Стихотворения. Рассказы. Гора

Тагор Рабиндранат

6

Настала ночь. Постлали все циновки у баньяна. Погас светильник от порыва ветра. Густы потемки – непрогляден сон. И вдруг один в толпе людей встает, На вожака указывает пальцем И говорит: «Ты, лжец, нас обманул!» Упрек, из уст в уста перелетая, Сгущался. Брань мужчин, проклятья жен Гремели, а один из смельчаков Ударил вожака с огромной силой (Лицо его скрывалось в темноте). И все они вставали, чтоб ударить. К земле припала жизнь, утратив тело. Оцепенела ночь – тиха, безмолвна. Источник где-то близко рокотал, И в воздухе жил нежный дух жасмина.

7

Наполнил души путников испуг. Рыдают жены. Им кричат: «Молчите!» Залаявшего пса огладил хлыст, И смолкнул лай. Ночь тянется, не хочет уходить, И спор о преступленье все острее. Кто говорит, кто плачет, кто орет. Уже кинжал готов покинуть ножны, Но в это время тьма небес ослабла. Заря, светлея, разлилась по небу, Паломники внезапно замолчали. Как пальцем указательным коснулся Луч солнечный кровавого чела, И во весь голос зарыдали жены, Ладонями мужья закрыли лица. И кто-то убежать хотел, но тщетно - Цепь преступленья связывала с жертвой. Слышны вопросы: «Кто нам путь укажет?» И старец из страны восточной молвил: «Тот и укажет путь, кого убили». Все головы понуро опустились. И старец снова рек: «Его отвергли, В сомнении и гневе погубили, Теперь его в любви мы возродим. Он смертью возродился в нашей жизни. Он – величайший, победивший смерть!» Тогда все встали и запели хором: «Хвала

тебе, о победивший смерть!»

8

И юноши вдруг стали старших звать: «Отправимся же в путь – к любви и силе!» И много тысяч голосов вскричало: «Мир этот завоюем и иной». Уже не цель ведет их, а порыв. Движенье общей воли смерть осилит. Сомнений нет, пред ними ясный путь. И нет уже усталости в ногах. Душа убитого внутри их и вокруг: Ведь он победу одержал над смертью, Перешагнув уже границу жизни. Идут полями, где посев окончен, И вдоль хранилищ, где лежит зерно. Идут по той земле неплодородной, Где ждут их те, что худы, как скелеты. Идут по многолюдным городам. Идут они по местности пустынной, Где прошлое в своей померкло славе. Мимо домов – разрушенных, несчастных, Что, кажется, глумятся над жильцами. Влачится время жгучего бойшакха. Под вечер вызывают звездочета: «Не арка ли вон там надежды нашей?» «Нет, то закат окрасил облака». И юный голос раздается: «Братья, Сквозь ночь должны мы пробиваться к свету! Они идут во тьме. Дорога словно помогает им. Пыль направляет их, ступней касаясь. Безмолвно звезды говорят: «Идите!» И слышен глас убитого: «Не медлить!»

9

В лесной листве, забрызганной росой, Заря лучами первыми сверкнула. И звездочет промолвил: «Мы пришли». До горизонта с двух сторон дороги Шевелятся колосья в мягком ветре - Ответ земли небесному посланью. Из горного села в село у речки Поток людей струится, как обычно. Гончарный круг вращается, гремя. Несет дрова на рынок дровосек. Пастух на поле выгоняет стадо. К реке кувшины девушки приносят. Но где оплот раджи? Где рудники? Где книги мантр, в которых смерть и мука? Ученый молвил: «Б знаках нет ошибки, Сюда вели и здесь остановились». Так он сказал и голову склонил И к роднику затем сошел с дороги. Вода из родника течет, как свет, Как утра песнь, в которой смех и слезы. И хижина невдалеке, меж пальм, Окружена недвижностью стоит. Поэт к порогу с берегов нездешних Пришел и просит: «Мать, открой мне дверь!»

10

Луч солнца тронул запертую дверь. И люди все почуяли в себе Слова рожденья: «Мать, открой мне дверь!» И дверь открылась. Мать на траве сидит, в руках – младенец, Словно в руках зари – звезда рассвета. Коснулось солнце головы младенца. Коснулся струн поэт и песнь запел: «Да славится родившийся, бессмертный». Все слышавшие стали на колени: Раджа и нищий, праведник и грешник, Глупец и мудрый. И провозгласили: «Да славится родившийся, бессмертный!»

Из книги «Пестрое»

(«БИЧИТРИТО»)

1933

Поражение

Сияющая ночь Мрак, словно чадор [91] , сбрасывает прочь. Он падает у ног баньяна, Там, где поток струится неустанно. При ярком свете дня скупой цветок Благоухание в душе своей берег. А ночью нет сомнений и преград, И аромат свой всем дарить он рад. С лесной опушки Приносит ветер пение кукушки. И мнится: хочет выразить она Все, чем душа ее полна. И я подумал: не удержишь слова, Что рвется из-под темного покрова; Сегодня узник, из своей темницы Освободясь, умчится. Когда пришла она, В окно струила свет луна Сквозь ветви дерева густые. Подумал: отыщу слова простые. Скажу: «Взгляни в глаза и позови Безмолвным зовом истинной любви! Еще молитвы на читали люди, И нет еще святой воды в сосуде; Сегодня мы с тобой Навеки будем связаны судьбой…» Она сердито Сказала, что команда их побита. Да, да, у Форта, на Майдане, Проиграно, увы, соревнованье. Подчеркивали все ее движенья Обиду, гнев и горечь пораженья. И вновь, и вновь она негодовала… А за окном кукушка куковала.

91

Чадор – накидка, шарф.

Из книги «Последняя октава»

(«ШЕШ ШОПТОК»)

1935

* * *

Сыплется благостный дождь на равнину! Тучи, спустившись, касаются пальм, Зыблются трепетно темные воды. Душу мою тоже дождь освежает, Если приходит по зову. Был я в краях чужеземных. Месяц срабон там не время дождей, С зовом души моей он не согласен. Он не свершил омовенья В сердце моем. Там я не видел круговорота Синих туч, приносящих влагу. Засуха там истощала землю. Только ведь влага приносит деревьям Силу могучего роста. Каждый год постоянно Роспись от капель дождя на стволах остается. Радость дождя ежегодно Также в мою сердцевину Свежие соки вливает. Так ежегодно Новый слой краски ложится На дерево жизни. Так ежегодно печаткою перстня Тайный свой знак Художник Ставит на сердце мое. Перед окном я сидел одиноко, Тихо часы проходили, Дар свой оставили перед порогом, В тайной сокровищнице души Много скопилось забытых мгновений. В радуге многоцветной искусства Все существо мое С тайным душевным богатством Перед божественным взглядом когда-то Сможет ли полно раскрыться? Все существо мое в жизни стремилось К мигу полного проявленья, Словно звезда над зарею вечерней, Проблеск рассвета над Ночью,- оно говорило: «Миг проявленья, явись!» Явится миг проявленья, и я Сам себя вдруг в своем свете увижу,- Женщина так вот себя постигает, В жизни замужней себя Проявляя; Если любовь у нее воцарилась в душе, Носит несчастье она, как ожерелье, Бедную жизнь украшает своим благородством, Даже и смерть не лишает ее совершенства.

* * *

При встрече Мы с пей переглянулись. Я был так молод, Она меня спросила: «Кого ты ищешь?» Я ей ответил: «Поэт вселенной из своей поэмы бесконечной Одну строку зачем-то вырвал И плыть ее пустил В поток земного ветра, Где аромат цветов плывет И звуки флейты. Строка кружит, ища строку созвучную другую, И поисков безмолвное жужжанье Звучит в ее пчелиных крыльях». Она молчала, Смотрела в сторону куда-то. Мне стало грустно, И я спросил: «О чем ты думаешь?» И, обрывая лепестки, она сказала: «А как узнаешь ты – нашел иль нет Среди бесчисленных мельканий Ее созвучную одну?» Я ей ответил: «То, что ищу В раздвоенной неполной жизни - Большая тайна, Она откроется сама собой, Откликнувшись необычайно, И тайну я узнаю - Созвучие с душой другого». Она молчала. На смуглой нежной шее Блеснуло тоненькое ожерелье, Как будто облачка слегка коснулся Осенний бледный луч. В ее глазах мелькала Какая-то растерянность, боязнь, Что кто-то навсегда уйдет, ей не открывшись. Она стояла неподвижно В тревоге – и не знала, На что решиться. Я встретился с ней на краю дороги В широкий мир, Я ждал Желанной встречи… Она ушла.

* * *

Мерцал светильник медный на подставке, Фитиль соломинкой в нем подправляли. Узорный светлый пол блестел, Как будто сделан из слоновой кости, А на полу расстелены циновки. Мы, дети, кучкой собрались в углу При тусклом свете. Вошел

старик Мохон Шордар, Лицо его с дубленой темной кожей, Окрашенные волосы завиты, Навыкате глаза. От дряхлости все тело дряблым стало, II ноги, руки – длинные костяшки, А голос или зычный, или тихий. Мы любим страшные его рассказы. Вот он садится между нами И начинает свой рассказ о Рогхо. Мы слушаем, оцепенев, чуть дышим, II все у нас колышется в душе, Как ветви джхау в южном ветре. Перед окном открытым в переулке Столб с газовым зажженным фонарем Стоял, как одноглазый призрак, С угла на темной улице раздался Певучий выкрик продавца жасминов. А рядом во дворе Залаяла собака. Пробили в колокол у входа – девять. Мы тихо слушаем рассказ о Рогхо. У сына Тотторотно в доме праздник - Ему давали шнур священный [92] ; И Рогхо передал с гонцом: «Одним «Прими поклон» не обойдешься, Не думай о расходах». И Рогхо написал, чтобы правитель Пять тысяч рупий выдал на расходы. Вдова налог радже не уплатила, И дом ее к продаже был назначен. К правителю в дом заявился Рогхо, Сполна за долг вдовы с, ним рассчитался, Сказал: «Ты грабил многих бедняков, Так пусть им хоть немного станет легче». Однажды в полночь С добычей Рогхо возвращался, Шел к узкой длинной лодке В тени смоковницы на берегу. Тут он услышал - В деревне, в доме том, где свадьба,- плач. Жених повздорил и невесту бросил, К ногам его отца упал с мольбой Отец невесты,- в этот миг с дороги Из зарослей бамбуковых густых Раздался клич: «Ре-ре… ре-ре… ре-ре…» - И звезды в небе Как будто вздрогнули. Все знают, это грозно кличет Разбойник Рогхо. И с женихом богатый паланкин Носильщики в испуге уронили. Тут прибежала мать невесты И с плачем умоляла в темноте: «Сынок, спаси честь дочери моей!» Встал Рогхо, как посланец бога Ямы [93] , Из паланкина вытряс жениха, Отцу его отвесил оплеуху, И тот упал на землю оглушенный. Вновь в доме раковина заиграла, И женщины встречают жениха. Вот Рогхо сам с разбойничьего шайкой; Как привиденья в ночь женитьбы Шивы [94] , Тела умащены, полуобнажены, А лица в саже. Сыграли свадьбу, Кончалась третья стража ночи. Разбойник, уходя, сказал невесте: «Сестра моя, Коль вновь тебя обидят, То вспомни Рогху». Пришло столетье новое, иное, И детвора теперь При свете электрическом читает В газетах сообщенья о разбоях. А вечера прослушиванья сказок Ушли из мира С воспоминаньем нашим И со светильником погасшим.

92

Священный шнур – шнур, который носят представители трех высших каст.

93

Яма – бог смерти.

94

Как привиденья в ночь женитьбы Шивы…– Шипа считается покровителем духов и привидений, обитающих на площадке для сожжения трупов. Эти духи и привидения сопровождали его и во время женитьбы.

Из книги «Дорога»

(«БИТХИКА»)

1935

Приглашение

Вспоминаю: однажды стихами простыми Я воспел тебя, милой назвал я моею. До тех пор у тебя, как у всех, было имя,- Я пишу, а назвать твое имя не смею. Ты велишь мне писать изощренные строки, Но моей простодушной поэмы страницы У дверей твоих просят, отбросив упреки, Чтоб твои – хоть на миг – задрожали ресницы. Лишь одно мне достаточно вымолвить слово,- Ты приходишь и смотришь внимательным взглядом. Если даже уйдешь,- возвратишься ты снова, Знаю, сядешь со мною, мечта моя, рядом. В сари – чайную розу – ты бедра закутай, Приоткрой свои локоны передо мною, Ты обрадуй меня долгожданной минутой И откинь от щеки сари с узкой каймою. Непокорные кудри трепещут лукаво И ложатся на лоб все нежней и нежнее, А движение черного локона справа Совпадает с изгибом сверкающей шеи. Днем сплетенный из ютхи [95] венок благовонный Расцветет ввечеру от тепла твоей кожи. В этом запахе весточку слышит влюбленный,- Ту, что сердцу милее всего и дороже… Все же я упрекну тебя: серьги-рубины, Что похожи на жаркие капельки крови, Мой подарок,- ты несколько дней, без причины, Забываешь надеть… Ты не хмурь свои брови, Я скажу и другие слова,- не в обиду, Не для рифм, и на музыку их не положим. С виду это пустяк, но пустяк только с виду, Пренебречь пустяками такими не можем. В наше время не внемлют рифмованным стонам,- Что нам древний светильник и вина поэта? Лучше ты принеси на подносе плетеном Манго – эти плоды цвета и солнца и лета. Прозаический пир мы сегодня устроим, Не нужна нам теперь со стихами тетрадка. И писателю тоже приятно, не скроем, Чтоб во рту у него было вкусно и сладко. Речь груба? В духе времени грубость такая, А иной выражается даже почище! Только неба посланец, крылами сверкая,- В этом ты мне поверь,- не нуждается в пище! То, что я говорю,- не порок и не шутка, Это – веское, в сердце рожденное слово. Надо прямо сказать: наполненье желудка Есть и нашей духовной отрады основа. Наслаждения большего нет мне на свете, Чем смотреть, как прелестные руки проворно Преподносят отменные кушанья эти - Рыбный плов или шондеш [96] , полезный бесспорно. Но в глазах твоих вижу хитринку недаром: Ты считаешь, что мне для того лишь и нужен Весь набор поэтических средств, чтобы с жаром, Чтобы с пафосом я заказал себе ужин. Что же, пусть на меня ты посмотришь с насмешкой, Пусть блаженства еды не познаю, бедняга,- Приходи и с пустыми руками, не мешкай, Ибо руки твои – это счастье и блага. Приходи же! Пусть ветра дыханье живое Прилетит, словно весть, что ко мне ты стремишься, Пусть в вечерние сумерки встретятся двое, Пусть глядят на них звезды сквозь ветви сириса [97] . А когда ты уйдешь – торопиться не надо,- Ты венок свой оставь мне из ютхи чудесной, Чтобы музыка в сердце влилась, как отрада, Чтобы стали созвучия зрелою песней. Я пишу – и ко мне мысль приходит благая: На конверте должны превратиться чернила В чье-то имя. Но в чье? И сижу я, вздыхая,- О, когда это было, когда это было! Начинают мне вечер и сад вспоминаться. Ты в бассейне. Звезда в той воде заблестела. Ты красива, тебе еще только шестнадцать, В полосатое сари ты кутаешь тело. За ушами цветы мне сверкают, белея; Меж бровями – пунцовая точка; и сзади Вижу, как вовлекается нежная шея В эти шелковые, в эти черные пряди. Там, где тени косые, ты коврик на крыше Расстилаешь и влажною тканью на блюде Покрываешь венок из цветов. Стало тише. Но о чем ты мечтаешь в безмолвье, в безлюдье? Тот же самый поэт написал тебе снова. Вечер в доме пустом. На стене перед взором Возникает картина из теней былого. Тишина. Лишь часы занялись разговором. Вот полрупии в ящике дальнем забыты; Вот листочек из книги расходов… Не знаю, Где тебя отыскать, где следы твои скрыты, Но письмо-приглашенье тебе сочиняю. Помню: шерсти клубок у тебя на коленях. Ты сидишь у окна. Ждешь кого-то. Надежда Засветилась в глазах твоих юных, весенних, И на землю свободно спустилась одежда. Загорелись лучи на другой половине, А на первой – на крыше – сгущаются тени. Тонко чамели [98] пахнут в китайском кувшине, Все полно аромата цветов и растений. В ящик ото письмо положу и ответа Ждать не буду, но только из мира забвенья Подойди ко мне сзади, и, вместо привета, Ты глаза мне руками закрой на мгновенье. Я хочу, чтоб твои зазвенели запястья, Чтоб волос твоих запах я чувствовал снова, Подари ты мне ночь сновиденья и счастья, Подари ты мне день созерцанья живого! Никогда не разрушится связь между нами,- Не проникнет в нее, не поймет посторонний, Что мы связаны светом, волшебными днями И ладонью, в моей трепетавшей ладони.

95

Ютха – разновидность жасмина.

96

Шондеш – сладкое молочное кушанье.

97

Сирис (альбицция) – высокое дерево семейства бобовых, подсемейства мимозовых, с белыми цветами.

98

Чамели – разновидность цветов.