Стихотворения. Четыре десятилетия

Кушнер Александр Семенович

Скатерть, радость, благодать!..

Скатерть, радость, благодать! За обедом с проволочкой Под столом люблю сгибать Край ее с машинной строчкой. Боже мой! Еще живу! Все могу еще потрогать И каемку, и канву, И на стол поставить локоть! Угол скатерти в горсти. Даже если это слабость, О бессмыслица, блести! Не кончайся, скатерть, радость!

СЕМИДЕСЯТЫЕ

«Письмо»

«Прямая речь»

«Голос»

Эти вечные счеты, расчеты, долги…

Эти вечные счеты, расчеты, долги И

подсчеты, подсчеты. Испещренные цифрами черновики. Наши гении, мученики, должники. Рифмы, рядом — расходы. То ли в карты играл? То ли в долг занимал? Было пасмурно, осень. Век железный — зато и презренный металл. Или рощу сажал и считал, и считал, Сколько высадил елей и сосен? Эта жизнь так нелепо и быстро течет! Покажи, от чего начинать нам отсчет, Чтоб не сделать ошибки? Стих от прозы не бегает, наоборот! Свет осенний и зыбкий. Под высокими окнами, бурей гоним, Мчится клен, и высоко взлетают над ним Медных листьев тройчатки. К этим сотням и тысячам круглым твоим Приплюсуем десятки. Снова дикая кошка бежит по пятам, Приближается время платить по счетам, Все страшней ее взгляды: Забегает вперед, прижимает к кустам – И не будет пощады. Все равно эта жизнь и в конце хороша, И в долгах, и в слезах, потому что свежа! И послушная рифма, Выбегая на зов, и легка, как душа, И точна, точна цифра!

СОН

Я ли свой не знаю город? Дождь пошел. Я поднял ворот. Сел в трамвай полупустой. От дороги Турухтанной По Кронштадской… вид туманный… Стачек, Трефолева… стой! Как по плоскости наклонной, Мимо темной Оборонной. Все смешалось… не понять… Вдруг трамвай свернул куда-то, Мост, канал, большого сада Темень, мост, канал опять. Ничего не понимаю! Слева тучу обгоняю, Справа в тень ее вхожу, Вижу пасмурную воду, Зелень, темную с исподу, Возвращаюсь и кружу. Чья ловушка и причуда? Мне не выбраться отсюда! Где Фонтанка? Где Нева? Если это чья-то шутка, Почему мне стало жутко И слабеет голова? Этот сад меня пугает, Это мост не так мелькает, И вода не так бежит, И трамвайный бег бесстрастный Приобрел уклон опасный И рука моя дрожит. Вид у нас какой-то сирый. Где другие пассажиры? Было ж несколько старух! Никого в трамвае нету. Мы похожи на комету, И вожатый слеп и глух. Вровень с нами мчатся рядом Все, кому мы были рады В прежней жизни дорогой. Блещет слезы их живые, Словно капли дождевые. Плачут, машут нам рукой. Им не видно за дождями, Сколько встало между нами Улиц, улочек и рек. Так привозят в парк трамвайный Не заснувшего случайно, А уснувшего навек.

Кто-то плачет всю ночь…

Кто-то плачет всю ночь. Кто-то плачет у нас за стеною. Я и рад бы помочь – Не пошлет тот, кто плачет, за мною. Вот затих. Вот опять. — Спи, — ты мне говоришь, — показалось. Надо спать, надо спать. Если б сердце во тьме не сжималось! Разве плачут в наш век? Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал? Суше не было век. Под бесслезным мы выросли флагом. Только дети — и те, Услыхав: Как не стыдно? — смолкают. Так лежим в темноте. Лишь часы на столе подтекают. Кто-то плачет вблизи. — Спи, — ты мне говоришь, — я не слышу. У кого ни спроси – Это дождь задевает за крышу. Вот затих. Вот опять. Словно глубже беду свою прячет. А начну засыпать – — Подожди, — говоришь, — кто-то плачет!

Конверт какой-то странный, странный…

Конверт какой-то странный, странный, Как будто даже самодельный, И штемпель смазанный, туманный, С пометкой давности недельной, И марка странная, пустая, Размытый образ захолустья: Ни президента Уругвая, Ни Темзы — так, какой-то кустик. И буква к букве так теснятся, Что почерк явно засекречен. Внизу, как можно догадаться, Обратный адрес не помечен. Тихонько рву конверт по краю И на листе бумаги плотном С трудом по-русски разбираю Слова в смятенье безотчетном. «Мы здесь собрались кругом тесным Тебя заверить в знак вниманья В размытом нашем, повсеместном, Ослабленном существованье. Когда ночами (бред какой-то!) Воюет ветер с темным садом, О всех не скажем, но с тобой-то Молчи, не вздрагивай, мы рядом. Не спи же, вглядывайся зорче, Нас различай поодиночке». И дальше почерк неразборчив, Я пропускаю две-три строчки. «Прощай! Чернила наши блеклы, А почта наша ненадежна, И в саду листва намокла, Что шага сделать невозможно».

ЛАВР

А. Битову

Не помнит лавр вечнозеленый, Что Дафной был и бог влюбленный Его преследовал тогда; К его листве остроконечной Подносит руку первый встречный И мнет, не ведая стыда. Не помнит лавр вечнозеленый, И ты не помнишь, утомленный Путем в Батум из Кобулет, Что кустик этот глянцевитый, Цветами желтыми увитый, Еще Овидием воспет. Выходит дождик из тумана, Несет дымком из ресторана, И Гоги в белом пиджаке Не помнит, сдал с десятки сдачу Иль нет… а лавр в окне маячит… А сдача — вот она, в руке. Какая долгая разлука! И блекнет память, и подруга Забыла друга своего, И ветвь безжизненно упала, И море плещется устало, Никто не помнит ничего.

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь…

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь. Отодвинув суровую штору. Был я счастлив — и смерти боялся. Боюсь И сейчас, но не так, как в ту пору. Умереть — это значит шуметь на ветру Вместе с кленом, глядящим понуро. Умереть — это значит попасть ко двору То ли Ричарда, то ли Артура. Умереть — расколоть самый твердый орех, Все причины узнать и мотивы. Умереть — это стать современником всех, Кроме тех, кто пока еще живы.

Расположение вещей…

Расположение вещей На плоскости стола, И преломление лучей, И синий лед стекла. Сюда — цветы, тюльпан и мак, Бокал с вином — туда. Скажи, ты счастлив? — Нет. — А так? – Почти. — А так? — О да!

Какое счастье, благодать…

Какое счастье, благодать Ложиться, укрываться, С тобою рядом засыпать, С тобою укрываться! Пока мы спали, ты и я, В саду листва шумела И неба темные края Сверкали то и дело. Пока мы спали, у стола Чудак с дремотой спорил, Но спал я, спал, и ты спала, И сон всех ямбов стоил. Мы спали, спали, наравне С любовью и бессмертьем Давалось даром то во сне, Что днем — сплошным усердьем. Мы спали, спали, вопреки, Наперекор, вникали В узоры сна и завитки, В детали, просто спали. Всю ночь. Прильнув к щеке щекой. С доверчивостью птичьей. И в беззащитности такой Сходило к нам величье. Всю ночь в наш сон ломился гром, Всю ночь он ждал ответа: Какое счастье — сон вдвоем, Кто нам позволил это?

О слава, ты также прошла за дождями…

О слава, ты также прошла за дождями, Как западный фильм, не увиденный нами, Как в парк повернувший последний трамвай, – Уже и не надо. Не стоит. Прощай! Сломалась в дороге твоя колесница, На юг улетела последняя птица, Последний ушел из Невы теплоход. Я вышел на Мойку: зима настает. Нас больше не мучит желание славы, Другие у нас представленья и нравы, И милая спит, и в ночной тишине Пусть ей не мешает молва обо мне. Снежок выпадает на город туманный. Замерз на афише концерт фортепьянный. Пружины дверной глуховатый щелчок. Последняя рифма стучится в висок. Простимся без слов, односложно и сухо. И музыка медленно выйдет из слуха, Как после купанья вода из ушей, Как маленький, теплый, щекотный ручей.