Стихотворения. Рассказы. Гора
Шрифт:
Рассказы
О чем рассказал берег Ганги
Если бы события отпечатывались на камне, сколько старых историй прочли бы вы на каждой моей ступеньке!
Хотите послушать рассказ о прошлом? Сядьте ко мне на ступеньки и прислушайтесь внимательно к журчанию воды – вы услышите повесть о давно минувших днях.
Мне все вспоминается одна история… Стоял тогда такой же точно день, как и сегодня. До начала месяца ашшин оставалось совсем немного. С утра дул нежный прохладный ветерок, легким трепетом пробегал по молодым листочкам, вдыхая новую жизнь в оживающую после летнего зноя природу.
Полноводная Ганга! Всего четыре мои ступеньки остались над водой. Разлившаяся река, будто нежная подруга, ласкала своей волной берег. Она дошла уже до манговой рощи, где под деревьями росли кочу [109] . У поворота реки возвышались над водой груды давно готовых к обжигу кирпичей. Покачивались на высокой воде утреннего прилива рыбачьи лодки, привязанные к стволам акаций. Волны прилива, юные, непокорные, с плеском бились о борта лодок, шаловливо заигрывали с ними, ласково и задорно трепали их за уши-уключины.
109
Кочу – растение, клубни которого идут на приготовление пищи.
На Гангу лило свои лучи утреннее солнце. Оно – будто червонное золото, будто яркий цветок чампа. Ни в какое другое время не увидите вы такого сияния, такой игры света! Вот лучи восходящего светила упали на отмель, на заросли камыша, который только что выбросил нежные белые метелки.
Пришли рыбаки и с возгласами: «Рам, Рам!» [110] – стали отвязывать лодки. Эти лодки казались мне гордыми лебедями, в радостном порыве устремившимися к голубому небу. Расправив паруса, словно крылья, уносились они в солнечную даль, Как всегда в свой обычный час, господин Бхоттачарджо с двумя кувшинами в руках идет совершать омовение. Пришли по воду девушки.
110
Рам (Рама) – герой древнеиндийского эпоса «Рамаяна». Почитается как седьмое воплощение бога Вишну.
Все это было так недавно, будто вчера,- хотя вам, конечно, может показаться, что это происходило давным-давно. Мои дни легко уплывают по Ганге, играя в ее волнах, сам же я всегда неподвижен и только провожаю их глазами, поэтому времени я не замечаю.
Вот, закутавшись в намаболи [111] и поеживаясь от холода, возвращается домой после омовения старуха Чоккроборти. Она перебирает четки и бормочет молитвы. А ведь в те времена, о которых я собираюсь рассказать, ее бабушка была совсем маленькой девочкой. Она очень любила, приходя к Ганге, пускать на воду листики алоэ. Справа от меня был тогда водоворот; попав в него, листик начинал кружиться, а девочка ставила на землю кувшин и с интересом наблюдала за ним. Прошло немного времени, девочка выросла, и вот вижу, пришла за водой уже со своей маленькой дочкой. Потом и у дочки появились детишки, они шалили на берегу и брызгались водой, а она, как некогда и ее мать, останавливала их и говорила, что это нехорошо. В такие минуты я вспоминал, как их бабушка в свое время пускала кораблики из алоэ, и умилялся.
111
Намаболи – кусок материи с начертанными на нем именами богов.
Но что же это я? Говорю и говорю все время не то, о чем хотел рассказать. Начнешь об одном, а в памяти тут же всплывает другое. Воспоминания приходят и уходят, и я не в силах их удержать. Но одна история, подобно игрушечной лодочке, попавшей в водоворот, возвращается ко мне неизменно. Она кружится возле меня со всем своим грузом событий и, кажется, вот-вот утонет. Она так же мала, как та лодочка из листика алоэ, в которой не было ничего, кроме двух цветочков. И если бы сердобольная девочка заметила, что эта лодочка тонет, она бы лишь грустно вздохнула и пошла домой.
Видите, рядом с храмом стоит сарай Гоншаи, а у сарая – забор. Когда-то на этом месте (забора тогда еще не было) росла акация. Вокруг нее раз в неделю устраивали ярмарку. В те времена Гоншаи еще не жили здесь. И там, где стоит сейчас их молельня, был только навес из пальмовых листьев.
А вот посмотрите на эту раскидистую смоковницу. Ее корни, словно руки с длинными, жесткими пальцами, зажали в кулак мое разбитое каменное сердце, опутали и пронизали меня насквозь. Тогда это дерево было всего лишь маленьким прутиком. Но оно росло очень быстро, радуя взор молодыми, ярко-зелеными листочками. Неверная, дрожащая тень от них весь день танцевала на моем теле, а у моей груди, будто нежные детские пальчики, вились молодые корни. Сердце сжималось от боли, если кто-нибудь срывал хоть один листочек.
Лет мне в ту пору было немало, но выглядел я прямым и стройным. А теперь я совсем согнулся, стал горбатым, как святой мудрец Аштавакра [112] . Будто глубокие морщины, покрыли меня тысячи трещин, в недра мои забрались лягушки и проводят там в спячке долгую зиму. Тогда же я не был таким. Только с левой стороны, там, где у меня недоставало двух кирпичей, свила гнездо ласточка. Проснувшись чуть свет, она начинала деловито суетиться в своем жилье, а потом, задорно пошевелив раздвоенным, как у рыбы, хвостиком, с песней взлетала в небо. «Значит, скоро придет Кушум»,- размышлял я.
112
Аштавакра (букв. – «восьмигорбый») – легендарный мудрец. Находясь в утробе матери, Аштавакра услыхал, что отец неправильно читает шастры, и заявил об этом при учениках отца. Отец проклял его за это, пожелав ему родиться с восемью горбами.