Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
Бабочка в виде стишка о «Горной стране» прилетела к холостяку рано утром. Он приколол ее пером на розовую почтовую бумагу, вложил в конверт, залепил душистой облаткой и вручил городской почте. Волнение поздней любви вскоре охватило его и, все усиливаясь, выгнало наконец со службы. Лоукота медленно брел домой. Проходя по двору, он даже не взглянул, как обычно, наверх, на Йозефинкины окна. Нетвердыми шагами вошел в кухню своей квартиры с таким чувством, словно счастливо миновал ка-кую-то опасность. Он перевел дыхание, кровь спокойнее побежала по его жилам, и, когда
Войдя, он закрыл дверь. Голова склониласьна грудь. Он машинально начал снимать сюртук и, выпростав из рукава одну руку, задумался. Его тянуло к окну. Он не знал, пришло ли посланное им утром письмо, прочла ли уже Йозефинка стихи. Словно боясь какой-то кары, он остался стоять в трех шагах от окна и в щелочку между рамой и занавеской глядел на противоположные окна. И вдруг вздрогнул,- по винтовой лестнице флигеля поднимался почтальон.
Лоукота отскочил от окна. В этот момент в дверь постучали.
– Войдите! – с усилием сказал он й покраснел, как пион.
Дверь открылась, и появилась Лакмусова.
Лоукота торопливо сунул руку в рукав сюртука и изобразил на лице улыбку.
– Не помешаю, пан доктор? – осведомилась хозяйка, закрывая за собой дверь.
– Ах нет, пожалуйста, моя дорогая хозяйка,- бормотал, заикаясь, жилец, попав наконец в рукав.
– Сегодня вы, против обыкновения, рано вернулись домой… Уж не больны ли?
– Что вы имеете в виду, моя дорогая хозяйка? – глупо спросил Лоукота, все еще находясь в полном смятении.
– Позвольте,- продолжала Лакмусова и, подойдя к нему, коснулась лба.- Да, вам явно нездоровится. Вы раскраснелись, как девушка. Наверное…
– Это от быстрой ходьбы… я всегда быстро хожу… я, дорогая моя хозяйка…- бормотал Лоукота.
– Может, приготовить компресс?
– Нет, нет, со мной ничего, совсем ничего, присядьте, пожалуйста, моя дорогая хозяйка, чтобы вы мне этот сон…- приглашал Лоукота и подвел хозяйку к креслу.
Она села, а он расположился в кресле напротив.
– Вы все время называете меня «дорогая», словно я действительно дорога вам,- улыбнулась она так кокетливо, что, будь Лоукота в более спокойном состоянии, он удивился бы.- Если бы я не была замужем, кто знает… Но мой муж – такая добрая душа… Приходится уступить вас той, что помоложе,- продолжала она в том же шутливом топе.
Лоукота слегка улыбнулся и, не зная, что сказать, промычал.
– Не думаете ли вы, пан доктор, что приятно, когда есть, кому сказать «моя дорогая»?
– Ну да… а как же… когда сливаются сердца… особенно весной…- с трудом откликнулся Лоукота.
– Ах, вот как вы заговорили, проказник. Что ж удивляться, если вы думаете о любви! Вы в зрелом возрасте, цветущего здоровья, были финансовым…
Лоукота сидел как на иголках. «Хозяйка все знает о тайной любви к Йозефинке и о стихах»,- решил он. Этот вывод вдруг ободрил его.
– Во всяком случае, могу о себе сказать, что берег и деньги и здоровье, – не без гордости заметил он.
– Ну
– На старой я бы и не женился, сложившуюся натуру не воспитаешь по-своему, она уже сформирована другим,- осторожно сказал Лоукота.-Я взял бы молодую, добродетельную, послушную, покладистую, кто вполне еще может приноровиться к тебе.
– Разумеется!-согласилась Лакмусова.- Только такую! А скажите, но только искренне, вполне искренне, как если бы вы говорили с матерью девушки, которую выбрали себе в жены.- Взяв Лоукоту за руку, она пристально посмотрела ему в глаза,- Скажите, не подумываете ли вы уже об этом?
«Она все знает, к чему стесняться!» -мелькнуло у Лоукоты, и он чистосердечно признался:
– Да!
– Ну вот, я так и говорила мужу,- радостно всплеснула руками Лакмусова.
– Как!… Пану Лакмусу?
– Ну конечно! Вы подумайте: он сказал: «Неизвестно, захочет ли еще он на ней жениться».
Как же мне не захотеть!
– Я так и знала! Ах вы проказник, все-то за материнской спиной, чтобы мать ничего не знала!
– Мать? Зачем же ей знать? Я думал, никто ничего не знает, даже дочь.
– Дочь-то не знала, но от матери ничего не скроется. Как девочка была несчастна! Совсем помешалась, днем только и разговоров что о вас, ночью бредит во сне. Право слово, я тоже была молода, но отродясь ничего подобного не видывала.
Лоукота от удивления раскрыл рот. В его взоре отразилось недоумение, и на губах появилась смущенная, несколько самодовольная улыбка.
– Все к лучшему,- продолжала хозяйка.- Когда мы сюда переехали, я не хотела квартиранта, а теперь рада, что вы у нас живете. Клара будет счастлива!
– Барышня Клара?!-произнес Лоукота, приподнимаясь с кресла.
– Говорю вам, она прямо с ума сходит. Венчаться надо поскорей. Вы живете у нас, могут пойти сплетни, да и чего еще ждать? Мы знаем вас, вы знаете нас… знаете, что бог нас не обидел, все будет хорошо.
– Но позвольте,- забормотал Лоукота, шагая по комнате,- насколько мне известно, у барышни Клары был какой-то поклонник, адъюнкт из провинции…
– Был, но теперь его уже нет. Женился на вдове мельника! Вы думаете, Клара жалела о нем? Боже упаси, она уже тогда любила вас! Ее словно подменили. Я ей все твердила: «И не думай, не женится пан доктор на девушке, которая уже с кем-то целовалась»,- но разве ее уговоришь! Оно, конечно, один поклонник все равно что ничего.
Лоукота не знал, что делать, и далее хозяйка развивала свою мысль уже одна.
– Со свадьбой не будем мешкать. У вас, конечно, документы в порядке, вы ведь такой аккуратный человек!
Лоукота покачал головой, Лакмусова поняла это по-своему.
– Итак, подготовьте все необходимые бумаги, вы ведь знаете, что нужно… Обедать сегодня будете, конечно, у нас?
– Нет, нет! – энергично воскликнул доктор.- Пожалуйста, подайте мне обед сюда.
– Вы застенчивы, как юноша,- засмеялась довольная теща.- Клара о еде и думать не сможет, когда я ей обо всем расскажу.