Стихотворения. Рассказы. Гора

Тагор Рабиндранат

Изваянье

Нет спору, эта женщина – творенье Той силы, чье бессмертное прозренье, Чья вековечная игра Столь нескончаемо цветиста и пестра,- Того умельца, Что насекомых тельца И крылья бабочек разглядывал веками И вдруг мудреными украсил письменами. Но это тело - Творца отдохновенье, а не дело, Забава праздности минутной, дань мгновенью, Когда он был охвачен ленью И, в одиночестве, вечернею порой Увлекся облаков причудливой игрой… Осенних рек излучины; красу И негу пылкую в гранатовом лесу В бойшакхе месяце, то юное презренье, С каким на полдень и его горенье, Высокомерия полна, Бросает беглый взор она; В срабоне месяце, на дне разлива – глянец Плывущих водорослей, их подводный танец, А в магхе [61] месяце – дрожащую листву Смоковниц и росой омытую траву; Надменность плавную, с какой при первом громе Павлины расправляют хвост в истоме,- Все это взял за образец, Красавице давая жизнь, творец. Но радужной окраски пузыри Переливаются – и ничего внутри. Души никак я не найду: Все – внешнее,

все – на виду. Рассудок неглубокий, без раздумья, Без остроумья. Ей неизвестно чувство ожиданья. Утраты не приносят ей страданья. Она подарки с легкостью берет И так же забывает в свой черед. Как сгусток радости вселенской, Она явилась в оболочке женской. Сарасвати, богиня, наобум, Бездумно лепеча, в нее вдохнула ум. Не потому ли дух ее и плоть - Земли щепоть, Что вмешана в бессмертное питье? Я «Изваяньем» назову ее.

61

Магх – месяц бенгальского календаря, январь – февраль.

Из книги «Голос леса»

(«БОНОВ АНИ»)

1931

Лиана сапфирная

Это месяц-красавец фальгун,- это ног его легкие звоны… Не звенят ли браслетам в ответ на лиане сапфирной бутоны? Небу невмочь замыкать уста, Небо измучила немота,- Плеснулось оно лазурью, тревогой весны обуяно, Полнит небесной струей голубые фиалы лиана. Тенью на дальней скале безмолвье легло голубое, Ищет, жаждет оно воплотиться в марево зноя, Канув в безбрежную гладь, В море свой лик угадать. Гроздьями нежных цветов ветвей разрешилось молчанье, Непостижимая тайна в их ровном раскрылась качанье. Перед свиданием затрепетавшее женщины тело Сжимало синее сари и речь, задыхаясь, немела,- Но стали несказанные слова Беспредельны, как синева. Небесной радости свет, сквозь голубые туманы, Затрепетал синевой в бутонах сапфирной лианы. Это – на голос скитальца ответил путник безвестный, Лиана познала себя в своей лазури небесной. Везде, вблизи и вдали, Зацветают джуй [62] , шефали [63] . О, сколько сладостных слов у ашшина, срабона, фальгуна!… Цветов имена мою душу любовью наполнили юной. Кто золотому чампаку шлет отзвук звонкоголосый? Кому аромат нагкешора [64] струится в смольные косы? Во влажных, черных глазах - Жасмин в дождевых слезах. Розовый пыл олеандра в бряцанье браслетов стозвонных, В кадамбе с красной пыльцой – отраженье томлений бессонных. Сапфирная, ты низошла посланницей дальнего мира. Твой голос звонок и чист, как чаша неба – сапфира, В потоке непостоянства, Вне времени, вне пространства, Ты – голос бога, весна, его голубая причуда,- Скажи, незнакомка-весна, зачем ты явилась, откуда? Зачем и откуда? – вопросом встречаю твое новоселье, Тебе с беспричинной любовью плету из цветов ожерелье. Воздушные волны струят Весенний цветов аромат, И тени манговых рощ дрожат от пчелиного гуда. Пестрые крылья раскрыл мотылек… Зачем он, откуда? Как знать – зачем и откуда? Цветы, деревья и травы… Пред гордой их красотой и восторги души величавы! Полуденный ветер весенний Завел в древесные сени Павлина, и я, изумленный, смотрю на кружки изумруда, И думаю, и говорю: кто ты? Зачем и откуда? Робок наш ум и окован, привычки – что облако пыли. Чужды чудес изумленья, глаза в безразличье застыли. Что видит разум? – Застой. Мир дряхлеет пустой. Но ты обновленье души, весна, ты явила нам чудо. Любуюсь тобой и тихонько шепчу – зачем и откуда? Где я поныне живу? Я – гость, я в далеком пределе,- Твоя голубая краса звучит мне в сельской свирели, Пусть завершается год, И в темной одежде идет Чойтро [65] … Скоро ты наземь уронишь листву,- но покуда Чудной цветешь красотой. Зачем ты пришла и откуда?.

62

Джуй – разновидность жасмина.

63

Шефали (шиули) – кустарник с мелкими ароматными цветами, которые распускаются ночью, а утром опадают.

64

Нагкешор – белый (иногда красноватый) цветок, похожий по форме на голову змеи.

65

Чойтро – месяц бенгальского календаря, конец весны, март – апрель.

Из книги «Завершение»

(«ПОРИШЕШ»)

1932

Узникам Бокши [66]

Перед гордым светом солнца полон мрак ночной стыда. Птица в клетке, но для песни нет темницы никогда. Из отверстья водомета Устремляясь для полета, Свет зари благословляет полоненная вода. Дурги [67] мощь в себе почуяв, из земли, в заветный срок С жаркой вестью о свободе пробивается росток. В людях – та же мощь богини: Пусть умрете вы,- отныне Вы бессмертия людского созидаете чертог. Вы сказали: «Влагу жизни мы испили, став сильней: Мы бессмертье обретаем, жизнью жертвуя своей. Кто отвоевал у горя Свет и счастье, с мраком споря, Тот в тюрьме познал свободу, внемля музыке цепей!»

66

Бокша – концентрационный лагерь, куда были заключены участники национально-освободительного движения. Они поздравили Тагора с семидесятилетием. Поэт ответил стихотворением «Узникам Бокши», которое было перехвачено колониальными властями.

67

Дурга – одно из имен супруги бога Шивы. Культ ее очень распространен в Бенгалии.

Тридцать лет назад

Прошедшее встает в моей душе опять,- Мне двадцать пять: Давно то было – тридцать лет назад… Я вижу вновь тот самый дом и сад. Сюда приехал я закатною порою На краткий срок. Я помню: за горою Пылало солнце, полное огня, Над соснами лицо свое склоня. На скаты гор ложились тени сосен, А в облаках вершин темнела просинь. В день изо дня Знакомый шум шагов приветствовал меня: То почтальон являлся длинноногий На гравием усыпанной дороге: Он точен был всегда… Как быстро пролетели Вслед за неделями педели! Как в давние года, пылает солнце снова Над рощею сосновой, И тени вечера звенят, как в те года, У скал, где горная волнуется вода, И снова за звездой звезда, Как в те года, Молитвы шепчет горному отрогу. И только на мою дорогу, Теперь, когда я жизнью утомлен, Не вышел почтальон. Но все же почему поверил я надежде? Сегодня, как и прежде, На почту, за три мили, без нужды Пошел я, обогнув сады. Колеблясь, полчаса я пробродил вокруг. К почтовым служащим, решившись вдруг, Я подошел, спросил: «Есть почта мне?» В ответ Услышал: «Нет». Задумавшись, в тоске неясной и немой Я повернул домой. Когда же к своему приблизился я дому, Печальному, пустому, И трепетала в сумраке листва, Какой-то женщины услышал я слова,- Сказала спутнику (а в голосе – тревога): «Будь завтра непременно, ради бога». Вечерний сумрак скрыл обоих скоро, Оставив мне обрывок разговора. Я боль в своей душе почувствовал опять, Как в те года, когда мне было двадцать пять, Когда, как песня звезд, мятежно и влюбленно Шаги звенели почтальона.

Ожидание

Словно страж у дверей твоего сновиденья, Дожидался я солнца, считая мгновенья. Я сидел и смотрел на тебя в тишине, И сияла звезда предрассветная мне. Так саньяси [68] ночною порой неустанно Смотрит с берега в темный простор океана. Ветер стих. Просыпается солнце вдали, Чтобы снова лучами коснуться земли; И отшельник, исполненный благоговенья, Жаждет этого первого прикосновенья. Распускается, первых дождавшись лучей, Нежным трепетом губ, теплым блеском очей, Словно чампак, улыбка твоя золотая. Я сорвать ее жажду, томясь и мечтая.

68

Саньяси – аскет, отшельник.

Удивление

Я проснулся. За окном мрак ночной исчез. Мир раскрылся, как цветок. Чудо из чудес. Поражен я! Сколько звезд и материков Не оставило следа. Сколько лет, веков Пролетело. Где герой, наводивший страх? Только тень его живет в сказках и стихах, Сам истлел давным-давно… Не сочтешь племен, Возводивших на костях стройный лес колонн. Возникали города. Где они? Зола. В смерче гибельном времен мне на лоб легла Метка – солнца ранний луч, светлый знак небес. Я проснулся. Вот оно – чудо из чудес. Пред собранием светил встал я в полный рост, Гималаи предо мной, семь небесных звезд - Семь великих Мудрецов. Вот и океан, Там, где Рудра – грозный бог, от веселья пьян, Пляшет шумно в брызгах волн… Вот и древний ствол. Я столетий письмена на коре прочел. Столько рухнуло при нем тронов, что не счесть. Как-то этот исполин разрешил мне сесть Под своей густой листвой… И безмолвный звон Донесло к моим ушам колесо времен.

Восток

О, пробудись, Восток седой! Сокрылся ты во тьме густой Извечной, бесконечной ночи. Но сон твой с каждым днем короче, Исчезнет он с рассветною звездой, О, пробудись, Восток седой! Поет сверчок, звенит цикада,- Нам песен их ночных не надо! Лишь свету утра сердце радо, Сверканью, шуму жизни молодой. О, пробудись, Восток седой! Я верю: ты воспрянешь снова От одного живого слова! Мир, засверкав светло и ново, Оденется одеждой золотой. О, пробудись, Восток седой! Чтоб солнце дней твоих сияло, Сбрось мертвой спячки покрывало И гордо жить начни сначала, Отвергнув неподвижность и застой. О, пробудись, Восток седой! Ты слышишь? Век взывает новый: «Открой мне дверь, сорви оковы! Пусть, озарив твой лик суровый, Взметнется пламя вольности святой!» О, пробудись, Восток седой! Все громче новизны призывы, Как будто рог не молкнет Шивы. Прими же в руки дар счастливый - Цветы, что блещут юной чистотой… О, пробудись, Восток седой!

Из книги «Сад песен»

(«ГИТОБИТАН»)

1932

Из цикла «Моление»

* * *

Мелодию дай, приобщи к песнопенью, учитель. Мелодия надобна мне! Я – смиренный проситель. Небесная Ганга, восход золотой усвоили этой мелодии строй И петь научились, подслушав тебя, вдохновитель. Отправлюсь я, душу наполнив мелодией вечной, Туда, где царит разногласье и шум бесконечный. В людской крутоверти, среди суеты, разлада, сумятицы и тесноты, Ты сам испытай мою вину, великий ценитель!

* * *

Я коврик мелодии здесь разостлал: О путник, тебе – постоянный привал! На зов пробудившейся птицы плывешь на пароме денницы Туда, где волна омывает причал. Побудь на заре у дверей при утренней песне моей! Сегодня с рассвета надвинулись тучи на лес, Слезами наполнив глаза голубые небес. У пальмовой рощи, в тумане, стоишь ты в другом одеянье, О, не удаляйся украдкой! Хоть сколько-нибудь В сырой полумгле моей пасмурной песни побудь!

* * *

Я бесконечен. Своим ты играешь созданьем: Опустошаешь – и вновь наполняешь дыханьем. Сколько со мной, незатейливой флейтой своей, Ты исходил берегов, и холмов, и полей; Сколько напевов сыграл ты на ней! С кем поделюсь ликованьем? Сладостно сердцу от прикосновенья святого. Плещет восторг через край, и рождается слово. То, что вмещается в горсточке малой моей,- Дар нескончаемый, длящийся множество дней. Сколько, о, сколько веков из ладони твоей Брать буду снова и снова?