Стихотворения. Рассказы. Гора

Тагор Рабиндранат

Из цикла «Времена года»

* * *

Под обаяньем лунных чар мечты кружат в просторе, Летят, летят, летят ко мне, как птицы из-за моря, В напевах света и теней уносят в даль минувших дней, «Приди, приди, приди», – зовут, напевам вторя. Зовут к виденьям давних лет, к ночам весны моей, И друга ищут там, где свет мерцает средь теней, Где боль, не узнанная мной, печаль моей поры иной, Сквозь слезы шепчет: «Горе, горе, горе!»

* * *

Приди сюда, вода ключа, приди сюда, плеща, журча. Из камня вырвись навсегда, приди, вода, журча, плеща. В могуществе сквозной волны, явись из темной глубины, Отрадная, приди, журча, плеща. Тебя зовет все горячей блистанье солнечных лучей. Ты с ними заведи игру, смиряй жару, журчи звончей. Их жгучий золотой напев встречай, волною зашумев. Прохладная, приди, журча, плеща. И свищет ветер и поет, тебя он ищет и зовет: «Приди, приди!» И ты приди, ты с ветром игры заведи,- В мриданг [70] стучать он будет, мчась, а ты в ладоши бить, смеясь, Зыбучая, приди, журча, плеща. Злой дух пустыни здесь витал, злой дух тебя заколдовал, Запрятал в каменный подвал, в немую тьму замуровал. Скорей темницу сокруши, на свет явиться поспеши. Могучая, приди, журча, плеща.

70

Мриданг – сигарообразный барабан.

* * *

Из

тучи – грохот барабана, могучий рокот непрестанный… Волна глухого гула мне сердце всколыхнула, Его биенье в громе потонуло. Таилась боль в душе, как в бездне,- чем горестней, тем бессловесней, Но ветер влажный пролетел, и лес протяжно зашумел, И скорбь моя вдруг зазвучала песней.

* * *

Над рощей в огненном цвету проходят тучи синей тенью. Как в танце, гнутся на ветру затрепетавшие растенья. В лесную чащу уходя, дрожит блистание дождя. Душа, разлукою томясь, куда-то рвется в нетерпенье,- И журавли над океаном куда-то мчатся караваном,- Их крылья борются с туманом, вздымая волны ураганом, И кто-то, сквозь трезвон цикад, мне в сердце входит наугад, Ступая по тоске моей украдкою, как сновиденье.

* * *

Во двор срабона входят тучи, стремительно темнеет высь, Прими, душа, их путь летучий, в неведомое устремись, Лети, лети в простор бескрайний, стань соучастницею тайны, С земным теплом, родным углом расстаться не страшись, Пусть в сердце боль твоя пылает холодной молнии огнем, Молись, душа, всеразрушенью, заклятьями рождая гром. К тайнице тайн причастна будь и, с грозами свершая путь, В рыданьях ночи светопреставленья – закончись, завершись.

* * *

О туча, в тайнице укромной несущая мглу и дожди,- Всей нежностью – темной, огромной – ты сердце мое услади! Вершину горы освежая, тенями сады окружая, Во мглу небосвод погружая, громами затишье буди. О туча, промчись над рекой, что плещется жалобным плачем, Там роща томится тоской, объята цветеньем горячим. Изжаждавшихся утоляя, зарницами путь осветляя, Приди, о приди, умоляю, в горящую душу приди!

* * *

Рухнул грохот огромного домору [71] , ночь смятеньем объята. Инжирная роща под ветром дрожит на краю небоската. Лепет речной, трепет лесной, шелест ручья в темноте ночной Сливаются в гул отдаленный, в напев саньяси-срабона. Желто-красным цветением рощ в упоении дышит мгновенный ветер. Блещет молний изломанный луч,- некий демон, свиреп и могуч, Бешено пляшет, ломится спьяну в капище туч.

71

Домору – бубен удлиненной формы, расширяющийся к концам.

* * *

Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,- Так возникают напевы,- отклик на дальний зов. Чампак средь чащи весенней, полаш в пыланье цветенья - Подскажут мне звуки и краски,- путь вдохновенья таков. Всплеском мгновенным возникнет что-то, Виденья в душе – без числа, без счета, А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев. Так сменяет минуту минута – чеканный звон бубенцов.

Из книги «Снова»

(«ПУНОШЧО»)

1932

Копаи [72]

Лениво ум мой по теченью Падмы Блуждает. На песчаном берегу, Далеком, обнаженном, равнодушном К живущему и страждущему миру, Деревья одинокие собрались Вкруг хижины разрушенной… Бамбук… Да манговое дерево… Да старый Баньян, такой же древний, как она. За хижиною пруд. Горчицы поле. Индиговой фактории остатки, Где день и ночь шумят деревья джхау [73] ; На этом берегу, Таком же хмуром, Раджбоншей [74] поселение. Их козы Пасутся тут же… А с холма взирают Базара гофрированные крыши. И кажется, объят поселок страхом От леденящей близости реки. Она течет из древних текстов прямо. И Ганги кровь священную несет По венам гордо. От домов поселка На расстоянье держится. Как будто Она не видит их. Не узнает! О, как ее манеры величавы. Они иль с одинокою вершиной, Иль с одиноким зовом моря схожи. Так схожи, что невольно вспомнил я, Как здесь однажды в лодке задремал В ночном уединенье Под созвездьем Медведицы Большой. Проснулся же я с утренней звездою… И эти волны Бежали равнодушно мимо края Моих ночей и дней. Точь-в-точь как путник, Идущий мимо радости и горя, Что в придорожных домиках живут, Так близко и далеко от него. И вот, прощаясь с юностью, вернулся Я вновь сюда, На старую равнину, Тут в зелени укрылась деревушка Санталов [75] . Тут бежит со мною рядом Речушка Копаи, Соседка с детских лет. Ей не хватает древности и славы. Зато она свое простое имя Смешала с громкой болтовнею женщин. И здесь, между водой и берегами, Нет разногласия. Любовь к деревне От берега до берега слышна. Здесь конопля над самою волною. Кивают головой побеги риса. А там, где с речкой Встретилась дорога, Вода великодушно уступает Прохожим путь, чтоб вброд переходили Прозрачный и болтливый ручеек. Над полем вознеслась высоко пальма. На берегу теснятся манго, джам. Язык реки – язык простого дома, А не ученых речь. Волну и берег Объединяет общий ритм. И речка Богатствам не завидует земным. О, как она изящна, извиваясь Среди теней и света! Как в ладоши Умеет хлопать! Как гибка, упруга Бывает в дождь! Она не уступает Танцующим девчонкам деревенским, Что выпили немножечко вина. Но и тогда речушка не выходит Из берегов, чтоб затопить окрестность, А лишь стремительным движеньем юбки Бьет в берег и со смехом вдаль бежит. По осени становится прозрачной Ее вода и отмели виднее. Но бедность не стыдит ее, В богатстве Она была не наглой, И унизить Теперь ее бессильна нищета. И потому она всегда прекрасна, Как девушка – и радостная в танце II грустная, с усталостью во взоре, С усталою улыбкой на устах. Ритм Копаи похож необычайно На ритм моих стихов. Объединяет И землю он и воду. Наполняет Он музыкой часы дневных работ. В незримом ритме том сантальский мальчик Бредет лениво с луком и стрелою. И в этом ритме движется телега, Нагруженная сеном. И горшечник На ярмарку идет, неся посуду В корзинах двух, привязанных к шесту. И за хозяйской тенью собачонка Бежит в том ритме. В нем учитель школьный, Не заработавший трех рупий в месяц, Идет устало, Свой облезлый, старый, Дырявый зонт раскрыв над головой.

72

Копай –

речушка, протекающая около Шантиникетона, где находится основанный Тагором университет.

73

Джхау – высокое хвойное дерево.

74

Раджбонши – земледельческая каста.

75

Санталы – индийское племя, живущее к северо-западу от Калькутты. Девушки-санталки славятся своей красотой.

Кхоаи [76]

На западе сад, лес, поле Слились в одну фиолетовую полоску. Посередине – скрытое в зарослях Манго, джама, пальм и тамаринда Сантальское селение. Вьется длинная дорога без тени, Словно цветная кайма по краю зеленого сари. Неожиданно поднялись одиночные, Отбившиеся от рощи пальмы. Они словно вехи на пути не знающей, куда идти, Неопределенности. Без предела – зеленая накидка земли, На северной ее стороне – надрез. Почва разрушилась, Появилась Застывшая зыбь красного гравия. Кое-где тронутая ржавчиной земля, Похожая на голову Махишасуры [77] . Наша планета Земля В одном из своих уголков Ударами дождя Построила безымянные игрушечные горы, У подножья которых течет Безымянная игрушечная река. Осенью на западном крае неба В скоротечном великолепии заката Сталкиваются, схватываются, борются различные цвета. Над серыми игрушечными Горами и рекою Я увидел великолепие заката, Которое так редко бывает в конце дня На берегу этого моря из красного гравия, Над голыми холмами цвета Запекшейся крови, Что похожи на гневные брови Рудры, Несущего гибель всеобщую. С западного края неба Мчались яростные бури С развевающимися стягами цвета охры, Словно отряд маратхской [78] конницы. Шаловые [79] и тиковые деревья Тряслись и раскачивались, Деревья джхау сгибались, Бамбуковые заросли стенали, Банановые сады были подвергнуты опустошенью, При виде гравия, серого в дни ненастья, Под рыдающим небом Мне показалось: На красном море поднялся шторм, Высоко взлетают и падают брызги. Я приходил сюда в детстве,- Здесь, в пещерах и в ущельях, У звенящего родника, я выдумывал тайны, Я громоздил камни друг на друга, Я играл среди безлюдного полдня, Один. С тех пор прошло много дней. Подобно роднику над камнем, Надо мной протекло много лет. Я мечтал возвести Под этим небом, там, где оканчивается разрушенная земля, Символ деянья, Подобно тому как в детстве Строил из камней крепость. Вот шаловый лес, вот одинокая пальма. А вот единенье алой земли С зеленым полем. Где те, с кем я смотрел когда-то на это, С кем мы сливались взорами и душами Под песни дождей и под мои песни о дожде? Кто-то еще жив, кто-то уже ушел. Когда окончатся мои труды и дни, Полночная звезда позовет меня С вон того края неба. А потом? Потом останется с северного края Эта душераздирающая краснота земли,

76

Кхоаи (букв.- «разрушенная земля») – местность около Шантиникетона, где много красной глины и красного гравия.

77

Махишасура – демон, упоминаемый в древнеиндийском эпосе «Махабхарата», по индийской мифологии, убитый богиней Дургой.

78

Маратхи – народность, проживающая в штатах Бомбей, Мадхия-Прадош, Мадхия-Бхарат. Маратхи славились своей воинственностью.

79

Шаловые деревья – высокие величественные деревья.

А с южного края – пашня. На поле у восточного края Будут пастись коровы. По дороге, что идет через красную землю, Крестьяне будут ходить на рынок за покупками, А на западном краю неба Останется нарисованной одна Фиолетовая полоска.

Флейта

Узкий переулок. Дом двухэтажный. Внизу, за решеткой – окно, Двери – прямо на улицу, Стены в мутных подтеках, Обветшалые и облупленные. Над дверью пришпилен ярлык С ликом Ганеши [80] , Покровителя всех начинаний. В этой комнате я живу и плачу за нее. Здесь же ящерица обитает, От меня отличаясь лишь тем, Что всегда обеспечена пищей. Я – младший клерк в конторе. Двадцать пять рупий – жалованье. Столуюсь я в доме Дотто - Даю уроки их сыну. А вечера коротаю На вокзале – и мне Не надо платить за свет. Шипенье паровика, Рев гудка, Толкотня пассажиров, Клики кули… Но бьют часы - Десять тридцать. Домой… Тьма. Тишина. Одиночество. На берегу Дхалешвари, в деревне, тетка живет, У ее деверя – дочка. Была назначена свадьба, Благоприятный час Был избран – но я сбежал Именно в этот час, Спас девушку – и себя… Она не вошла в мой дом, Но в душу мою вошла. Даккское сари на ней, На лбу, у пробора – киноварь… Дожди, дожди… Надо Тратиться на трамвай. А тут еще вычеты, вычеты… В переулке гниют Манго объедки, рыбьи жабры, Дохлая кошка и прочая дрянь. Дырявый мой зонтик похож На жалованье, изрешеченное Вычетами. Одежда моя конторская - Словно душа вишнуита, Открыта для всех впечатлений. Темная тень ненастья, Как зверь в западню, попадает В мою угрюмую комнату. Кажется, небытием По рукам и ногам я скован. Канто-бабу живет на углу. Тщательная прическа, Выразительные глаза. Он прихотлив и нежен. Обожает игру на флейте. И в мерзости переулка нашего Иногда – средь ночи поникшей, Иногда – во мгле предрассветной Возникают внезапные звуки… А то – на закате, вечером, Небеса обнимая, Вековая печаль разлуки Вдруг запоет протяжно. И начинает казаться Нелепостью, бредом пьяного Переулок этот зловонный. И кажется – разницы нет Меж мною, клерком Хориподом, И падишахом Акбаром [81] . И в струях грустящей флейты Влекутся к единому раю Мой зонтик – и зонт царя [82] … Но это – мираж. А там, Где эта песня – действительность, Там, В бесконечных мгновениях вечера, Тамал расстилает тени На берегу Дхалешвари. И во дворе – она. Даккское сари на ней. На лбу, у пробора – киноварь.

80

Ганеша – бог мудрости, «устранитель препятствий».

81

Падишах Акбар – (1542-1605) – император из династии Великих Моголов.

82

Зонт царя – символ самодержавной власти.