезы! Час придет — И снова роза расцветет. Вытри слезы! Прочь тоска! Бутоны спят в корнях цветка. А я пою! Тебе пою! Недаром я узнал в раю, Как душу облегчить свою! Так прочь тоска! Глянь на небо! В высоту! Глянь на дерево в цвету! Здесь я, вспорхнувши над сучком, Звеню серебряным звонком! Тебе пою! И радость шлю! И всех скорбящих исцелю! Прощай! Прощай! Не унывай! Лечу в лазурный дальний край… Прощай! Прощай!