Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
– Кому нужна реклама!
– На первых порах она необходима. Наша публика верит печатному слову и не интересуется тем, о ком не читала похвал. Зато, в пику вам, будут рекламироваться сочинения других авторов. Они
5 выдвинутся, а вы застрянете, озлобитесь, возможно, затеете какие-
нибудь литературные глупости, или вам вообще опротивит писать. Кроме того, вас всегда будут одолевать материальные заботы. Хочешь не хочешь, придется взяться за литературное ремесленничество. В результате вы опять почувствуете отвращение
– Нет, так это все-таки не произойдет. Я надеюсь, что уже первое мое литературное произведение принесет мне успех… Скажите, пожалуйста, прочли вы мои стихи?
– Прочел.
– Ну и что скажете?'
– Гм… читаются они легко… некоторые недурны… Но скажите, пожалуйста, кому сейчас пужны лирические стихи? Лучше всего сожгите их.
Вацлав вскочил со стула. Поднялся и Лоукота, оперся руками
о стол. С минуту было тихо.
Вацлав подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Помолчав, спросил сдавленным голосом:
– Вы будете в воскресенье на свадьбе, пан доктор?
– На свадьбе? На какой свадьбе?
– Пепичка говорила мне, что она приглашает вас свидетелем, а я буду шафером.
– А кто женится?
– Разве вы не знаете, что Пепичка обручается с машинистом Бавораком?
У Лоукоты потемнело в глазах, закружилась голова, и он тяжело опустился в кресло. Вацлав подбежал и нагнулся над ним.
– Что с вами? Вам нехорошо?
Ответа не было, слышался только хрип, свидетельствовавший
о том, что необходима помощь. Вацлав подскочил к двери и
крикнул:
– Пани Лакмусова, барышня Клара, скорей дайте воды и свет! Доктору плохо.
Потом он подошел к Лоукоте и стал снимать с него галстук и расстегивать халат.
Лакмусова прибежала с зажя^енной лампой, вслед за ней появилась Клара.
– Воды, скорей воды! – командовал Вацлав.
Но Лоукота уже открыл глаза. Он слышал слова Вацлава.
– Нет, не надо воды,- с трудом произнес он.- Мне уже лучше… Это так, от жары… Летом со мной это случается.
– Сбегай, Клара,- распорядилась Лакмусова,- принеси шипучки и немного малинового сиропа, у нас есть дома. Беги, Кларина.
Клара поспешила из комнаты.
– Ему уже лучше,- заметил Вацлав.- Ну и перепугался я!… А ведь сегодня совсем не жарко… Ну, теперь все в порядке, вы в надежных руках, я могу откланяться. До свидания, пан доктор, до свидания, сударыня!
– Всего хорошего!-принужденно улыбнулся доктор.- Все, что я вам говорил, было сказано по-дружески.
– Я не сомневаюсь в этом и благодарен вам. Всего хорошего!
И Вацлав ушел. Клара принесла на подносе воду с сиропом
и порошки. Лоукота сопротивлялся, но был вынужден выпить прохладительный напиток.
– Пейте, пейте, милый зятек! –
Она подняла лампу и отложила бумаги в сторону. Верхний лист сдвищглся, и Лакмусова увидела написанное. Ошеломленный Лоукота лишился дара речи. Лицо Лакмусовой просияло.
– Как это мило, как мило! – пропела она.- Погляди, Кла-ринка, доктор уже ходатайствует о разрешении на ваш брак. Он как раз собирался вписать твое имя!… Доктор, вы должны доставить удовольствие Кларинке и сделать это при ней… Пожалуйста, возьмите перо!
Лоукота сидел как громом пораженный.
– Ну, ну, не стесняйтесь!-Лакмусова обмакнула перо и всунула его в руку доктора,- Кларинка, поди погляди.
Внезапная решимость, как молния, озарила Лоукоту. Он схватил перо, с грохотом придвинул кресло и написал: «Кларой Лакмусовой».
Лакмусова радостно всплеснула руками.
– А теперь поцелуйтесь! Теперь вы имеете право. Не упирайся, дура ты этакая!
Х. В МИНУТЫ ДУШЕВНОГО СМЯТЕНИЯ
Над Петршином сияет луна, ясная, и сверкающая. Лесистый, склон залит ее призрачным светом и выглядит волшебно и поэтично, словно подводный лес, видимый сквозь чистую морскую воду. Многие взоры блуждают и подолгу задерживаются на этом склоне, каждый в глубоком раздумье или в смятении чувств.
В третьем этаже флигеля Йозефинка, облокотясь на подоконник, смотрит на освещенный луной Петршин. Подле нее – жених. Яркий лунный свет позволяет нам разглядеть прекрасные черты молодого человека; его круглое лицо обрамлено густой русой бородкой; глаза излучают жизненную силу. Йозефинка молча глядит на залитый лунным светом пейзаж, жених то и дело поглядывает на девушку, талию которой он обвил правой рукой, и каждый раз легко, легонько привлекает ее к себе, словно боясь нарушить очарование минуты.
Вот он наклоняется и касается губами ее кудрей. Йозефинка оборачивается к нему, берет его руку и прижимает к губам. Потом дотрагивается до красивой густой мирты, которая стоит на подоконнике.
– Сколько лет было бы теперь твоей сестричке? – спрашивает она приглушенным голосом.
– Цвела бы сейчас, как и ты.
– Твоя мама даже не знает, какую радость она доставила мне, послав эту мирту к свадьбе. И так издалека!
– Нет, знает! У нас каждый твердо верит, что мирта, взятая от покойника и сохранившаяся до свадьбы, приносит счастье. С того дня, как я взял эту мирту из рук сестры, лежавшей в гробу, и посадил ее в землю, мать каждый день молилась и плакала над ней. Мама у нас добрая-добрая.