Стихотворения. Рассказы. Гора

Тагор Рабиндранат

(«АРОГГО»)

1941

* * *

Бьют часы вдалеке. Грохот города, оглушающий небо, Отошел от меня. В зное месяца магха из дальних пределов памяти Беспричинно возникло виденье. Проселок бежит вдоль реки, Нанизывая деревеньки. Вековая смоковница… Люди сидят в ожиданье парома Рядом с товарами, что несут на базар. Под железною крышей амбаров - Кувшины с душистою патокой. На запах ее бегут деревенские псы и облизывают кувшины. Роятся мухи. Посреди дороги носом в землю уперлась арба, Груженная джутом. Орут грузчики, таская кипу за кипой В склад. Распряженные буйволы Пощипывают траву на зеленой обочине И колотят себя по бокам опахалом хвоста. Ссыпано в кучу горчичное семя, Ожидает,

когда и его упрячут в амбар. К гхату причалил рыбачий челнок, Жена рыбака к бедру прижала корзину. Распластался коршун над головой. Челны перекупщика уткнулись в пологий берег. Рыбак, опутан лучами солнца, на крыше плетет сеть. Ухватившись за шею буйвола, Крестьянин плывет через реку. А над ближней рощей вздымается храм, Сияющий в утреннем солнце. По невидимой грани полей мчится поезд, И все уменьшается, все уменьшается, Оставляя на груди ветров черточку звука, Дымный след волоча за собой - Длинный стяг покорителя расстояний. И еще невзначай вспоминаю: было это давно, В полуночный час. К берегу Ганги причалена лодка. Водная гладь – в лунном свете. По берегам черные вырезы затаившегося леса, Меж деревьев – пламя светильников. Я очнулся внезапно. В молчаливый ночной небосвод Устремляется песнь – молодой слышится голос. Уносится стройная лодка в волнах отлива И вдруг исчезает. Лес, затаившийся по берегам, вдруг прохватывает ознобом. Образ ночи, увенчанной лунной короной, Безмолвно покоится на ковре потревоженных сновидений. Западный берег Ганги, жилье на окраине города. Бесконечно длинная отмель Словно подчеркивает пустоту оголенного неба. По сжатому просу ходят коровы; Деревенский мальчишка Хлыстом отгоняет козла от бахчи. А там – крестьянка с корзиной на бедре Собирает овощи. Порой у кромки реки Истомленные лодочники проходят, сгибаясь под бечевой, И всё – и потом весь день ни души на реке и на суше. Вблизи, в одичавшем саду, возвышается дерево чампак. Под огромным молитвенным нимом [108] – скамейки, Густа и торжественна его венценосная тень, По ночам там спят журавли. Вода с наливного колеса, Журча, убегает по желобу,- Напоить кукурузное поле. Женщина крутит домашнюю мельницу, На руках ее медные браслеты. Монотонное трение жернова наполняет звуками полдень. Это все мимолетно увидено, Мимоходом услышано И находится где-то на грани сознанья. Забытые образы Порождают в сердце боль разлучения с жизнью Под бой отдаленных часов.

108

Ним (маргоза) – большое величественное дерево.

* * *

Одиноко сижу у окна, у края конечного мира, В синеве горизонта зрение ловит звук бесконечности, Свет переплетается с тенью, Предлагая приятную дружбу дерева сирис. А в душе отдается: «Недалеко, совсем недалеко!» Лента дороги ускользает за гребень закатной горы, Стою у входа в постоялый двор вечера. Вспыхивает в отдаленье Крыша храма – место последнего странствования. От подножья его летит песнь окончания дня, С ее восходящим и нисходящим мотивом связано все прекрасное в этом моем пребывании, Она прикасалась к душе в дни моих долгих скитаний, Привнося в нее звук полноты. В душе отдается: «Недалеко, совсем недалеко!»

* * *

В сфере необъятного творенья На протяженье неизмеримых времен Бушуют фейерверочные игры Солнц и планет. Пришел и я из вечности незримой С мельчайшей искоркой И занял точку во времени и протяжении. Едва я начал уходить со сцены, Угас светильник, Померкла сущность звездных игр, И обветшала обстановка пьесы, Где представляли радость и печаль. Я увидал: актеры и актерки, Уйдя со сцены, Сбрасывают пестрое тряпье. Я увидал: Там, за кулисами из омертвевших звезд, Царь танца застыл в одиночестве.

Из книги «День рождения»

(«ДЖОНМОДИНЕ»)

1941

* * *

Слышу: гремит барабан боевой, Время больших перемен наступило - Век настает грозовой. Новой главы развернулись страницы: Мир на дурные деяния силы растратить стремится, Несправедливость спешит воцариться, Это грядущего вестник пришел,- Каждое зло превращается в тысячу зол. Скупости камни сдвигает поток полноводный, Нищей земли изменяет он облик бесплодный, Мертвых песков размывает слежавшийся слой, Прочь их сметает бурливой волной. Гниль

унося с побережий, Место спешит он расчистить для поросли свежей, А истощенное поле пытается всходы рождать, Как параличный, пытающийся бормотать. Пусть омертвелые души Могут еще показаться живыми снаружи,- Хоть и трудны времена, В их закромах до сих пор не иссякли запасы зерна. Но наступает расплата,- потоки ее грозовые Сносят солому их кровель, врываются к ним в кладовые, Рушатся градом смертельных ударов, жестоких вестей, Болью пронизывают до костей. Гибель нахлынула, все на пути разрушая - Новое поле готовит для будущего урожая. В этой проверке, в горниле мучительных дней Станет ясней, Что из наследия дряхлого в прах превратится, Что сохранится. Время под глянцем увидеть, где прячутся гниль и обман. Вот почему загремел боевой барабан.

Из книги «Последние стихи»

(«ШЕШ ЛЕКХА»)

1941

* * *

Океан покоя великого впереди, В путь далекий, о кормчий, ладью мою поводи. Вечным спутником стань мне, о кормчий мой, В час отплытья мне лоно свое открой. Будет с нами сиянье Дхрува-звезды В нескончаемом нашем пути. О свободу дарующий, в странствии вечном, от зла Ты прощением и милосердьем меня огради. Пусть же с бренной землею расторгнется связь, Чтоб в объятья вселенной упасть, Чтоб вступила душа моя, не страшась, В Неизвестное, что ожидает ее впереди.

* * *

Вот человек великий рождается к жизни повой, Холодок по телу, трепет восторга повсюду, В каждой травинке, растущей из праха земного. В мире богов гулко раковина затрубила, В мире людей загремели литавры победно,- Наступил миг рожденья великий. В прах рассыпался мрак новолунья. Пали крепости тьмы. На вершине горы рассветной Звучит напутствия слово: «Смелее, смелее,- к жизни новой». «Слава, слава рождению человека!» - Звучит в небесах громово.

* * *

Этот день моего рождения станет мне днем разлук. Я хочу, чтобы каждый, кто настоящий друг, Прикоснулся руками своими к рукам моим. Дар прощальный бренного мира, знак того, что любим, Унесу я – последнее благословенье людей, Унесу я – последнюю милость жизни земной моей. Я суму свою опустошил до дна, Роздал все, собираясь в путь. Если сегодня в ответный дар Мне достанется что-нибудь - Немного прощенья, немного любви, Все возьму, отправляясь в последний путь, На последнее празднество, на последнем плоту, Отплывая в беззвучную темноту.

Из книги «Искры»

(«СПХУЛИНГО»)

1945

* * *

С зарею с берега ночного примчалось утреннее слово. И мир проснулся освеженный, оградой света окруженный.

* * *

Ради пищи на поле люди плугом пишут каракули и выводят их острием пера ради добра, пищи духовной ради в тетради. На небе облака рисуют письмена и, столько написав, не ставят имена.

* * *

Безмолвно меркнет под землей небесный свет, но обращается весной в чудесный цвет.

* * *

Цветок красоту свою не сознает: что легко получил, легко отдает.

* * *

Царит извечно темнота, в своих покоях заперта, а ты глаза на мир открой - и вечный день перед тобой.

* * *

Я пришел, надеждой себя озарив, и ушел, любовью своей одарив.

* * *

«Иди ко мне»,- поет рассветная звезда. И ей светильник внял: угаснул навсегда.

* * *

«Купим слова! Купим слова!» – вопят на базаре словес. Бегут продавать и стар и млад словеса на вес. Коли есть в душе твоей слово, брат, не тащи его в шумный торговый ряд, а в молчанье прячь под навес.