Стихотворения. Поэмы. Проза

Случевский Константин Константинович

Жальник

А.П. Милюкову

Ну-ка! Валите и бук, и березу, Деревце малое, ствол вековой, Осокорь, дубы, и сосну, и лозу, Ясень, и клен — все под корень долой! Поле чтоб было! А поле мы вспашем; Годик, другой — и забросим потом… Голую землю, усталую — нашим Детям оставим и прочь отойдем! А уж чтоб где приберечь по дороженьке Дерево, чтобы дало оно тень, Чтобы под ним утомленные ноженьки Вытянул путник в удушливый день, — Этой в народе черты не отыщется, Ветру привольно и весело рыщется! Сколько в далекую даль ни гляди, Все пустота — ничего впереди! Но остаются по лесе печальники… Любит наш темный народ сохранять Рощицы малые! Имя им — жальники! Меткое имя — умеют назвать! В местности голой совсем потонувши, Издали видный каким-то пятном, Жальник едва прозябает, погнувши Ветви под тяжким, глухим бытием!.. Мощные вихри насквозь пробирают, Солнце отвсюду бесщадно палит; Влаги для роста куда нехватает… Жалок ты, жальник… нерадостный вид… Бедный ты, бедный! Совсем беззащитен… Но бережет тебя черный народ; Хворых березонек, чахлых ракитин Он не изводит вконец, не дерет… И, беспощадно снося великанов С их глубоко разветвленных корней, — В избах в поддонках разбитых стаканов, В битых горшочках, на радость детей, Всюду охотно разводит герани, Гонит корявый лимон из зерна!.. Скромные всходы благих начинаний Чахнут в пыли, в паутине окна…

Утро над Невою

Вспыхнуло утро в туманах блуждающих, Трепетно, робко сказалось едва… Точно как сеткою блесток играющих Мало-помалу покрылась Нева! Кой-где блеснут! В полутень облаченные, Высятся зданья над сонной водой, Словно на лики свои оброненные Молча глядятся, любуясь собой. Света все больше… За тенью лиловою Солнце чеканит струей огневой Мачты судов над водой бирюзовою, Выше их, ярче их — шпиль крепостной; Давняя мачта! Огней прибавляется! Блеск так велик, что где чайка крылом Тронет волну — блеск волны разрывается, Гребень струи проступает пятном. Вон, пробираясь как будто с усильями В этом великом свету, кое-где Ялики веслами машут, как крыльями, Светлые капли роняя к воде… Что-то как будто восточное, южное Видится всюду! Какой-то налет, Пыль перламутра, сиянье жемчужное — Вдоль широко разгоревшихся вод… Вот… Вот и говор пошел, и несмелое Всюду движенье; заметен народ… Гибнет картина, как чудное целое, Сгинет совсем, по частям пропадет… Ну, и тогда, если где над пучиною Чайка заденет плывучую зыбь, Там не. пятно промелькнет над картиною — Блестками, искрами скажется зыбь!

Наши птицы

Наши обычные птицы прелестные, Галка, ворона и вор-воробей! Счастливым странам не столько известные, Сколько известны отчизне моей… Ваши окраски все серые, черные, Да и обличьем вы очень просты: Клювы как клювы, прямые, проворные, И без фигурчатых перьев хвосты. В непогодь, вьюги, буруны, метелицы Все вы, голубчики, тут, подле нас, Жизни пернатой невесть что — безделицы, Вы утешаете сердце подчас. И для картины вы очень существенны В долгую зиму в полях и лесах! Все ваши сборища шумны, торжественны И происходят у всех на глазах. Это не то что сова пучеокая Или отшельница-птица челна — Только где темень, где чаща глубокая, Там ей приятно, там дома она! С вами иначе. То вдруг вы слетаетесь Стаей большой на дорогу; по ней — Ходите, клюете и не пугаетесь Даже нисколько людей и коней. То вы весь вид на картину меняете, В лес на опушку с дороги слетев, Белую в черную вдруг обращаете, Сотнями в снежные ветви насев. То, как лоскутина флера, таскаетесь Стаей крикливою вдоль по полям, Тут подбираетесь, там раздвигаетесь Черным пятном по бесцветным снегам. Жизнь хоть и скромная, жизнь хоть и малая, Хоть не большая, а все благодать, Жизнь в испытаньях великих бывалая, Годная многое вновь испытать…

Прощание лета

Осень землю золотом одела, Холодея, лето уходило И земле, сквозь слезы улыбаясь, На прощанье тихо говорило: «Я уйду, — ты скоро позабудешь Эти ленты и цветные платья, Эти астры, эти изумруды И мои горячие объятья. Я уйду — роскошная южанка — И к тебе, на выстывшее ложе, Низойдет любовница другая, И свежей, и лучше, и моложе. У нее алмазы в ожерелье, Платье бело и синеет льдами, Щеки бледны, очи светло-сини, Волоса осыпаны снегами… О мой друг! Оставь ее спокойно Жать тебя холодною рукою: Я вернусь, согрею наше ложе, Утомлю и утомлюсь с тобою!»

Мефистофель

Мефистофель в пространствах

Я кометой горю, я звездою лечу И куда посмотрю, и куда захочу, Я мгновенно везде проступаю! Означаюсь струей в планетарных парах, Содроганием звезд на старинных осях — И внушаемый страх — замечаю!.. Я упасть — не могу, умереть — не могу! Я не лгу лишь тогда, когда истинно лгу, — И я мир полюбил той любовью, Что купила его всем своим существом, Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном, А не только распятьем и кровью. Надо мной ли венец не по праву горит? У меня ль на устах не по праву царит Беспощадная, злая улыбка?! Да, в концерте творенья, что уши дерет И тогда только верно поет, когда врет, — Я, конечно, первейшая скрипка… Я велик и силен, я бесстрашен и зол; Мне печали веков разожгли ореол, И он выше, все выше пылает! Он так ярко горит, что и солнечный свет, И сиянье блуждающих звезд и комет Будто пятна — в огне освещает! Будет день, я своею улыбкой сожгу Всех систем пузыри, всех миров пустельгу, Все, чему так приятно живется… Да скажите же: разве не видите вы, Как у всех на глазах, из своей головы, Мефистофелем мир создается?! Не с бородкой козла, не на тощих ногах, В епанче и с пером при чуть видных рогах Я брожу и себя проявляю: В мелочь, в звук, в ощущенье, в вопрос и ответ, И во всякое «да», и во всякое «нет», Невесом, я себя воплощаю! Добродетелью лгу, преступленьем молюсь! По фигурам мазурки политикой вьюсь, Убиваю, когда поцелую! Хороню, сторожу, отнимаю, даю — Раздробляю великую душу мою И, могу утверждать, торжествую!..

На прогулке

Мефистофель шел, гуляя, По кладбищу, вдоль могил… Теплый, яркий полдень мая Лик усталый золотил. Мусор, хворост, тьма опенок, Гниль какого-то ручья… Видит: брошенный ребенок В свертке грязного тряпья. Жив! он взял ребенка в руки, Под терновником присел И, подделавшись под звуки Детской песенки, запел: «Ты расти и добр, и честен: Мать отыщешь — уважай; Будь терпением известен, Не воруй, не убивай! Бога, самого большого, Одного в душе имей; Не желай жены другого; День субботний чти, говей… Ты евангельское слово Так, как должно, исполняй, Как себя люби другого; Бьют — так щеку подставляй! Пусть блистает добродетель Несгорающим огнем… Amen! Amen! [2] Бог свидетель, Люб ты будешь мне по нем! Нынче время наступило, Новой мудрости пора… Что ж бы впрямь со мною было, Если б не было добра?! Для меня добро бесценно! Нет добра, так нет борьбы! Нужны мне, и несомненно, Добродетелей горбы… Будь же добр!» Покончив с пеньем, Он ребенка положил И своим благословеньем В свертке тряпок осенил!

2

Аминь ( лат.)

Преступник

Вешают убийцу в городе на площади, И толпа отвсюду смотрит необъятная! Мефистофель тут же; он в толпе шатается; Вдруг в него запала мысль совсем приятная. Обернулся мигом. Стал самим преступником; На себя веревку помогал набрасывать; Вздернули, повесили! Мефистофель тешится, Начал выкрутасы в воздухе выплясывать. А преступник скрытно в людях пробирается. Злодеянье новое в нем тихонько зреет, Как бы это чище, лучше сделать, думает, Как удрать непойманным, — это он сумеет. Мефистофель радостно, истинно доволен, Что два дела сделал он людям из приязни: Человека скверного отпустил на волю, А толпе дал зрелище всенародной казни.

Шарманщик

Воздуху, воздуху! Я задыхаюсь… Эта шарманка, что уши пилит, Мучает, душит… я мыслью сбиваюсь… Глупый шарманщик в окошко глядит! Эту забытую песню когда-то Слушал я иначе, слушал душой, Слушал тайком… скрыл от друга, от брата! Думал: не знает никто под луной… Вдруг ты воспрянула, заговорила! Полная неги, мечте говоришь. Время ли, что ли, тебя изменило? Нот не хватает — а все ты звучишь! Значит, подслушали нас! Ударенья Ясны и четки на. тех же словах, Что и тогда, в эту ночь увлеченья… Память сбивается, на сердце страх! Злая шарманка пилит и хохочет, Песня безумною стала сама, Мысль, погасая, проклятья бормочет… Не замолчишь ты — сойду я с ума! Слышу, что тянет меня на отмщенье… Но ведь то время погасло давно, Нет тех людей… нет ee!.. Наважденье!.. Глупый шарманщик все смотрит в окно!

Мефистофель, незримый на рауте

В запахе изысканном, С свойствами дурмана, В волнах Jockey Club'a И Ilang Ilang'a [3] На блестящем рауте Знати светлолобой Мефистофель движется Сам своей особой! И глядит с любовию На одежды разные, Как блестят на женщинах Крестики алмазные! Общество сидело, Тараторило, Издевалось, лгало, Пустословило!.. Чудилось: то были Змеи пестрые! В каждом рту чернели Жала острые! И в роскошной зале Угощаючись, В креслах, по диванам Извиваючись, Из глубоких щелей, Из земли сырой С сладостным шипеньем Собрался их рой… Чуть кто выйдет к двери — Как кинжалами, Вслед за ним стремятся, Блещут жалами! Занимались долго С умилением, Часто чуть не плача, Поношением… А когда донельзя Иззлословились, Задушить друг дружку Приготовились! А когда хозяйка — Очень крупный змей — Позвала на ужин Дорогих гостей, — Веселы все были, Будто собрались Вешать человека Головою вниз!.. В запахе изысканном, С свойствами дурмана, В волнах Jockey Club'a И Ilang Ilang'a Мефистофель движется, Упиваясь фразами, И не меркнут крестики — Все блестят алмазами!!

3

Название духов ( англ.)

Цветок, сотворенный Мефистофелем

Когда мороз зимы наляжет Холодной тяжестью своей И все, что двигается, свяжет Цепями тысячи смертей; Когда над замершею степью Сиянье полночи горит И, поклоняясь благолепью Небес, земля на них глядит, — В юдоли смерти и молчанья, В холодных, блещущих лучах С чуть слышным трепетом дрожанья Цветок является в снегах!.. Нежнейших игл живые ткани, Его хрустальные листы Огнями северных сияний, Как соком красок, налиты! Чудна блестящая порфира, В ней чары смерти, прелесть зла! Он — отрицанье жизни мира, Он — отрицание тепла! Его, рожденного зимою, Никто не видит и не рвет, Лишь замерзающий порою Сквозь сон едва распознает! Слезами смерти он опрыскан, В нем звуки есть, в нем есть напев! И только тот цветком тем взыскан, Кто отошел, окоченев…